Как и о чем говорить с ребенком в Страстную седмицу

«Радость же по Боге сильнее всякого оружия, и кто имеет ее, того ничто не может привести в уныние и малодушие» (свт. Иоанн Златоуст. Беседы на второе послание к Коринфянам. Беседа 1-я).

 

Говорить о Страстной седмице, рассказывать о тех событиях, которые произошли в Иерусалиме две тысячи лет назад, с детьми достаточно сложно. И вот почему: многие-многие преподаватели воскресных школ и гимназий, многие-многие родители, да и просто прихожане, которые вдруг решили чему-то поучить ребенка накануне Пасхи, схватив его в охапку в храме, делают, на мой взгляд, одну ошибку. Они начинают рассказывать детям о событиях Страстной недели в печальном и грустном ключе.

 

Нет-нет, сопереживать Христу, переживать за Него — жизненно необходимо для детей. Да и для взрослых. Никто и не спорит! Но не должно быть вот этой околомирной, т. е. мирской «человеческой» грусти, нельзя рассказывать маленьким христианам историю суда, оплевания и унижения, распятия, смерти Господа нашего Иисуса Христа с посылом: «а ну-ка, ребята, ужаснитесь!»

 

Ведь многие из вас замечали, что даже когда у детей умирает кто-то близкий-преблизкий: бабушка ли, дедушка, или, не дай Бог, папа или мама — всё равно грусть их иная, чем у взрослых. Ребенок не «выплакает глаз в отчаянии». Он переживает? Он сопереживает? Он скучает? Конечно! Но «ту пустоту, которая образовалась с потерей близкого», как любят говорить о смерти родного человека взрослые, ребенок не ощущает: он пока еще не может ее почувствовать. Потому что он еще только «сосуд», готовящийся вместить весь окружающий мир, людей, маму-папу, бабушку-дедушку, школу-знания, веру-Церковь и, наконец, Христа.

 

Поэтому призывать детей сокрушаться со взрослыми в Великую среду или в Великую пятницу, конечно, надо — попробовать не помешает, — но… но ни в коем случае не надо настаивать.

Фото: подворье Введенской Оптиной Пустыни, храм апостолов Петра и Павла в Ясеневе, optina-msk.ru

И, конечно, ни за что не одергивать их, если они начинают играть в храме, бегать или громко задавать вам такие неудобные для вас (потому что кругом же люди!) вопросы.

 

Вот я ехал субботним ранним утром на трамвае далеко-далеко. Трамвай едет полупустой, уютно внутри, тепло, можно спокойно себе сесть у окна и смотреть на проносящиеся мимо деревья, жилые дома, магазины и промзоны. Но вот вошла на какой-то остановке мама с маленьким мальчиком лет трех и тотчас принялась на него шикать и затыкать ему рот. Только он спросит звонким своим голосом (конечно, громко: а как же ещё детям спрашивать?): «Мам-мам-мам! А почему наш трамвай едет за заборчиком, а не по дороге, вон, которая рядом?» А она, мама, тотчас начинает шипеть: «Тщщ! Тщщ! Тихо! Тихо! Видишь, все молчат? И ты замолчи! Тихо! Не говори ничего!..»

 

Трамвай-то за заборчиком едет потому, что именно там рельсы уложены. Вот и всё, всех дел-то. Не сообразила она – так это и ничего… А ей стыдно сказать, что ответа не знает, вот и шипит на сына королевской коброй.

 

Не стыдно не знать, не стыдно растеряться, хуже – затюкать и зашикать собственного ребенка. И особенно – когда речь идет о Христе.

 

Самое главное перед Пасхой – внушить своим детям как раз таки не ужас, не душевное опустошение, не тоску и горе, а предвкушение, предчувствие, нетерпеливое ожидание, чаяние: вот-вот, сынок (или дочка), вот-вот, и снова, и опять наступит Пасха! Христос воскреснет!

 

Господь наш Иисус Христос в Гефсиманском саду, сказав: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия», добавил: «Впрочем, не как Я хочу, но как Ты!» (ср.: Мф. 26,39).

 

Мы с вами, взрослые, прекрасно знаем: всё плохое или грустное, всё тяжелое или нелюбимое когда-нибудь, да закончится. Рано или поздно, рано или поздно, но закончится. Не знаю, что в пример привести поярче: зубная боль утихнет, надо лишь потерпеть несколько минут стоматолога, и плохое настроение улетучится, если жена подойдет и поцелует, и тоска по потерянным близким притупится и заместится со временем тихими радостными о них воспоминаниями, если вы друг дружку очень давно потеряли… Всё плохое обязательно пройдет. «Всё пройдет…» — как пел как там его… я его еще не люблю-то… а! – Боярский.

 

А вот один греческий митрополит, которого я люблю, сказал: «Невозможно избежать этой чаши страданий, что бы мы ни делали. Главное состоит в том, какую пользу мы из этого извлечем, как выпьем ее — ругаясь или славословя» (Митрополит Лимасольский Афанасий).

 

А дети, дети не знают, что всё пройдет. Поэтому они и бояться всего грустного, и, как нам кажется, забывчивы и даже «неблагодарны». Они благодарны, они всё помнят и они хорошие. Просто они, в отличие от нас, всегда радостные: пока еще они это умеют. Они не как мы, они живут по апостолу Павлу: «Всегда радуйтесь». Поэтому у них, у детей, Пасха — всегда, даже в Страстную седмицу. И лезть к ним со своими: «А представь, сейчас Христа предают… А сейчас Христа распинают, Ему больно…», мне кажется, не совсем правильно.

 

Рассказать, конечно, можно и нужно, но с учетом того что каждый ребенок, который на нас смотрит или просто стоит рядом, ковыряя носком ботинка какую-нибудь подсохшую лужу, — маленький Серафим Саровский со своими «Радость моя!..» и «Христос воскресе!..»

 

Единственный момент по-настоящему страшный, дико страшный для меня и который я никогда не скрывал от своих детей: это время с момента смерти Христа на кресте и до Его Воскресения. Подумать только: весь мир, вся вселенная жила без Христа, потому что Он умер! Вот это — страшно действительно. Такая тоска тогда на меня наступает, наваливается, размазывает по полу, что мои сын с дочкой всякий раз это очень хорошо без всяких расспросов чувствуют и начинают меня всячески веселить и развлекать.

 

Я — честно! — не готов им, моим хорошим, сказать, что Бог сегодня умер, это глубоко-глубоко личное переживание. А то, что и даже в эти дни перед самой Пасхой для них, для детей, Он жив и ничуть не умирал: это же здорово! Это всякий раз дает мне (именно мне, а не я им даю!) сил дотянуть до Пасхи. Вот и в этот раз благодаря моим детям я до Пасхи обязательно дотяну: «Итак, надежда делает, что радость обитает в душе добродетельного» (свт. Василий Великий).

Фото: подворье Введенской Оптиной Пустыни, храм апостолов Петра и Павла в Ясеневе, optina-msk.ru



    Автор: Александр Сафонов, 11 апреля 2017 года

    Добавить комментарий

    Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

    (1964-2018) Миссионер-катехизатор, педагог, редактор. Автор книги «Преображение скорби. История панка с Арбата, который уверовал». Отец троих детей.
    ДРУГИЕ СТАТЬИ РАЗДЕЛА

    У меня не было такого, как в фильмах, когда сын и отец у костра сидят, и отец говорит: «Сынок, когда-нибудь ты станешь взрослым…» Поэтому приходится внутри своей семьи постоянно биться об углы непонимания. А мы, взрослые верующие люди, должны стараться своих детей к браку подвести максимально подготовленными.

    У священника Константина Островского — четверо взрослых сыновей, один из которых епископ, а еще двое священники. Как ему удалось воспитать детей в православной традиции?

    В поселке Тярлево под Петербургом есть храм, сама история которого – иллюстрация преемственности. Теперь в нем служат два отца Александра Порамовича – отец и сын. «Батя» поговорил с ними о о семейных традициях, детско-подростковых взаимоотношениях со сверстниками и воспитании в сложные времена.

    Свежие статьи

    Рассказ об одном летнем дне отца с детьми.

    Сложно понять и принять, что деменция неизлечима, но можно продлить светлый период.

    Актер театра и кино Сергей Перегудов о зрелом отцовстве и о том, как востребованному артисту успевать быть папой и как быть родителем в тревожные времена.