Протоиерей Глеб Каледа: священник, ученый, отец, папа…

«Я понял и узнал, что такое любовь отца», – писал о встрече с ним один из опекаемых им заключенных. Ученый-геолог, доктор наук, профессор, тайный священник, начинатель тюремного служения в России протоиерей Глеб Каледа стал отцом для многих-многих обитателей «шестого коридора» – коридора смертников. Он уходил туда, а дома его ждали матушка и шестеро детей – и на них у него всегда хватало сил и любви, и им он не переставал быть отцом при всей своей занятости и загруженности. Его опыт построение отношений в семье сохранился в книге «Домашняя церковь». О том, каким отец Глеб был дома и как родные вспоминают его сегодня, рассказывает сын священника, настоятель храма во имя новомучеников и исповедников Российских в Бутово протоиерей Кирилл Каледа.

– Отец Кирилл, праздновались ли в вашей семье памятные даты?

– Да, конечно. И именины естественно отмечались, и старались помнить дни памяти бабушек и дедушек, и все дни рождения. У всех празднования, конечно, проходили по-разному. Мой день рождения отмечался тише, так как попадал на лето — все разъезжались по дачам. У других праздник отмечался громче. Ущемления кого-то, разумеется, никогда не было. Просто всякий праздник имел свой характер — у кого-то было больше гостей, у кого-то меньше. Так сложилось.

Мы стараемся эту традицию сохранять. Мы и сегодня стараемся все собраться в дни рождения наших родителей. Если по каким-либо причинам не получается, мы созваниваемся, но индивидуально каждый обязательно поминает и молится. Естественно, в дни кончины родителей собираемся, едем на кладбище. И конечно, постараемся, если Бог благословит и никаких служений не будет, собраться и в этом году — папу вспомнить и помолиться.

Семья Каледа. 1975 г.

– В наше время так непросто собраться…

– Да, особенно когда это уже даже не семья, а род, ну или, скажем, семейство… Когда придут уже и внуки и правнуки.

– Младшие знают об отце Глебе?

– Знаете, у нас нет такого, чтобы посадить на стульчики и рассказать. Как-то память живет сама собой.

– А кем все же был отец Глеб в первую очередь? Священником или ученым?

– Я бы сказал – ученым священником. Наука занимала в его жизни очень важное место. Он постоянно работал. Просто всегда. Когда не служил, разумеется. И мы все знали, что в это время нельзя ему мешать — был очень строгий распорядок. Когда за несколько лет до смерти он сильно заболел и лежал в больнице, мама успокоилась только тогда, когда отец попросил ручку и бумагу — «вот теперь, значит, выздоравливает». Но в то же время вся эта жизнь была пропитана и служением Церкви — тайным из-за обстоятельств времени.

Ну, а выйдя на открытое служение, за четыре года отец успел проделать огромную катехизаторскую работу. Это и курсы в Центральном доме культуры железнодорожников, и катехизаторские курсы при Высоко-Петровском монастыре, и работа с заключенными в Бутырской тюрьме… Он участвовал в создании Рождественских чтений, о сегодняшнем масштабе которых никто тогда и не мечтал — просто стали проводиться первые встречи в рождественские дни. Он хотел создать такое образование, которое будет как бы мостом между религией и наукой, он хотел, чтобы появилось учебное заведение, в котором можно было бы получить богословское образование, но не закрытое, как в семинарии, а совершенно открытое. Отец стоял у истоков Свято-Тихоновского института. А еще и помогал в Высоко-Петровском монастыре игумену Иоанну (Экономцеву), который впоследствии создал Иоанно-Богословский университет.

– Думается, что из всех служений, тюремное было самым трудным?

Протоиерей Глеб Каледа с заключенными

– Вначале это было неофициально, в то время как отец Глеб мечтал, чтобы работа в тюрьмах велась на другом уровне. У него был дар говорить с заключенными, причем с уголовниками, совершившими очень страшные преступления. Возможно, тут ему помогало то, что, как и Федор Достоевский, он пережил близость к смерти. Ведь его в 1942-м году чуть было не расстреляли за то, что он заступился за товарища. Тогда как раз было дано разрешение расстреливать «без суда и следствия», и было много желающих этим воспользоваться. Отца, стоящего под дулом, спасло только его хладнокровие. Как он говорил потом, он молился в этот момент. Эту историю он рассказывал очень редко, несколько раз в жизни, но, безусловно, она оставила огромный след в его жизни. А вообще отец мог находить контакт с совершенно разными людьми.

– А оставалось ли у отца Глеба время для детей?

– Да. Отец много занимался нами. Мы ходили на прогулки, летом катались на велосипеде, зимой — на лыжах. Были и походы с ночевками на байдарках. И хотя, конечно, мама проводила с нами больше времени, но нехватки внимания отца мы никогда не чувствовали.

Да что там говорить! Были даже и активные игры – папа изображал верблюда или слона. А если играли в шарады — он сам любил читать нам стихи Алексея Толстого, Аполлона Майкова, Пушкина… И он очень хорошо читал.

– Как прививалась любовь к храму, к службе?

– Отец просто брал нас с собой в церковь. Конечно, не всех сразу — это было бы слишком заметно. И интересно, что недавно мой брат — отец Иоанн — сказал в интервью, что его брали чаще, а я вот никак не могу согласиться с этим — мне вот так не кажется. Ведь я хорошо помню даже период, когда отец служил в церкви Илии Обыденного.

– А ссоры бывали?

– Как и у всех в детстве, конечно. Но все же был и какой-то общий дух мира. Он как-то всегда сохранялся. Помню ужасно сердитого Ваню, который в решающую минуту сдерживал себя изо всех сил, понимая, что он старший. Но и родители понимали, что нельзя перегнуть, то есть в нас как-то воспитывалось чувство самоконтроля.

– Сестер защищали?

– О, так они были разные. Анастасия, например, была очень боевая. Так что, скорее она защищала нас.

– Запрещали ли вам родители общаться с кем-либо?

– Как таковых запретов, чтобы нам сказали не дружить с кем-либо, я не помню, но мы как-то и сами не тянулись. Родители старались, чтобы у нас были друзья, близкие по духу. Мы дружили с семьей художника Тутунова. Ездили всей семьей в гости к будущему отцу Федору Соколову, у которого была дача в Гребнево — он впоследствии стал одним из самых известных московских пастырей.

В принципе, наш дом не был закрытым, просто из-за того, что в нем были иконы, а в то время это, мягко говоря, не приветствовалось, друзья не могли забежать попить воды, например, хотя мы и жили на первом этаже. Но все было продумано, и все иконы закрывались, убирались, если мы хотели кого-то позвать, чуть заранее.

– А как отец Глеб относился к вашим душевным переживаниям по мере взросления, когда пришел возраст влюбленности?

– Родители были очень тактичны в этом плане. Если мы хотели поделиться, они были всегда открыты, но «в душу не лезли». Они как-то доверяли нам.

– Ваш выбор геологии – влияние отца?

– Я хотел заниматься историей, но в то время это было невозможно – история была сугубо идеологизированной наукой. Так получилось, что я поздно женился и дольше всех пробыл в семье. Но мы с отцом занимались разными областями геологии, и я, если честно, боялся предъявлять на суд отцу свои работы, так как он был очень строгим рецензентом.

Протоиерей Глеб Каледа

– Увлекался ли отец Глеб еще чем-либо?

– Да, рисованием. В семейном архиве сохранилась даже картина отца, писанная маслом. Видевшие ее художники говорят, что хотя профессионализма не хватает, но талант чувствуется.

– Что бы вы теперь сами могли посоветовать современным родителям?

– Молиться. В принципе, только молиться. Мы не можем все проконтролировать, за всем уследить, начинаем равнять детей под себя и ломаем их.

– Сейчас, как мне кажется, детям очень часто не хватает внимания…

– По-разному бывает, конечно, но главным остается все равно – молиться.