Тим Собакин: Одна десятая

Его стихи читают и взрослые, и дети. Созданный им в начале 90-х журнал «Трамвай» выходил не долго, но до сих пор не потерял своего преданного читателя. На его стихи пишут песни, а по его сказкам снимают мультфильмы. Сам же он удивляется: «Я знаменитый? Да ну что вы! У меня есть свой читатель, я этому очень рад и своего читателя люблю и обожаю. Вот и всё».

 

Тим Собакин сегодня пишет немного, изредка сочиняет музыку и считает себя вполне счастливым человеком: «Когда кто-нибудь уверяет, что всю жизнь делал только то, что нравилось, я не верю. Никто не может заниматься лишь тем, что ему интересно. А я, пожалуй, наполовину живу так, как мне хочется. Потому грех жаловаться на судьбу».

 

 

Тим Собакин (Андрей Викторович Иванов) закончил Московский инженерно-физический институт (1981), работал программистом. В 1985 году сменил профессию, став журналистом, в 1987 году закончил факультет журналистики МГУ. С 1988 года занимается только литературным трудом, пишет стихи и рассказы для детей, публиковался в журналах «Весёлые картинки», «Мурзилка», «Пионер», «Октябрь». Выпустил несколько книг.

В 1990—1995 годах был главным редактором замечательного детского журнала «Трамвай», выходившего до 1995 года, но до сих пор имеющего множество поклонников. Публиковался в нем под псевдонимами не только Собакин, но и Тихон Хоботов, Савва Бакин, Терентий Псов, Сидор Тяфф и даже Ника Босмит (Тим Собакин наоборот).

 

Работал литературным редакторов журналов «Колобок», «Куча мала», «Филя», «Синдбад». Сейчас работает шеф-редактором в Издательском доме «Веселые картинки».

 

Пользуясь современными компьютерными технологиями, создает музыку на свои стихи, а также отдельные композиции, которые иногда звучат в передачах радио и телевидения.

 

От физики к лирике

 

– По первой специальности вы математик, к тому же глубоко интересующийся астрофизикой. И «вдруг» стали детским писателем. Как такое произошло?

 

– Это было перестроечное время. И так получилось, что я тоже незаметно «перестроился». Шутка! Тогда я работал в МИФИ программистом ЦЭВМ (цифровой электронно-вычислительной машины). Сейчас, во времена ноутбуков о такой технике уже мало кто помнит. Машина занимала площадь нескольких комнат. Я обожал свою работу. И мне казалось, что буду заниматься этим делом всю жизнь.

 

Но вот однажды шел я мимо местной библиотеки и увидел объявление о наборе в литературную студию. А надо сказать, что еще в школе я пописывал наивные стишки. Потому и решил заглянуть в эту студию. Там меня раскритиковали – и правильно, в общем-то, сделали. Однако я всё равно продолжал ходить на занятия.

 

Дочке моей тогда было три годика. Занимаясь в литстудии, я мог брать любые книги из библиотеки домой, чтобы читать ей на ночь. Она почему-то плохо засыпала без моего чтения. Когда мы всё перечитали, я попробовал сам что-нибудь сочинить для нее.

 

В то время я часто работал по ночам: укладывал дочку спать и шел в вычислительный центр (дорога занимала всего 15 минут!). Конечно, не было такого, чтобы я ушел вечером программистом, а утром вернулся писателем. Все эти перемены длились более двух лет. Сначала я стал корреспондентом многотиражной газеты МИФИ, окончил зачем-то вечернее отделение журфака МГУ, а уже потом незаметно сделался детским писателем.

 

На пять с минусом

 

– Вы сказали, что вас поделом критиковали, когда вы пришли в литературную студию. Вам не сразу удалось подружиться со словом?

 

– Когда я учился в школе, то прочитал где-то историю о бедной волчице, как она искала своих волчат. Настолько меня эта история поразила, что я решил написать стих – конечно, такой корявый, без рифмы, но он очень мне нравился. Надо же, думал я, оказывается, с помощью стихов можно создавать свой мир, абсолютно новый! Меня это так увлекло, что я подружился со словом, как мне тогда казалось, очень быстро.

 

Но со временем я стал понимать, сколь коварным бывает слово. Иногда поиск самого точного и нужного может занимать недели. И дружба эта с годами стала всё более и более напрягать. Допустим, подберешь слово: вот оно, уже напечатано в журнале или в книжке – и тут внезапно понимаешь, что нужно было бы совсем другое, но его не оказалось среди тех вариантов, которые приходили в голову.

 

– Вы много сейчас пишете?

 

– Очень мало, под настроение. К тому же дружба со словом становится всё сложнее и сложнее. И потом я считаю, что сейчас столько всего пишется, столько всякого информационного мусора, что добавлять в эту кучу еще собственный не особенно хочется.

 

По моим наблюдениям, от каждого художника – живописца, композитора, поэта или прозаика – остается в веках не более семи-восьми произведений. Это могут быть как отдельные стихотворения, так и огромный роман или симфония. Именно с ними мы ассоциируем автора. Всё остальное, за редкими исключениями, со временем забывается.

 

Кто-то из мудрых сказал, что мир на 90% состоит из всякой ерунды. Лишь одна десятая часть заслуживает внимания, а 9/10 не жалко оставить за бортом, как балласт или мусор. Легко развить идею дальше: из этой одной десятой можно также выделить всего одну часть самого лучшего, а остальные части отбросить. Процесс повторяется, пока не останется самый минимум действительно важного и стоящего – практически само совершенство!

 

Впрочем, эти 9/10 тоже бывают необходимы. Увы, нужен и последний негодяй, поскольку без него не будет праведника. Только надо четко отличать одну лучшую часть от всех других.

 

С годами мне всё больше не нравится то, что сочинялось раньше. Поначалу я легко отбирал для книги 200 «лучших» стихотворений; потом их стало около сотни; а сейчас едва наберется на тонкий сборник. Но я буду счастлив, если через век от них «останется» хотя бы десяток.

 

– Но разве автор может брать на себя такую ответственность? Ведь одному читателю нравится одно, другому – другое, а тут вы сами за них всё уже решили…

 

– Мой любимый поэт Николай Заболоцкий заранее составил «свод стихотворений». Он завещал, чтобы печатался только этот список. Через много лет после его смерти вышел трехтомник, где были опубликованы стихи, не включенные им в «свод». Когда я их читал, то восхищался: такие они были гениальные! Этим стихам любой поэт позавидовал бы, а вот Заболоцкий их даже печатать не хотел. Что ж, его право… Хотя я уверен, что любое произведение непременно найдет своего читателя.

 

– То есть вы все-таки ставите перед собой определенную поэтическую вершину, к которой стремитесь?

 

– Я терпеть не могу дилетантов! Уж если за что-то берусь, то мне хочется, чтобы работа получилась на 5 с плюсом. Но тут главное – не перестараться. Самое лучшее, когда работа выполнена на 5… с минусом. Пусть читатель сам «уберет» этот минус.

 

В совершенстве нет развития. Познав совершенное творение, человек невольно чувствует, что никогда не сумеет достичь подобной вершины. И тогда в нем пропадает желание хотя бы попробовать. Если же в работе неуловимо присутствует «небрежность мастера», то это неосознанно наводит на мысль: «а может, и у меня что-нибудь получилось бы?» Вот, по-моему, истинная цель искусства: не подавить идеальностью шедевра, а вызвать чувство сопричастности к его созданию.

 

Музыка речи

 

 

– Ваша дочка воспитывалась на вашей литературе?

 

– Я помню, что в списке важных вещей, которые ей нужно было взять на дачу, она всегда помечала «папин журнал Трамвай». Но вообще дети не любят стихи и сами по себе их не читают. Из сотни ребятишек вряд ли найдется десяток, читающих поэзию не из-под палки.

 

В тех редких случаях, когда я выступаю перед детской аудиторией, обычно спрашиваю: «Вы любите стихи?» Дружный хор голосов: «Да-а-а!..» «А если честно?» Поднимается лишь несколько рук. Очевидно, и мою дочку просто убаюкивала ритмика речи.

 

– Разве это не обидно? Зачем тогда писать детские стихи?

 

– Детям нужно почувствовать русский язык, чтобы они не выражались так, как это часто делают чиновники. Я однажды слышал по телевизору, как один милиционер весомо заявил: «Мною был осуществлен выезд на место происшествия». Вероятно, он полагал, что такая конструкция придаст особую значимость и ему, и его выезду, и заодно месту происшествия. Мне бы очень не хотелось, чтобы дети в будущем выражались столь же витиевато.

 

В разное время я пробовал писать стихи на английском, немецком, литовском, норвежском и даже на искусственном языке эсперанто. И понял, что русский язык идеален для поэзии – главным образом благодаря свободному порядку слов в предложении, а также многообразию ударений. Оттого и стихи нужны детям, чтобы они почувствовали музыку русской речи.

 

Почитайте Достоевского, послушайте, как говорят его персонажи… Сейчас люди уже так не общаются. Была иная речь – и мир был иным. А потом появились всякие ВОСР (великая октябрьская социалистическая революция), с юбилеями которой друг друга поздравляли, а после ВОВ (Великая отечественная война) – ведь прямо так и писали на открытках! О сегодняшнем коверкании языка лучше вообще не говорить.

 

Но если бы дети с колыбели впитывали музыку речи, она наверняка сохранялась бы в их сознании. И кто знает, может, через три-четыре поколения воплотилась бы и в жизни? Но пока им с детства приходится барахтаться в современной языковой жиже, в этих отвратительных помоях нечленораздельного мычания. Простите, вспылил! Наболело…

«Личная эмиграция»

 

– То есть вы хотите научить детей грамотной речи? Или еще чему-то?

 

– Ничему я их учить не хочу. У детей еще не сформированы причинно-следственные связи, характерные для взрослого миропонимания. В этом их великая сила, но и главная слабость. Даже если они и делают что-то не так, это безобидно, не зло. Капризы самого злющего ребенка – невинная шалость по сравнению с тем, что осознанно вытворяют иные взрослые. А потом дети вырастают и часто начинают соответствовать законам этого коварного мира, где всем надо куда-то выбиться, занять какое-то место в жизни…

 

В общем, пусть детей учат бати и мати, семья и школа. Если же какому-то ребенку (да и не только!) после прочтения моих стихов станет веселее, легче, уютнее жить на свете, я буду искренне рад! И за не него, и за себя.

 

– А вы не пытались спрятаться за собственными стихами, укрыться в своем творчестве от окружающего мира?

 

 

– Еще как пытался! В Советском союзе надоедало каждый день слушать про партию, про съезды, про невыполнимые обещания… И люди уходили в свой мир, который обычно устраивался в мастерских у художников или просто на кухнях. Там они собирались тесной стайкой; и это называлось «внутренняя эмиграция».

 

А у меня со временем наметилась «личная эмиграция». Я редко бываю на писательских встречах и совсем не люблю публичных выступлений. Мне не скучно быть одному, а вот общество меня тяготит. Не сами люди тяготят, а большое их скопление, особенно толпа. Зато с отдельно взятым (хорошим!) человеком мне всегда интересно пообщаться.

 

Откуда берутся стихи

 

– Ваши стихи одинаково интересны и детям, и взрослым. Может быть, даже больше взрослым. В чем ваш секрет?

 

– Секрет очень простой: я пишу только для себя. Никогда не сажусь за стол с мыслью: «дай-ка наваяю щас что-нибудь детям лет шести; хотя нет, на шесть не потянет – лучше уж сразу на десять!..» Если честно, я вообще за стол не сажусь. Обычно стихи рождаются в голове. Даже когда я их потом долго и мучительно шлифую, то расхаживаю возле стола, обычно на кухне. Короче, сочиняю только о том, что меня сейчас волнует, что зацепило в данный момент жизни. А после уж соображаю: подходит ли это детской аудитории?

 

Нередко бывало, что стихи для взрослых я решался прочесть ребятам, и чувствовал от них реакцию гораздо более живую, нежели от явно детской поэзии. Тут не угадаешь! Главное, писать о том, что тебе интересно. Ведь если меня действительно что-то заинтересовало, наверняка найдутся еще личности, для которых это тоже будет значимо. Они и вправду находятся.

 

– И что же интересно Тиму Собакину? Откуда вы берете темы для стихов?

 

– В одном интервью меня спросили, отслеживал ли я когда-нибудь весь процесс создания стихотворения – от задумки до его публикации? И однажды я решил попробовать. Меня это настолько увлекло, что захотелось даже написать статью о таинственном процессе. Жаль, уже одно вступление заняло страниц пять. И я оставил затею.

 

А вообще, бывает, ночью не спится, встаешь, ходишь-ходишь… куришь (фу, бяка какая!); и внутри появляются какие-то неосознанные строчки – непонятно еще, зачем и для чего. Обычно две-три, а то и целая строфа. Нередко вскоре возникает концовка – это удача.

 

Или же какое-то событие впечатлит. Не обязательно эпохальное. Вот пойдешь, к примеру, за продуктами и на дверях табличку увидишь: «ВХОД В МАГАЗИН С СОБАКАМИ СТРОГО ЗАПРЕЩЕН!» Ну, стоишь, читаешь, люди обходят тебя и думают: псих какой-то уж пять минут на табличку глазеет. А потом возникают стихи:

 

… Остальным зверям,

как видно,

в магазин дозволен вход:

то заявится ехидна,

то пожалует енот,

то лукавая макака,

то возвышенный жираф…

Но едва войдёт собака,

тут же крик:

— Платите штраф!

А собака,

между прочим,

сторожит ручную кладь,

хоть она мечтает очень

в магазине погулять,

чтобы там,

пускай бы мельком

заглянув в отдел мясной,

передать привет сарделькам,

пообщаться с ветчиной,

погостить у карбоната,

поглазеть на колбасу…

Как для счастья

мало надо —

лишь бы запах

был в носу!

 

– Складывается впечатление, что в вашем творчестве нет границ: вы пишете, о чем хотите и как хотите, абсолютно свободно…

 

– Абсолютно свободного творчества не бывает. Границы есть всегда. Ни в каком из моих произведений нет ни одного матерного слова. Не потому, что я сам никогда не матерюсь – увы, случается, но я стараюсь с этим бороться. Просто в творчестве мне такая лексика не требуется. Самое «жуткое», что я написал для детей (и что, кстати, было неоднократно опубликовано), это заключительные строки стихотворения «Родина»:

 

Поборов урчание в желудке,

я подумал гордо:

«Ё-моё…

Вот они — простые наши утки!

Вот оно — Отечество моё!»

И пошёл, нетвёрдо ставя ногу,

даже позабыв её обуть.

А луна светила мне в дорогу.

И звезда указывала путь.

 

Разумеется, я терпеть не могу кровавые темы, убийства, ужасы. Сейчас постоянно пугают всякими катастрофами, которые ожидают человечество. А меня почему-то так и подмывает в пику этим страшилкам сочинить повесть-утопию о том, что всё будет супер-пупер-отлично. И люди, наконец-то, станут почти идеальными.

 

Что читать?

 

 

– Вы сохранили мечтательность, которая есть у детей и которой часто не хватает взрослым. Что вы читали в детстве?

 

– Очень любил «Незнайку в Солнечном городе» Носова. Его персонажи строили всякие машины, диковинные аппараты. Я и сам пытался придумывать собственные изобретения. Это, видимо, сподвигло меня после школы поступить в МИФИ.

 

Лет в 12 у меня любимой книгой стала «Алиса в Стране Чудес». А в 15 я был очарован Экзюпери. До сих пор считаю, что «Маленький принц» – самая лучшая книга на свете! Потому что в ней есть всё: и для детей, и для взрослых; и про любовь, и про жизнь…

 

Эти замечательные книги я и сегодня посоветовал бы читать детям. И еще обязательно Пушкина. Особенно в старших классах.

 

– Сейчас много говорят о том, что современные книги ужасны, писателей нет, и всё катится в тартарары, в том числе и детская литература. Вы согласны?

 

– Детских писателей не так уж много, но они есть. Михаил Яснов, Михаил Есеновский, Марина Москвина, Сергей Седов, Артур Гиваргизов… Боюсь не упомянуть кого-то из тех, чьи книги уже известны читателю, но выпускаются, к сожалению, весьма редко.

 

Дело в том, что сейчас многое решают понятия «мейнстрима» и «бестселлера». Издатели работают в коммерческих рамках и боятся печатать по-настоящему «разумное, доброе, вечное». А литература сегодня существует разная – и каждый может отыскать в ней что-то на свой вкус.

 

Теперь легко найти книги, о которых четверть века назад и мечтать было нельзя. Когда я впервые побывал в Норвегии, то увидел там Битова, Мандельштама, Гумилева, неизданные у нас романы Аксенова и Войновича… Глаза разбегались! Я привозил в чемоданах не шмотки, а книги. Замечательно, что в наше время это богатство стало доступным. Но вместе с ним забурлил и мутный поток сомнительной писанины. Вот и получается, что опять нужно правильно выбирать: да-да, ту самую одну десятую.

 

Книги Тима Собакина

 

Почитать стихи и прозу Тима Собакина, послушать песни на его слова, а также узнать о репринтном издании журнала «Трамвай», а также почитать его в электронном виде вы можете на странице http://tramwaj.narod.ru/

 

Смотрите также мультфильм творческого объединения «КЛУБЗАКРЫТ» по мотивам сказки Тима Собакина «Цвет ветра», опубликованной в журнале «Трамвай».