Диалог с бабочкой

Рассказ был прислан на конкурс «Лучший день в жизни».

 

Полночи не спалось. Бабочка по комнате летала. Этой весной настоящее нашествие бабочек, а комаров нет до сих пор, хотя им, наверное, проще проникнуть… Бабочек не трогаем. Символ души, только не помню в какой именно мифологии. Зачастили ко мне души, которым тоже не спится. Мысленно в путешествие эту пригласил. Подумал, а не пройтись ли немного по дорогам? Вспомнить разные-разные дороги, по которым ходил, да и тропинки, если и они в памяти остались…

 

Почему бы и нет?

 

Просто с ними общаться, с бабочками, почти также как с облаками — мысленно говоришь: «Мисс Бабочка, не могла бы ты притихнуть? Присесть, отдохнуть, поскольку очень громко для ночного насекомого летаешь! Не шурши! Давай, ты попробуешь настроиться на мои мысли, а я тебе про дороги расскажу».

 

И если затихает она, пусть и не сразу, а секунд через двадцать, то можно сказать: «Спасибо, Мисс, за понимание. Слушай!»

 

…Первая дорога была бесконечной, как Китайская стена, о существовании которой я еще не знал. Маленьким был, пяти лет еще не исполнилось. Дед с папой землянику приносили из леса, и мне очень хотелось в настоящем лесу побывать. Меня не брали, говорили — в парке погуляем, а я возмущался, поскольку уже нагулялся там. Я требовал, чтобы меня взяли в самую заросшую чащу. Мне хотелось посмотреть на настоящих волков и медведей, мне казалось,
что лес должен быть таким, как его рисуют в детских книжках. Все звери там свободные, и никаких клеток.

 

Знаешь, Мисс, я вот пытаюсь сейчас вспомнить, а как обстояло дело с лешими? Да, верил ли я тогда в леших, водяных и прочую нечисть? Пытаюсь, пытаюсь, и не могу… Получается, что не верил, но вместо леших появляется в памяти какое-то темное пятно, и не знаю, с чем его сравнить, понимаешь? Силуэт, сгусток, не подберу названия, но страх это вызывало настоящий. Где я с ним встречался? Не помню, но вот оно, черт его дери, выплывает из воспоминаний, но не так уж и страшно, да? Мы тут вдвоем, да? Это значит, что и страх этот на две половинки разделился. Мне стр, а тебе — ах… Или наоборот? Не исключаю, что страх этот из очень раннего детства, когда, по словам мамы, я чуть не умер от пневмонии. Бабочка моя! Уже смешно, так? Почти умереть, это, наверное, как почти забеременеть. Но метка остается, зачем-то… Нужный кому-то отличительный знак. Напоминание. Помнишь, как страшно было? Когда чуть не умер? Эй, ты, Черное пятно, иди сюда! Будь рядом с этим парнем, чтобы не забывал
или не забывался.

 

Прости, Мисс, ты снова по комнате разлеталась. Я ведь про дороги обещал, а забрел в чащу какую-то
подсознательную. Боль от уколов в попу четырехмесячную почувствовал, совсем неожиданно…

 

Я требовал.

 

И меня взяли в лес.

 

«Все по-настоящему?» — спросил я папу.

 

«Да. Только не ныть там!» — ответил он.

 

Я к игрушкам, фляжку детскую нашел, из белой пластмассы, на красном шнурке. Компас очень долго искал. Клянчил нож, но мне его не дали. Не настаивал, в первый раз и без ножа можно.

 

Заснул сразу! Сейчас бы так, да не получается.

 

Разбудили меня в шесть утра. Я специально умылся холодной водой. Так суровее, ведь мы в лес пойдем!
На улице — непривычно прохладно, солнца не видно — в облаках небо. Зябко, зеваю. На мне свитер, трико (Мисс, так мерзко тогда спортивные штаны называли) и синие резиновые сапоги. И идти я стараюсь чуть ли не строевым шагом, как солдат. Фляжка через плечо. Мама хотела компота налить, но я отказался. Очень гордо отказался. Только воду. Солдаты не пьют компот! Он для девочек.

 

Интересно! Дома ранним утром кажутся незнакомыми. Редкая машина удивляет, будто что-то новое увидел. Потому что тихо-тихо вокруг, как сейчас.

 

И вот он — лес. И дорога, широкая, грунтовая, только тогда я слова «грунтовая» не знал. Никакого асфальта.

 

Идем-идем-идем.

 

Я по сторонам смотрю. Если лужу вижу, то в нее сворачиваю, чтобы прошлепать, потому что… Сапоги уже грязные, а штаны еще — чистые. А они одинаковыми должны быть! Мисс, ты не заскучала? Поверь, я сам не знаю, почему я так думал, но ведь думал, точно помню! Про сапоги и штаны. И про то, что желательно порвать эти штаны, чтобы все взаправду было, ведь мы в настоящий лес идем, а не в какой-то там зоопарк. Ссадины тоже обязательны, кстати!

 

Говорил им: «Мы уже пришли! Почему мы в лес не заходим?»

 

Мне отвечали: «Здесь нет земляники!»

 

«Откуда вы знаете?»

 

«Знаем!»

 

«А волки здесь есть?»

 

«Нет».

 

«А там будут?»

 

«Не знаем!»

 

Долго шли по большой дороге, потом свернули на маленькую, совсем лесную, на которой луж было больше, и лягушки появились, и какая-то серая птица промелькнула пятном. Воздух изменился, насыщеннее стал. И бабочки, на тебя, Мисс, похожие, взлетали, если я палкой по кустам бил. Прости, а? Просто… Скучно столько времени идти, и ничего, о чем фантазировал, не увидеть. Да и не палка это была, а ветка большая, потому что комары уже проснулись, а я терпел мужественно (хорошее слово, а?), только увидел, что и дед веткой машет, и отец… Сдался. Разочаровался немного, а как иначе? Вот он лес — справа, слева… Ты словно в нем, и одновременно — на дороге.

 

Наконец свернули. В лес!

 

Облака к тому времени исчезли, а солнца стало до духоты много.

 

Я увидел землянику, тут же, как первооткрыватель, закричал: «Вот она! Вот! Пришли!» Ага, Мисс, мне сказали, чтобы не кричал, а то придут волки, а земляники здесь мало, поэтому надо идти дальше, пробираясь через крапиву, кусты и поваленные, заросшие мхом деревья.

 

«Ты не устал?»

 

«Нет!»

 

Какое там устал? Успевал попутно козявок-гусениц в специальную коробочку собирать. Снова прости, Мисс! Но они, то есть вы, то есть, прости, но такие интересные! И комары не замечаются, когда пытаешься найти кого-чего-нибудь.

 

Поляна. Земляничная! Присели. Попили. Они чай, я — воду. Они закурили, я нюхал дым. Да, вредно, но ведь и приятно почему-то? Хороший запах табака, Мисс.

 

У папы в рюкзаке две большие банки, у деда — три маленькие. О своем личном рюкзаке я только вчера мечтать начал. Не успел выклянчить. Папа взял маленькую банку, и дед тоже, а я закапризничал. Психологически проще собирать в маленькую, а потом пересыпать в большую. А если сразу в трехлитровую, то время останавливается… Она всегда на дне, эта земляника. Ее просто невозможно насобирать в достаточном количестве. Признаться в этом стыдно, остается только смотреть, как у них наполняются маленькие баночки, и они ее — бах! В большую! И сразу результат виден. А я кидаю ягодки, кидаю, а толку… Жарко в свитере, но не снять, ведь комары… хуже волков! Скоро и слепни прилетели, это было мое первое в жизни знакомство с ними… Дед научил шутке — если поймать слепня, эту огромную кровососущую муху, наплевать ей в глаза хорошенько, а потом отпустить, то, словно с ума сходит! Не знает куда лететь, не видит! Я представлял, что внутри слепней сидят маленькие летчики-фашисты, и плевал на стекла их самолетов, и они взлетали свечкой вверх, или врезались в деревья… Про ягоды я забыл. Я вел неравный бой с насекомыми! Все стало неинтересным, Мисс… Нет ни волков, ни медведей. Только жгучее солнце, комары и слепни. И некуда бежать.

 

«Ты ведь обещал не ныть».

 

И… стараюсь не ныть. Молча мучаюсь. Но получается плохо. То и дело ною, говорю, что никогда больше не стану кушать эту дурную землянику. Пытаюсь, одним словом, ругаться, но через жару проникает:

 

«Ты ведь обещал не ныть».

 

И я снова не ною, какое-то время.

Знаешь, Бабочка, а ведь они собрали полные банки. Не иначе им леший помог. Я не понял, как это произошло, но смотрю — вот они, банки, стоят в траве, до краев, невесомая прозрачно-зеленая тля гуляет по ягодам. Как им это удалось?

 

Дед сверток из рюкзака достал, развернул, а там — сало и хлеб. А я сало в детстве и из колбасы выковыривал, не знаю почему, Мисс, невкусным оно казалось. К тому же тут оно подтаявшее было, неприятное на вид. Хлеб пожевал. Батона бы, с компотом, но… Нет!!! Для девочек. Все правильно, жую черный хлеб. Сурово! Но запиваю чаем, потому что вода очень теплой стала, невкусной.

 

На обратном пути я очень плохо себя вел. До большой дороги я терпел изо всех сил. Фляжка казалась тяжелой, я вылил из нее воду. Мне дали чаю. Я, Мисс, как-то не подумал, и допил его, понимаешь? Совсем допил. А меня не остановили. Не ходил я так много своими ногами, вот в чем беда. Они словно и не мои стали. Неподъемные. Я попросился на руки. А папа посмотрел так, будто обдумывал что-то, и отказал мне в этом. И дед отказался взять меня на руки.

 

Я обругал их всеми ругательствами, которые знал к тому времени! Странно, но матерных слов я тогда не знал, а знал бы, и матерными бы обругал. Потому что… Я был в отчаянии, Мисс, я не мог идти.

 

«Я не могу идти! Аааааааа!» — Я разревелся по-настоящему.

 

«Тогда тебе придется остаться здесь», — сказал папа.

 

Такое было страшно слышать от отца. Как остаться? До ночи? Навсегда? А как же волки?

 

А они пошли вперед. И я ощутил полное отчаяние. Безнадежное. И побежал, когда они скрылись за поворотом. Посмотрел направо-налево, волков не увидел, но что-то подстегнуло меня так, что побежал! Несмотря на сапоги, облепленные высохшей грязью.

 

Они!

 

Обманщики!

 

Они не хотели уйти. Они сидели на обочине, курили, и о чем-то говорили.

 

Они ждали меня.

 

Я… От пережитого я все забыл, и что чая нет, и попросил пить… У меня от страха пересохло горло.

 

«Ты все выпил. Терпи, мы тоже хотим пить».

 

Я не помню, как дошел до города. Но помню, что я отстал от них, подошел к заросшей тиной луже, лег на землю, и сделал пару глотков. Пару таких кайфовых глотков из лужи! Я бы и больше выпил, Мисс, но увидел маленьких головастиков, и испугался, что проглочу одного…

 

Было мне Мисс, тогда около пяти лет.

 

А сейчас я чувствую, что усну… Я хотел про разные дороги тебе рассказать… Про счастливые, по которым летишь, как на мотоцикле… Про печальные и грустные… ах… Эта… может и скучной тебе покажется, но она первой была, понимаешь? Я ее первой запомнил, а это, Мисс, важно… Э… Ты это, прилетай… про другие расскажу… Могу про страшные… У меня есть еще истории для тебя, про дороги… Дороги… Пока, Мисс…