Григорий Прутцков о детях и коммуникации

Григорий Владимирович Прутцков – легендарный преподаватель журфака МГУ, по учебникам которого учатся студенты всей страны. Он преподает в Москве и ездит читать лекции в России и за рубежом, пишет учебники, всегда находит время на неформальное общение со студентами, путешествует и, несмотря на свою занятость, каждую минут остается отцом двоим своим сыновьям. Забавные случаи из жизни троих мужчин он рассказывает в сетевых дневниках. Юмор, видимо, унаследовал от отца – знаменитого в советское время писателя-сатирика Владимира Кашаева. О семейных традициях и любимых детях, коммуникативной революции, современной журналистике и своей педагогической позиции Григорий Прутцков побеседовал со своей бывшей студенткой Софьей Стебловской.

Фрагмент афиши лекций Г. В. Прутцкова

Гриня и Иля

«Я им звоню: Ребята, ужинать! Ребята, спать!»

— Григорий Владимирович, Григорий – имя, которое в вашей семье передается из поколения в поколение?

— Да, когда я стал составлять родословную, то обнаружил, что у меня примерно в десяти поколениях есть Григории. Меня назвали в честь моего деда, который погиб на войне в 1942-ом, его назвали в честь его дяди, дядю — в честь дедушки, деда – в честь дяди, и так – сколько я смог проследить, вплоть до 18 века. А мой Гриша еще и родился в день трех Святителей – Иоанна Златоуста, Василия Великого и Григория Богослова. Я посмотрел – Григорий Богослов еще был и Григорий Григорьевич! (отец Григория Богослова – епископ Григория Назианзский- прим.ред.) И мой Гриша тоже!

— Гриша алтарничает с вами в храме?

— Я алтарничаю постоянно, а его беру периодически, когда уезжает второй алтарник, или по большим праздникам. Не хочу, чтобы это было как работа или школа. Это событие! Для детей чудо не может быть ежедневным. Но каждое воскресение, если я в Москве и ничто не препятствует, мы едем в храм.

После Пасхального богослужения Григорий Прутцков с сыном Гришей

— Вы так трогательно пишете в соцсетях о сыновьях, называете их Гриня и Иля… Чем они увлекаются?

— Гриша увлекается биологией, химией. Илья – это техника, что-то починить – это его стихия. Я его записал на компьютерные курсы Гарвардской школы. Он такой хакер – взламывает школьный электронный дневник! Захожу в электронный дневник – все двойки. Обновляю – все исчезает. Есть портал МГУ «ИСТИНА» – фиксирует, сколько своих книг, статей, лекций и дипломных работ моих студентов я оцифровал. Там высвечивается рейтинг, условно, он у меня 230. Илюша сделал мне 2030! Потом исправил, конечно.

— Они уже почти юноши, а вы пишете о них: покормил, уложил, почитал перед сном… Вы много им читаете и что?

— Постоянно. И разное. Мы меняем форматы, потому что одно и то же надоест. Если книгу читаем, то стараюсь, чтобы обоим была интересна. Разница у них – 2 года 9 месяцев. Все-таки в таком возрасте – это бездна. Гриша – уже с меня ростом, Илья догоняет…

У нас есть традиция рассказывать семейные истории, есть целые циклы семейных баек: о бабушках и дедушках, о войне… Гриша мне как-то пару лет назад сказал: «Расскажи какие-нибудь истории из твоего детства – о Брежневе, Дзержинском, Ломоносове, когда ты был маленький!» Раньше какие-то фразы записывал в твиттере – сейчас они постарше, таких фраз стало меньше.

Вот недавно я прочел цикл лекций по русской истории – и старался им пересказывать, останавливаясь на самых интересных моментах, чтобы на следующий вечер им захотелось еще.

Можем почитать жития. Но я не хочу их перекармливать этим, чтобы они потом не ушли на сторону далече. Задача простая – посеять семя. Не напрягать, а заинтересовать.

— Когда при вашей загруженности вы физически успеваете заниматься детьми?

— Ну вот, например, сегодня я на факультете до 10 вечера. Завтра иду к 9 утра на первую пару. Потом дела на кафедре. Потом еду в школу. Потом возвращаюсь на факультет – еще две лекции. С детьми в школе повидаюсь, Илюша ко мне еще в кружок ходит – там что-то умное от меня услышит. Вот мой день. Я им звоню: «ребята, ужинать», «ребята, спать». Уроки, конечно, проконтролировать на расстоянии не могу.

Григорий Прутцков с сыновьями Гришей и Ильей у школы

— А вы мониторите друзей детей? Хватает времени на общение с ними?

— Конечно! Вот только в воскресенье был детский праздник – играли.

— Санкции вводите?

— А как же? День без гаджетов!

Путешествия с папой

«Белое море увидел раньше, чем Черное»

— Ваш папа – известный писатель-сатирик, то есть тоже работал со словом всю жизнь. Он тоже много вами занимался, читал?

Владимир Кашаев (Владимир Григорьевич Прутцков)

— Папа и читал нам постоянно. И возил с собой. Путешествия с ним – важная часть детства. В советское время была система агиттеплоходов, папа в рамках нее ездил и договаривался о том, чтобы взять нас собой. И мы так в Карелию каждый год ездили – от Петрозаводска до Белого моря или по Онежскому озеру. Первый раз мне было 9 лет. А последний раз – 16. Утром теплоход причаливал в какую-нибудь деревню, и мы там собирали грибы целый день, ягоды, купались. Вечером – одно выступление, мы помогали папе выступать – так папа меня вывел на сцену, поэтому я никогда не боялся аудитории. Писателям ничего не платили. Но питание, теплоход и отдых – бесплатно, очень удобно. Благодаря этим путешествиям получилось, что я Белое море увидел раньше, чем Черное, Камчатку и Таймыр – раньше, чем Крым.

Папа вообще ездил много. Дело в том, что книжка у папы выходила где-то раз в год, а жил он выступлениями. В Москве одно выступление стоило 15 рублей. Он брал двойное выступление – 30 рублей приносил. Когда он ездил в «злачные места», как он говорил, например, Мурманск или Кишинев, то уезжал на месяц и привозил 1000-1200 рублей. Огромные деньги по тем временам! Он садился на какой-нибудь рыболовецкий теплоход, который шел на рыбные базы, его высаживали, пока рыбу разгружали, и он давал 40-минутные выступления. И таким образом он мог ездить так 2 раза в год, ему это было несложно. И меня он привлекал.

Когда папы не стало – мне захотелось по его местам поездить. Я так был в Мурманске, Молдавии…

— Путешествие на Камчатку с семьей вы описываете в своем живом журнале так, что хочется туда рвануть!

— Мне было 15 лет. Мы поехали во Владивосток, и ехали на самом большом советском теплоходе «Александр Пушкин» – 12-палубном! С тремя лифтами. Сейчас этим не удивишь, но в то время…

— Да это и сейчас весьма шикарно.

— Но тогда – тем более. Там были магазины, отделение связи, несколько бассейнов. Отель, в общем. У нас с сестрой была каюта на втором этаже внизу, а у папы с мамой – наверху. Папа только за нас заплатил. Маршрут Владивосток – Петропавловск-Камчатский – Владивосток. Потом мы пересели на второй теплоход, он шел Сахалин – Курильские острова. Обратно поездом решили поехать, 7 дней ехали от Владивостока. Незабываемое путешествие!

— И прошлым летом вы решили его повторить уже со своими детьми?

— Когда старший сын стал подрастать, у него появился список мест, где бы он хотел побывать. В России это Камчатка, Байкал, и на третьем месте – Русский Север. В прошлом году был юбилей журфака, и меня попросили три книги написать. Я их сделал, и мне дали премию – и вся она ушла на путешествия.

— На путешествие по России, а не в Доминикану, например, а надо заметить, это сопоставимо по деньгам.

— Да. Мы взяли билеты, забронировали квартирку и поехали. Плюс мамина подруга там оказалась большой начальницей – и дала нам машину с водителем. И за 9 дней мы посмотрели все, что можно было посмотреть. И искупались даже в Тихом океане. Вернее, я один. А точнее, я позировал, а меня сзади волна обдала!

У меня еще мечта старая – в Магадан съездить! Это один из 5-6 регионов, где я не был.

— То есть страну вы всю объездили родную. И даже на Чукотке были?

— Я там прошел практику после четвертого курса. Студент мог поехать в любую точку страны – факультет оплачивал проезд, и суточные – рубль в день. Когда вы учились, этого уже не было.

После второго курса я поехал на практику в газету «На страже Родины», в которой публиковался, когда служил, – это ленинградский военный округ. После третьего курса – в Мурманск, в газету «Рыбный Мурман», а после четвертого – на Чукотку. Мне хотелось далеко. Учеба у нас на пятом курсе начиналась 15 октября. В конце августа прихожу на факультет, заведующая практикой навстречу: «Гриша, ты уже практику прошел?» – «Прошел!» – «Ой, как жалко, у нас командировочный фонд пропадает! Ты не хочешь никуда съездить?» – «Да с удовольствием!» – «Отлично! Только принеси телеграмму, что там тебя готовы принять на практику». Я послал телеграмму на Чукотку и на следующий день мне пришел ответ. Потом смотрю – по коридору однокурсник идет, Валера, он ко мне: «Ты уже практику прошел? Я еще нет! Сентябрь уже!» – «Валер, поехали на Чукотку!» – «А поехали!»

И мы поехали. Нам дали оклад, дали общежитие геологов, потом нас послали еще дальше – в бухту Провидения, на край Берингова пролива, мы там на Аляску в бинокль смотрели! Это 92-ой год, а в 93-м мы закончили.

— Вас звали в штат на Чукотке?

— Мне и в Мурманске и на Чукотке предлагали и штат, квартиру. Но не сложилось.

Я рассказывал об этом в жанре домашней вечерней истории, заронил семена, и Гриша стал говорить о Камчатке – так и поехали. Теперь на Байкал собираемся.

Гриша Прутцков на фоне северного сияния

Профессия журналист

«Идем от кейса!»

— Вы преподаете на факультете, ведете кружок юного журналиста в школе, пишете научные статьи, ездите преподавать в филиалы МГУ – в Севастополе, в Ереване. И, судя по вашему жж, еще массой всяких дел жонглируете. Как успеваете?

— Ничего не успеваю! Если бы успевал, то был бы уже доктором наук! Бог силы дает.

Кружок в школе веду – моей, там же сейчас сыновья учатся. У меня давно была мысль: как бы начать долги школе отдавать? 5 лет уже веду кружок – там очень хорошие ребята. Начинают заниматься с 6 класса, но костяк – 8-9-10 классы. Дети идеальные, газету выпускают, всем интересуются, все хотят на журфак поступать полным составом. Три девочки уже поступили.

— Вот, кстати, интересный момент. Социологи проводили исследование среди абитуриентов (на базе РАНХиГС) и сделали вывод: привлекательность профессии журналиста в глазах абитуриентов высока, при том, что социальный престиж профессии невысок и вообще с ней связана масса стереотипов.

— В любом опросе много нюансов, не очень я им верю, честно говоря…

А что касается стереотипов, то я как раз учу различать и развенчивать мифы. Один из стереотипов – журналистов часто убивают. Ну, это видится так, потому что журналисты – в фокусе медиа. Убивают, но не больше, чем всех остальных. И не всегда в связи с профессиональной деятельностью. Того же Листьева убили, как известно, за коммерческую деятельность. Так что, уклоняться от жизни и писать о цветочках не надо.

— Когда я поступала в 2000-ом году, был стереотип, что это прежде всего продажная профессия…

— Это были остатки 90-х. Потом и сама журналистика стала меняться, и отношение к ней. Сейчас уже картина другая. Вы учились во многом на самом сломе – и историческом, и когда появлялась электронная журналистика.

— Как вы объясняете школьникам, что такое журналистика?

— Мы берем ситуации, моделируем их, смотрим каковы варианты развития. То есть первая часть занятия – живое обсуждение, вторая – выпуск газеты: распределяем задания, проверяем, смотрим, что такое редактирование.

— Рассказываете им про вбросы, фейки?

— Обязательно! Фейки это вообще очень важная тема. Уже даже учебники про фейковую журналистику выходят.

— Вы учите, как ориентироваться в этих потоках, и информационных, и нравственных?

— Детям важно показать, что надо быть по возможности честными. А дальше мы моделируем ситуацию и размышляем, как может поступить журналист, какие есть варианты, как минимизировать риски для репутации. То есть, идем с ними от кейса, как принято сейчас говорить…

Григорий Прутцков с очередным своим учебником. «История зарубежной журналистики: от Античности до современности». 512 страниц, 32 авторских листа.

Преподаватель и студенты

«Когда после лекции никто не подходит – что-то не так»

— Как вы можете все помнить?

— Да ну что вы, я ничего не помню!

— Помните-помните! Например, студентов, которые учились на журфаке много лет назад, вот я тому пример, хотя вы у меня даже не вели семинары. Когда я вам написала, сразу вспомнили, какую я вам книгу дарила, а при встрече – какая у меня прическа раньше была.

— Всех, естественно, не могу помнить. Вот сейчас, на первом курсе у меня на лекции сидит 444 человека – помнить всех нереально. Я точно помню тех, у кого вел семинары, тех, с кем связаны какие-то интересные случаи – например, человек как-то интересно поступал, будучи абитуриентом. И есть категория студентов, у которых я не преподаю, но с которыми складываются дружеские отношения. Кто-то в ВК пишет, советуется, вопросы задает после лекции.

В час ночи пишут мне: «Меня парень бросил, я жить не хочу Посоветуйте что-нибудь!» Кого-то бросили, кто-то жить не хочет, кто-то с родителями поругался, у кого-то ничего не получается: «а-а-а, я не туда поступил, я брошу факультет!».

— То есть, по ночам вы работаете психотерапевтом?

— Я не говорю им: мне после 22.00 не писать. Мы работаем для и ради студентов, и это сложно развести. Это традиция Московского Университета! Преподаватели никогда не замыкались. Михаил Матвеевич Херасков, первый ректор Университета, летом приглашал к себе на дачу студентов – они жили у него в усадьбе, он учил их стихи писать, они спектакли ставили, он журнал с ними издавал…

— Есть подход, в рамках которого не поощряется неформальное общение студентов и преподавателей.

— Личность формируется не только на лекциях и семинарах. Личность формируется и в общении с преподавателями.

Когда я учился, у меня преподавал Илья Владимирович Толстой (правнук Л.Н. Толстого, профессор, заведующий кафедрой стилистики русского языка журфака МГУ – прим.ред.), гениальный учитель и человек, общение с которым на меня очень повлияло. Он был открыт и доступен, с ним можно было поговорить. Я ему писал письма, когда служил в армии. Он мне отвечал, кстати.

Свет Московского Университета – это не только свет люстр. Это свет, который тебе щедро дают, потом ты идешь и уже светишь другим – именно тем светом, который в тебя вложили. К такому общению я совершенно спокойно отношусь. Меня наоборот беспокоит, когда после лекции никто не подходит – что-то не так.

Издержки коммуникационной революции

«Привыкнем, перебесимся и выработаем новый тип общения»

— Современные родители, как вам кажется, ленятся? Читать вслух, устраивать детские праздники?..

— Судить никого не могу. С одной стороны – жизнь медленно, но улучшается, по крайней мере, в крупных городах. С другой стороны – новая коммуникационная революция: дети и родители сидят в гаджетах.

— Как быть?

— Детям нельзя этого запрещать. Иначе будет отторжение. Да и много чего полезного есть – я детям закачиваю образовательные программы, они так у меня и географию, и историю выучили. Короче, надо не запрещать, а показать альтернативу.

Вот, например, мой папа делал с нами то, что сейчас называется квесты. Скажем, Карлсон прилетел, оставил записки с заданиями. Например, надо вспомнить строчки из стихотворения. Сейчас лезешь в Гугл, а тогда надо было мозги напрячь. Мы разгадывали задания и потом находили подарки от Карлсона. Или в парке утраивал квест – ходил, прятал записочку, сколько здесь деревьев – сделайте 5 шагов направо, вспомните такую-то строфу «Бородино», о чем там говорится – там и ищите (в траве, к примеру).

Я детям тоже делал квест – к нам Ломоносов приходил в гости. В Карлсона они не очень верят, а вот Михаил Васильевич – это да. Он загадывал им химические, физические загадки, от него были подарки.

— Ломоносов наше все. У вас даже лягушонка звали Ломоносов.

— Да, правда, он умер, теперь новый родился. Но он тоже Ломоносов!

Г. В. Прутцков в здании журфака МГУ

Что касается компьютера, меня иногда устраивает, что дети играют в комп, если мне надо срочно статью писать. Потом говорю: пошли погуляем или в шахматы поиграем.

Надо отрывать себя усилием воли от постоянной включенности. Вот, например, если едем куда-то, вай-фаем не пользуемся. Берем шахматы, настольные игры – развлечения ХХ века. Первый день – ломка.

— У себя тоже ломку фиксируете?

— Еще бы! Я же по 100 писем в день Вконтакте пишу! Не считая других мессенджеров. Мне пишут – я отвечаю. Когда что-то срочное – надо бросить все и отвечать. А что-то может и подождать, типа, «посоветуйте, что почитать по теме». Или — «посмотрите, какие у меня красивые фоточки».

— Какая прелесть!

— Да уж… Приходит студентка с грустным лицом: «Почему вы меня ненавидете?» – «С чего вы взяли?» – «Знаете, вы мои фоточки перестали в инстаграме лайкать!» – «Мне некогда, я неделями не смотрю! А бывает, лайк поставлю, потом отвлекусь». – «Я анализировала: мы с подругой вместе одни и те же снимки выкладываем, вы ее лайкаете, а меня нет! Я поняла, почему вы меня ненавидите – я вашу лекцию прогуляла, после лекции с вами столкнулась, поздоровалась, а вы так нехорошо на меня посмотрели, простите меня!»

— У людей свои проекции!

— В том-то и дело! Я даже не знаю, как ее зовут, а она неделю переживает, лайки подсчитывает.

— Недолайканные!

— Да, это издержки коммуникационной революции. Раньше тоже такое было – только вместо лайков , например, «почему вы со мной не здороваетесь?!»

— Раньше не было такой подсаженности на сиюминутную реакцию и еще много чего. Апокалипсиса не видите тут?

— Нет, конечно. Я же историк журналистики. Это уже проходили. Когда изобрели фотографию – все хоронили живопись. Появилось радио – пророчили смерть газете. Когда появилось ТВ – ну, вспомните рассуждения о телевидении из фильма «Москва слезам не верит». А когда книгопечатание появилось в XV веке – это вообще «сатана придумал»!

Все эти алармистские разговоры – не новость! Привыкнем, перебесимся и выработаем новый тип общения.

Из соцсетей Г.В. Прутцкова: «Илечка увидел у меня на столе бюст Демосфена, взял его в руки, разглядывает: -Папа, это Мефистофель?»

— То есть в угрозу трансгуманизма, чипирования и киборгов вы не верите? А то многие православные паникуют…

— Не верю. Бог вряд ли такой примитивный. У Лермонтова было: «Печально я гляжу на наше поколенье…» А чего ныть-то, если поколение по пять языков знало? А ему не нравилось.

«Живем в последние времена» — это вечная мода! Патриарх Тихон тоже считал, что настали последние времена – 42 месяца отсчитал (42 месяца – власть зверя). Хоп – ничего не происходит, понял, что что-то не то, и признал советскую власть. Иоанн Златоуст считал, что в 400-ом году наступит конец света. Если великие святые ошибались – с нас что взять?