«ДЕЛО о детективе». Том 1

— Что ты там читаешь?.. А! Детективчики!

(Из жизни)

Да, очень часто именно так клеймят человека, обнаружив у него в руках произведение детективного жанра. Более того, недавно читая статью моего коллеги – православного журналиста, я споткнулся о фразу. Вообще коллега говорил о деградации американской нации, и здорово пенял американцам на то, что они совершенно ничего не читают. А если уж и читают, то «…непристойные романы и детективы!» Вот так! Детективы идут вровень с «непристойными романами»! Тут мне сравнивать трудно, непристойных романов я не читал. А детективов уж начитался вволю. А посему детективную литературу я не стану сравнивать с непристойной, а буду её сравнивать с приключенческой. Потому что так уж бывает, так уж выходит, что если юный человек, ребёнок, увлечётся приключенческой литературой, то рано или поздно он доберётся и до такого её подраздела как литература детективная.

 

Начинаем следствие

 

Что такое детективная литература? Какие произведения можно отнести к этому жанру? Откуда взялся детектив? Как он развивался? Какие авторы работали на этой ниве? И если уж ребёнок увлёкся «детективчиками», то что стоит дать ему почитать, а чего не стоит?

 

Поведём расследование по всем правилам, как говорится, AB OVO.

 

Большая Советская энциклопедия – справочник объёмный и полезный, даёт следующее определение слову «детектив»: (англ. detective, от лат. detego — раскрываю, разоблачаю), сыщик, следователь.

 

Что ж, коротко и ясно!

 

Однако «Новейший философский словарь» посвящает слову «детектив» преизрядную статью и характеризует его как «Литературный жанр, интрига которого организована как логическая реконструкция эмпирически не наблюдавшихся событий (а именно — преступления). В силу этого внешний сюжет Д. выстраивается как история раскрытия преступления, а внутренний — как когнитивная (основанная на знаниях – А. Л.)история решения логической задачи.»

 

Очевидно, что это уже совсем иное значение слова! И именно на него мы и будем опираться в нашем расследовании. Но, как настоящие сыщики, не будем забывать и его первоначального значения, данного в БСЭ.

Чем же детектив как литературный жанр отличается от другой литературы, в которой, кстати, места преступлениям уделяется немало? Если рассматривать Библию в том числе и как литературный источник, то преступления начинаются ещё в книге Бытия и не прекращаются до Нового Завета. Такой древний памятник литературы как гомеровский цикл тоже изобилует преступлениями. Но во всей древней литературе мы не встречаем детектива как жанра, довольно точно определённого «Новейшим философским словарём». До того, как детектив вошёл в литературу, автор описывал различные действия героев, включая и преступления, зачастую давая им нравственную оценку, но не делал из преступления загадку, и уж тем более не разводил вокруг раскрытия преступления интеллектуальных игр.

 

Первым, кто «построил интригу как логическую реконструкцию эмпирически не наблюдавшихся событий», был американский романтик Эдгар Аллан По (1809-1849).

Странна судьба и странно творчество этого писателя. Признаюсь, не раз, когда я перелистывал его страницы, мне приходила в голову всё одна и та же мысль: такой талант, да в хорошие бы руки! А талант был незаурядный! Его символизм в поэзии, пройдя французскую трансформацию, вылился в русский поэтический символизм. По заслуженно считают одним из зачинателей научной фантастики. И, разумеется, именно его, а никого другого по праву считают отцом детективного жанра в литературе.

 

Собственно классических детективов По написал всего три. «Убийство на улице Морг», «Тайна Мари Роже» и «Похищенное письмо». Отчасти детективом можно считать его рассказ «Золотой жук», наверное, самый светлый и оптимистический во всём творчестве писателя. В нём фигурирует всего лишь выбеленный дождями и солнцем человеческий череп, прибитый к ветке дерева. В большинстве же рассказов По нам приходится созерцать свежеразлагающуюся человеческую плоть. Едва ли не к каждой странице своего творчества этот сумрачный гений прикрепил по трупу, причём трупы у По ещё немного живые, хотя в них уже копошатся черви. Да, это писатель, скажем так, очень на любителя. Вот и в двух детективах из трёх мы имеем: в одном два изуродованных обезьяной трупа женщин, во втором – утопленницу, на степени разложения которой герой По – сыщик-любитель Дюпен и строит всю свою теорию расследования преступления.

 

Всё это можно читать человеку зрелому, желательно не слишком впечатлительному, да и то исключительно для целей повышения образованности. Для удовольствия По я не знаю как читать.

 

Но я не могу не отметить мастерства писателя вообще, и его заслуги в создании совершенно нового литературного жанра. По вводит всё основное, что потом послужит базой любого детектива: загадочное преступление с противоречивыми уликами; бессилие полиции; то, что я назову «сыщиком с методом» (а потом открою, что я под этим подразумеваю); раскрытие преступления неполицейскими методами, а с помощью логического, опять же, неполицейского мышления.

 

Полицейский роман

 

Пройдут годы. Новые детективы в том виде, как их обозначает «Новый философский словарь», кажется, совсем исчезнут. Зато появится как жанр «полицейский роман», посвящённый, понятно, преступлениям и их раскрытиям. Что делать! Уголовная, полицейская и судебная хроники будут вечно будоражить ум обывателя. И повествования о действиях полиции, пусть здорово приукрашенные, будут кем-то писаться, кем-то продаваться, а кем-то покупаться и читаться. Родится ещё один «сыщик всех времён и народов» — Нат Пинкертон.

Литературный Пинкертон имел живого прототипа – основателя детективного агентства Алана Пинкертона (1819 — 1884). Реальный Пинкертон эмигрировал из Глазго в Чикаго в 1842-м году. Начал с мирной профессии бондаря. Но однажды ему пришлось столкнуться с фальшивомонетчиками, которых Пинкертон не только разоблачил, но ещё и схватил. За этот и подобные этому поступки в 1846-м году его избирают шерифом. А ещё через 4 года он основывает частное детективное агентство. Нужно признать, что Алан Пинкертон, очевидно, был человеком неглупым предприимчивым: его агентство быстро приобрело широкую известность. Более того оно прогремело на весь мир раскрытием ряда громких преступлений, которые оказались не по зубам полиции. И вот, как мы уже знаем, в какой-то момент появляются романы о деятельности его литературного двойника.

 

Романы о похождениях Ната Пинкертона не страдают психологизмом, зато наполнены действием. Как видим, это не подпадает под определение «Новейшего философского словаря», хотя зачастую термином «детектив» обозначают всю литературу, посвящённую преступлениям и их раскрытиям.

 

Книги о Нате Пинкертоне не выдержали проверку временем – сейчас они не издаются и, соответственно, не читаются. И, казалось бы, упоминание о Пинкертоне не имеет отношения к нашему расследованию. Это не так. Полицейский роман пережил и Алана и Ната Пинкертонов, прошёл через весь ХХ век, прочно обосновался в кинематографе, и существует по сей день. Жанр обошёл все континенты и страны, не забыв и Россию.

 

Современником Пинкертона был Иван Дмитриевич Путилин (1830 — 1893), глава сыскной полиции Санкт-Петербурга. И хотя сам Иван Дмитриевич оставил после себя мемуары «Сорок лет среди грабителей и убийц», и его не миновала участь породить литературного двойника. В начале XX века писатель Иван Добрый (Роман Лукич Антропов, 1876?-1913) публикует цикл рассказов, опираясь на мемуары Путилина и воспоминания современников. И эти рассказы тоже расходились среди читателей массовыми тиражами.

 

Но чем-то мы должны как исследователи, объяснить чрезвычайную популярность литературного явления, которое даже получило своё собственное имя – «пинкертоновщина»! Иначе мы не доберёмся до загадки собственно детектива.

 

Не имея на руках полицейского романа XIX века, непросто судить о его отличиях от детектива. Это можно сделать лишь косвенным путём.

 

Вся «пинкертоновщина», как нетрудно догадаться, объединена общей схемой: преступление – раскрытие – поимка преступника – наказание. Постарайтесь отнестись серьёзно к тому, что я сейчас скажу. Ведь это одна из классических схем сказок, скажем, о Кощее Бессмертном! Взрослый, как и ребёнок, видит зло вокруг себя, но хочет, чтобы зло было наказано. И совсем неудивительно, что «гением сыска» в России становится чиновник – слуга государев, а в Америке – частное лицо. В России с её многосотлетним опытом абсолютной монархии и развитым государственным аппаратом добросовестные граждане, схватив карманника, естественно озадачены как бы сволочь его в участок. В Америке тех времён и участки-то есть не во всех городах, государственность и законопорядок только формируются, и честные граждане, уловив жулика, машинально рыщут взглядом по сторонам в поисках смолы и куриных перьев. А то и прочного сука и верёвки.

 

Сегодня непросто разыскать данные о Пинкертонах (реальном и литературном) и о Путилиных (настоящем и книжном). Попробуем опереться на то, что более доступно – скудные сведения о деятельности Алана Пинкертона. В чём заключался успех его предприятия?

 

Предположим, что как янки-бизнесмен, он тщательно отбирал людей для работы в своём агентстве. Предположим также, что не будучи лицом официальным, он там где мог, использовал неофициальные источники информации и иные способы раскрытия преступления. Однако умный и деятельный янки уж никак не мог строить свою работу исключительно на «логической реконструкции эмпирически не наблюдавшихся событий». Отнюдь! Алан Пинкертон первым в мире вводит в сыскное дело фотографию и подробные описания преступников. Фотографии и описания публикуются массово с объявлениями о вознаграждении за поимку или указания сведений о преступников. Он вводит классификацию преступлений и заводит картотеку. Все эти методы довольно скоро перенимают полиции всех стран. От себя рискну предположить, что он содержал обширную агентурную сеть, и ни в коем случае не брезговал сотрудничеством с официальными органами, хотя при этом прилагал немало усилий, чтобы лавры победителя преступности доставались ему.

 

Итак, реальные гении сыска на всю мощь используют полицейские методы расследования, а там, где они видят недостатки этих методов, они их совершенствуют. След в след за ними ступают и литературные двойники, поскольку аэдам полицейского романа надо же на что-то опираться! А три «чистых» детектива, последний из которых был написан Эдгаром По в 1845-м году остаются этаким литературным курьёзом.

 

И вопрос о популярности полицейского романа мы пока оставляем открытым.

 

Второе рождение детектива

 

И прошло более сорока лет, пока в Англии в 1887-м году не вышел в свет роман «Этюд в багровых тонах». Должен был родиться талант не меньший, нежели у По, должен был появиться человек, который сможет поставить читателя перед загадкой: сочинить запутанное преступление, изобрести логику его раскрытия и, наконец, создать своего, уникального «сыщика с методом», за похождениями которого будет следить весь мир. Это был английский учёный и писатель Артур Конан Дойл (1859 — 1930).

 

Артура Конан Дойла считают преемником Эдгара По, но это не совсем верно. По занимается лишь интеллектуальной игрой при раскрытии преступлений, Дойл всегда даёт им моральную оценку. Холмс, конечно, в большой степени замышлялся продолжением Дюпена: чистый ум, занятый лишь разрешением логической задачи. По крайней мере, так должно было быть, Дойл часто и нарочито представляет Холмса этакой умственной машиной. Но так не получилось. Холмс гораздо более человечен, нежели Дюпен, он даёт те или иные нравственные оценки действиям преступников и их жертв. При всех попытках Дойла вывести абсолютно хладнокровного героя, ему это не удаётся. Спустя век после написания «Этюда в багровых тонах» — первого романа о Шерлоке Холмсе, наши, отечественные кинематографисты сбросят с образа гениального сыщика муть, прилепленную к нему весьма искусственно, и создадут бессмертный сериал «Приключения Шерлока Холмса и Доктора Ватсона».

 

Сейчас, в данный момент, левой рукой я перелистываю «Полное собрание произведений о Шерлоке Холмсе в одном томе», а правой пишу то, что думаю. Что думаю и о Дойле, и о Холмсе.

 

Последние произведения о Шерлоке Холмсе Артур Конан Дойл написал в 1927-м году. На 40 лет их выходит не так уж много, хотя том увесист. Но мне кажется, что живучесть Холмса и его неразлучного Ватсона именно в их человечности. Не вышла у Конан Дойла «мыслящая машина», вышел – человек. Поэтому детям и подросткам Конан Дойла можно, а По нельзя. По и не всякому взрослому будет хорошо – у него на каждом листе трупные пятна. А пусть не христианские, но хоть попросту человеческие воззрения Дойла не навредят. Но многое придётся объяснять. Хотя бы наркоманию Холмса. Холмс колется то кокаином, то морфием. А ведь он – герой, которому хотелось бы подражать! И при сегодняшней доступности наркотиков давать ребёнку читать рассказы о Шерлоке Холмсе без соответствующих собеседований – недопустимо. Нужно направлять внимание ребёнка на такие черты Холмса, как наблюдательность, способность к логическим построениям и, конечно, благородство, от которого Дойл так и не сумел отделаться. И не преминуть заострить внимание юного читателя на отношении к наркотикам доктора Ватсона.

 

Но одно дело написать три рассказа, а другое дело – целую эпопею, пусть хоть на её создание и ушло 40 лет. Если перечитать холмсовский цикл, мы легко обнаруживаем, что автору далеко не всегда удаётся построить детектив по жёстким законам, канонизированным «Новейшим философским словарём». Уже изначально Холмс больше, нежели его предшественник Дюпен работает с уликами. Но и этого гениальному сыщику в конце концов становится недостаточно. Холмс начинает применять чисто полицейские методы расследования. Правда, Конан Дойл более или менее тщательно их маскирует. Так, Холмс активно использует вполне типичную для работы любой полиции агентурную сеть. Правда, его сеть составляют уличные мальчишки, но суть-то от этого не меняется. У Холмса есть картотека, он не брезгует размещением различных объявлений в прессе. Когда гениальный сыщик общается с полицией, Конан Дойл всемерно подчёркивает, те незаменимые услуги, которые его герой оказывает властям. Но если читать внимательней, можно видеть, что и Холмс отнюдь не брезгует сведениями, получаемыми от полицейских.

А в завершающих частях эпопеи, когда Дойлу надоел и сам герой и ажиотаж вокруг него, внимательный читатель может найти и иные любопытные детали. Часто, часто Дойл попросту потешается над любителями детективного жанра. Если можно поверить в то, что Холмс создаёт научный трактат о ядах, то упоминание о «Трактате о типах лондонской грязи» или «О разновидностях табачного пепла» уже вызывают улыбку. У взрослого читателя. Ребёнок примет это за чистую монету. И это не страшно. Со временем придёт понимание иронии Конан Дойла. Так что если ваш ребёнок начнёт своё путешествие по детективному жанру с «Приключений Шерлока Холмса», он будет вооружён неким эталоном, мерилом, которое сможет в будущем открыть ему убогость сочинителей «детективчиков».

 

По крайней мере, у Конан Дойла кража – всегда преступление, убийство – всегда ужасное преступление. Автор и его герой могут проявить милосердие и сочувствие к павшему человеку. Нередко Холмс и Ватсон покрывают преступника, пользуясь своими понятиями о справедливости и чести. Но это будут именно представления о чести и справедливости, а не потакание безнаказанности.

 

Кем же был, каким же он был – Артур Конан Дойл, прославившийся как создатель Шерлока Холмса?

 

Это очень непростой вопрос.

 

Кто вы, сэр Конан Дойл?

 

В детстве Артура воспитывали в католическом духе. В 9 лет он поступил в закрытый иезуитский колледж, где провёл 7 лет. К сожалению братья-иезуиты не сумели воспитать в отроке верного последователя Христа, – как и многие люди того времени, Артур порвал с церковью. Но, как и многие люди консервативного толка, порвать с христианской моралью он не мог. В том или ином виде она проступает в его произведениях.

 

Конан Дойл выучился на врача, и даже получил известность в учёных кругах. Он даже повторил «подвиг» Чарльза Доусана, предъявившего науке череп «Пилтдаунского человека». Дойл тоже при помощи изобретённого им самим клея соединил то ли зубы обезьяны с челюстью человека, то ли наоборот. Фальшивка была раскрыта только после смерти Конан Дойла. Пилтдаунский человек был признан подделкой в 50-е годы. В 20-е – 30-е годы любое «промежуточное звено» принималось «на ура», на основании наспех собранных костей строились целые теории, и разоблачитель рисковал навлечь на себя разгромный гнев если не всего научного мира, но уж точно клики последователей того или иного эволюциониста.

 

Чего добивался, чего хотел сэр Конан Дойл, совершая столь низкопробную мистификацию? Трудно сказать. Если бы он действительно верил в существование промежуточного звена между обезьяной и человеком, он искал бы его, а не подделывал. Быть может, сэр Артур заключил с кем-либо из приятелей пари, что он создаст подделку не хуже, чем доктор Доусан? Может быть, может быть… В любом случае не похоже, что Конан Дойл был абсолютным материалистом. До конца дней тянуло его к мистическому. В последние годы жизни Дойл написал несколько книг о модном тогда спиритизме, и даже проповедовал эту новую «религию». Но и это странно, очень странно. Если для того, чтобы отличить фрагмент челюсти обезьяны от фрагмента челюсти человека, нужно обладать серьёзными познаниями в анатомии, то для того, чтобы увидеть в медиуме шарлатана, достаточно наблюдательности и здравого смысла.

Странно прошли и жизнь и творчество Артура Конан Дойла. Обладая несомненным литературным талантом, он в какой-то момент оставляет врачебную практику, и полностью посвящает себя литературе. Кроме цикла о Холмсе русскому читателю известны научно-фантастические романы и повести писателя. Гораздо меньше известны у нас его исторические романы, которые сам автор считал главными в своей жизни. Но как-то так колдовски получалось, что даровитого и образованного писателя всю его жизнь никто не воспринимал всерьёз. В научно-фантастических произведениях критики обнаруживали недостаток научности, исторические романы при том, что Конан Дойл для их написания штудировал кипы архивных данных, как-то не запали в читательские души. Зато Шерлок Холмс, которым Конан Дойл всю жизнь тяготился, нашёл в читательских сердцах самый живейший отклик. Он полюбился сразу. Хотя…

 

Хотя, откровенно продолжая дело, начатое Эдгаром По, Конан Дойл что далее, то чаще вбрасывает в свои произведения элементы, ну совершенно недопустимые в «чистом» детективе. В «чистом» детективе читателю изначально должны быть известны все факты, которыми владеет и «сыщик с методом». Все улики. Все фигуранты. Все подозреваемые. И т. д. Но Холмс, особенно «поздний», может смело в самый разгар следствия сообщить о чём-то, что ему было заведомо известно, но не сообщено читателю заранее, или о том, что он узнал, пользуясь, прямо говоря, откровенно «полицейскими» источниками информации.

 

И всё же, если образ Дюпена у Эдгара По был лишь обозначен некоторыми штрихами, рассказы о Дюпене можно было читать с любопытством, всего лишь, то Холмс разработан Дойлом как полноценный, яркий, выпуклый, хотя и несколько противоречивый персонаж. Такого было за что полюбить читателям.

 

Эдгару По легче было в своей мини-трилогии детально описать методы Дюпена. Конан Дойлу, подстёгиваемому сонмами читателей (среди требующих «оживить» Холмса после смертельной схватки с Мориарти были даже члены королевской фамилии!), было гораздо труднее придерживаться чётко очерченных методов расследования. И всё же Холмса по праву считают «сыщиком с методом» №1 в детективной литературе. Но и здесь не всё так просто.

 

То, что Холмс называет «дедуктивным методом», с точки зрения логики как науки, вернее будет именовать методом индуктивным. Ведь как обычно Холмс строит своё расследование? В первую очередь он собирает все улики, опрашивает свидетелей, отыскивает все факты, имеющие отношение к событию. На основании всех собранных данных он строит картину преступления. По ряду улик он устанавливает приметы преступника. Далее, накапливая фактический материал, Холмс уточняет личность преступника до тех пор, пока не становится ясным, кто же он. И, хотя Холмс рассуждает исключительно логически, стараясь не упустить из виду ни одной детали, метод построения рассуждения от частностей к общему та же самая логика именует индукцией.

 

Это, конечно, любопытный парадокс. Но наша с вами основная задача понять, какую мораль несёт в себе бессмертный герой Конан Дойла, который, теперь это уже несомненно, до сих пор живёт в Лондоне, Бейкер-стрит, 221-б вместе с наивным, но надёжным доктором Ватсоном и терпеливой хозяйкой миссис Хадсон. В самих произведениях о Шерлоке Холмсе я не смог обнаружить чётко обрисованных моральных принципов Холмса. Дойл порой добродушно насмехается над читателем, вкладывая в уста то Ватсона, то самого Холмса, рассуждения о том, что это, мол, здорово, что Холмс посвятил свои таланты защите закона, а не преступной деятельности. Но почему он стал не преступником, а сыщиком, прямо не говорится нигде. Из холмсианы о морали Холмса мы можем судить лишь косвенно. Холмс не стяжатель. Помогая бедному человеку, он либо берёт с него символическую плату, либо не берёт совсем. Это подтверждается и презрением Холмса к излишнему комфорту. Холмс верит в Бытие Божие (часто, в подтверждение своих мыслей он приводит цитаты из Библии), но он не религиозен, хотя уважительно относится к религиозности других персонажей. Холмс – патриот Англии и, порой ведёт борьбу с преступностью на свой страх и риск, имея в виду только благополучие своей родины. Холмс уважает закон, но порой, понуждаемый некоторыми обстоятельствами, может и нарушить его. Но делает он это, всегда имея перед собой благие цели.

 

Весь этот набор качеств неплох, книгу о похождениях героя, наделённого ими, можно смело давать читать более-менее подготовленному ребёнку.

 

Но мы пока не получили ответа, почему величайший сыщик направил весь свой могучий интеллект именно на борьбу с преступностью, а не на что-либо иное.

 

Странные рассказы с неожиданными ответами

Интересный ответ на этот вопрос даёт младший современник Конан Дойла великий чешский писатель Карел Чапек (1890—1938). Он тоже порезвился на ниве детектива, правда, очень по-своему. В 1929-м году Чапек издал два сборника рассказов – «Рассказы из одного кармана» и «Рассказы из другого кармана». Все рассказы так или иначе связаны с полицией, преступниками, преступлениями, их жертвами. Эти рассказы крайне разношёрстны: здесь изящный юмор, занимательная поучительность, а порой, — не даром Чапека называли чешским Достоевским – и головокружительная психологическая глубина. В то же время (вот что удивительно!) весь цикл воспринимается читателем как единое целое! Так вот, словами одного из своих героев Чапек выражает идею, которая может служить жизненным кредо Шерлока Холмса.

«— Я часто думал, — заметил пан Ганак, — почему несправедливость кажется нам хуже любого зла, которое можно причинить людям. Ну, например, если бы мы узнали, что одного невинного человека посадили в тюрьму — это тревожило бы и мучило нас больше, чем-то, что тысячи людей живут в нужде и страданиях. Я видел такую нищету, что всякая тюрьма по сравнению с ней просто роскошь; и все же самая страшная нищета не так ранит нас, как несправедливость. Я бы сказал, что в нас есть некий юридический инстинкт, — и виновность и невиновность, право и справедливость — столь же первичные, страшные и глубокие чувства, как любовь и голод.»

 

Вот тут и открывается нам совершенно бессмертная популярность полицейского романа. Читатель жаждет, чтобы преступление было раскрыто, преступник схвачен и наказан. А это и суть основа полицейского романа. И здесь же мы можем обнаружить, чем детектив радикально отличается от полицейского романа. В полицейском романе главное – поимка и наказание преступника. Это очень успокаивающе действует на законопослушного обывателя. В детективе – главным будет решение логической задачи, разгадка тайны преступления. Дальнейшая судьба преступника не слишком волнует сочинителя детектива. Скажем более – авторы детективов нередко оставляют преступление без наказания…

 

Говоря о Чапеке, можно упомянуть ещё по крайней мере два его произведения, в известной мере построенные как детектив. Это романы «Гордубал» и «Метеор». В «Гордубале» весьма банальное, бытовое, деревенское убийство Чапек описывает дважды: сначала так, будто автор был свидетелем всех событий, то есть, так, как они происходили. А затем он описывает восстановление событий полицией. И, хотя полиция обнаруживает убийц, Чапек показывает, насколько реальные события могут отличаться от восстановленных по самым весомым и неоспоримым уликам и показаниям наинадёжнейших свидетелей.

 

В «Метеоре» Чапек идёт дальше – загадочное происшествие у него путём логических построений пытаются открыть старый опытный врач, религиозная медсестра-сиделка, некий ясновидящий и… писатель. И по-чапековски выходит, что ближе всего к истине оказывается литератор. А что ж, ничего удивительного! Если писатель придумал загадку, то писатель же её скорее и раскроет.

 

И Чапек, не будучи согласно определению «Новейшего философского словаря» чистым детективщиком, раскрывает перед нами загадку самого создания детектива, как литературного произведения. Вначале автор должен придумать загадку (преступление). Затем он должен сделать так, чтобы очевидные улики преступления не были очевидны. Вот потом он вводит «сыщика с методом» — человека, обладающего определёнными способностями к получению ответов на загадки. Если всё это есть, то сесть и написать детектив – пара пустяков.

 

Сам Чапек чистых детективов не писал, хотя, очевидно, мог. Не знаю, либо ему был не интересен сам жанр, либо просто ему из неких источников была хорошо известна работа полиции и её методы. И, зная, как по-настоящему раскрываются преступления, ему было неинтересно сочинять нереальные, чисто литературные преступления и их раскрытия. Вот и в рассказах он нередко подшучивает над «гениальными сыщиками», противопоставляя их методам скрупулёзную повседневную работу государственной сыскной машины, к которой относится с уважением.

 

Коль скоро мы заговорили о Кареле Чапеке, то наша задача оценить его ценность как писателя для детей и юношества. Весь мир обошли удивительные «многослойные» сказки Чапека – их с удовольствием читают дети, юношество и… взрослые. Специально для подростков юношества Чапек, пожалуй, не писал ничего, или практически ничего. Исключением можно назвать его роман «Первая спасательная», посвящённый трагедии на шахте и написанный под впечатлением от фрагмента на шахте из романа «Без семьи» французского писателя Гектора Мало. Этот роман будет интересен в подростковом возрасте.

 

Практически всё остальное, написанное Чапеком, адресовано взрослым, достаточно зрелым умам. Он поднимает глубочайшие проблемы человечества, но пишет легко и виртуозно, а юмор его искромётен. Чапека хорошо читать в молодости. И в немолодом возрасте он перечитывается взахлёб…

 

Что ж, кредо Холмса мы более-менее прояснили. Кредо Чапека, который в своей публицистике не скрывал оного, тоже более-менее известно – его по убеждениям скорее можно отнести к гуманистам. С кредо Конан Дойла дела у следствия обстоят хуже…

 

Было с кем полемизировать Чапеку, и уж конечно было с кем полемизировать Конан Дойлу. Наше следствие так и не выяснило достоверно природы мистицизма Артура Конан Дойла. Было ли его увлечение спиритизмом очередной мистификацией известного всей Англии шутника, попыткой ли разобраться в вопросе, твёрдой ли верой, — этого мы не знаем. Но в большой степени в пику путаным воззрениям Дойла в 1911-м году по тем же самым дорогам Англии, которые исходили сухопарый Холмс и прихрамывающий на раненную ногу Ватсон, бодро зашагала другая фигура. Фигура была коренаста, полновата, низкоросла, на круглом лице поблёскивали очки с сильными стёклами, а одета она была в потёртую рясу заурядного католического священника.

 

Так на сцену детективного жанра вышел ещё один «сыщик с методом», и звали его…