Психолог Андрей Анохин: «Зачем бояться подводных камней?»

О том, как понять законы души и как с этим жить

Материал продолжает серию публикаций Всероссийского проекта «Быть отцом!», инициированного Фондом Андрея Первозванного, интернет-журналом «Батя» и издательством «Никея», и опубликован в газете «Стерлитамакский рабочий» от 12 декабря 2017 года. После выхода книги о «звездных папах» журналисты из разных российских регионов рассказывают о менее известных отцах, но эти истории не менее вдохновляющие, чем истории Андрея Мерзликина, Даниила Спиваковского, Николая Валуева…

Андрей Анохин, преподаватель и практикующий психолог, много лет угадывал приметы смены времен года с двумя старшими, теперь уже взрослыми, сыновьями. Теперь с ним – прогулки восьмилетней дочери на весёлом оранжевом самокате, её непосредственность и простодушный самоанализ («Я же ребёнок, у меня такая восприимчивая психика!»). Когда рядом дети, на сердце тепло, и лето жизни длится, не уходит.

Родительство и профессия у Андрея Анохина арифметически равнозначны: стаж его отцовства, как и стаж преподавания, – 26 лет. Но каково это – быть продолжателем рода не только по природе, но и по науке о человеческой душе? Отец-психолог – это про осознанное родительство? Или про то, что семья невольно становится точкой приложения теорий от классики до современности? Строить отношения грамотно – это гарантия счастья?

Как помочь миру, не усыновляя его?

В окна университетской аудитории глядятся мокрые скаты крыш и небосклон, пока уютно-бесснежный. Студентки старательно записывают за лектором в тетради функции социальной педагогики.

– …Чем адаптация интересна и неинтересна? Адаптация может уничтожить, – интригует лектор, и золотистый айфон, к которому привычно потянулась, было, девичья рука, остаётся спящим.

– Механизмы адаптации порой заставляют приспособиться к тому, к чему приспосабливаться нельзя. – И девушки представляют себе эту иллюстрацию: будущая мать курит, а ребёнок «приспосабливается» – рождается недоношенным, больным или мёртвым, и «докислородить» его недоразвитый мозг родители уже не смогут…

– …Всё в порядке? – озвучив с десяток вопросов, на которые не бывает простых ответов, Анохин завершает лекцию фирменной жизнеутверждающей улыбкой. Слегка ошеломлённые интеллектуальными вызовами студентки прощаются и уходят.

Андрей Анохин, фото: Сергей Крамсков

– Кто-то из них попытается осмыслить, что вся педагогика по сути коррекционная, а педагоги преобразуют реальность. А вы преобразуете чью-то реальность ещё и как психолог, и как отец. Ваше родительство не слишком далеко простирается?

– Ни в коем случае. На психологическом консультировании человек сам работает над своей проблемой, я не выступаю как родитель, я лишь сопровождаю его. Клиент уже приходит со своим ответом. В диалоге со мной человек проживает свою ситуацию, а я включаюсь в неё – он начинает слышать свои вопросы и свои ответы. И со студентами я не беру на себя родительских функций – на занятиях они приобретают знания. Почему я девочкам в качестве примера рассказал про курение? – Анохин показывает на окно, за которым осень украшает листвой башенку детского городка. – Хочу, чтобы они в этом парке гуляли с детьми, счастливые…

– Разве это не отцовское желание? А отвечать на звонки кризисных клиентов в любое время суток – не отцовское поведение?

– Нет: на лекции я лектор, на консультации – психолог, дома – отец, и подмену осуществлять нельзя. Школа, которая пытается заменить собой родителей, формирует ущербную личность. У учителей ребёнок должен учиться, у родителей – и учиться, и перенимать опыт, но главное – проживать с ними свою жизнь.

Почему нельзя сделаться хорошим?

Через парк, где студентки в будущем станут гулять с детьми, ведут малышей и дошколят уже состоявшиеся мамы. Они упрямее, чем дождь: он не спеша шлёпает по лужам, а им надо успеть – на английский, на шахматы, в бассейн. Интересно, мы все озабочены тем, чтобы быть образцовыми родителями?

– Мне задуматься о родительстве было легко: у меня замечательный папа. Его, к сожалению, уже нет, но он для меня и образец, и самый главный на свете учитель, – признаётся Андрей Анохин.

– Значит, вы можете сформулировать, что такое по-настоящему хороший отец?

– Словами это сделать невозможно, это нужно прожить. У каждого из нас есть свой отец – хороший отец. Подогнать под «хорошего» и сделаться «хорошим» нельзя. Нужно быть со своим отцом, и я был с ним. Он работал преподавателем радиоэлектротехники, и мы с братишкой много паяли. Вместе возились с машиной в гараже, ходили на рыбалку, по грибы – у нас было своё мальчишеское счастье. Я не говорю, что я отличный отец, но для своих детей я тоже – «папа».

– Это вы были со своим отцом или он был с вами? Сегодня женщина предъявляет мужчине длинный список требований под названием «Ты отец, ты должен…». И толкает мужа к ребёнку…

– Когда «должен», это отталкивает. Чем больше должен, тем больше отталкиваний. Да, я умел сварить кашу и поиграть с детьми. А если не умел, то учился. Но отца из мужчины делает женщина – не объявляя, что именно он должен, а проживая с ним своё материнство. Женщина всегда учит тихо, спокойно, исподволь. А сегодняшние требования – значит, не такие уж они и реальные, если «должен». На каждое такое требование я могу найти массу отговорок. Здесь не «должен», здесь что-то другое.

О том, что хороший отец – это прежде всего хороший муж, почему-то замалчивается. Мы нигде этого не слышим. Хорошо, если догадаемся сами. Тем, кто не догадывается, не позавидуешь:

– Отцов в семьях сейчас просто нет физически, – озвучивает психолог то, от чего нам в наших домах безрадостно. – Даже если мужчина живёт в семье, общество изымает его: на работу, в сообщество друзей, в проблемы с авитальными активностями – в алкоголизм, наркоманию. Между отцами и детьми существует барьер. При этом отцы наиболее уязвимы: при разводе дети по-прежнему остаются с матерью, хотя это противоречит природе.

– То есть?

– Женщине легче принять чужого ребёнка, чем мужчине. Мужчина, потерявший при разводе сына или дочь, с трудом привыкает к чужому ребёнку другой женщины. Проблема глубже: страх. Мужчина боится потерять ребёнка и ведёт себя так, будто он его уже потерял. И придумывает средства, чтобы этот страх погасить, подавить – включает психологическую защиту. Поскольку отец мало времени проводит с детьми, появляется гиперопека. Он пытается компенсировать своё отсутствие подарками. Воспитание получается плотное, мужчина эмоционирует, зависит от этой ситуации – момента встречи. Неадекватное поведение даёт неадекватные результаты – получается воспитание «по-быстренькому».

Зачем размениваться на пробники?

– Вы как психолог знаете о подводных камнях сегодняшней семейной жизни – вам легче лавировать. Но что самое трудное для вас в вашем отцовстве?

– Знание теории помогает. Но появляются другие вещи. Кстати, подводные камни дают бурлящий эффект, например, красоту водопада мы наблюдаем благодаря подводным камням. Убрав их, получишь спокойный арык или, ещё хуже, стоячее болото, из которого нельзя пить. Зачем бояться подводных камней? В них самый интерес. Помню, чтобы мой новорождённый старший сын заснул, его в младенчестве нужно было около часа возить в коляске на определённой скорости. Он каждый день меня так выгуливал. Мощная советская коляска, третий этаж без лифта. Ты к этому относишься спокойно, потому что знаешь: по сравнению с тем, что ты выделывал со своими родителями (по их рассказам), это уж точно не трагедия. Твой ребёнок тебя воспитывает: правильно действуешь – меньше плачет, неправильно – больше плачет. Я считаю, стал отцом – наслаждайся этим и продуктивно решай проблемы. Всё получится: природа мудрая, всё даётся по силам и возможностям. Я уверен: залог благополучия семьи – в родительских семьях, в их поддержке и опыте. Гордись и будь счастлив, что у тебя есть (или были) родители. Если ты открыт, ты эту поддержку получаешь, если закрыт – подводный камень превращается в стену, на которую ты налетаешь и разбиваешься. Знаете, мне всегда было интересно с моей женой и моими детьми. Это обязательно что-то новое, неожиданное, необычное.

— Чем вас можно удивить, если это ваша профессия – многое понимать о людях?

— Удивителен сам факт рождения детей. Удивительно то, что их воспитываешь – и какие они растут хорошие. Умеют трудиться, не гнушаются работой, многое делают лучше меня. Сейчас для меня удивительно, что к их мнению прислушиваются и ровесники, и даже люди старше меня. Удивительны их перспективы – такие, какими они сами их видят, я по этому поводу не фантазирую.

— Почему не каждый замечает удивительное в быту и обязанностях? Новорожденного в расписном конверте принесли в дом, украшенный воздушными шариками. Но праздники заканчиваются, и некоторые пары разочаровываются в семейной жизни.

— Да, такое бывает, когда пресыщение начинается в искусственном формате. Человек еще не вступил в бой, а уже проиграл. Вы заметили, что сегодня многое построено на пробе? Пробные браки и измены, пробные дети и разводы. Сейчас даже шарики не обязательно надувать самому: найдутся люди, которые все сделают за тебя. Социальные пробники дешевле и доступнее, чем настоящая жизнь. А ведь каждый может, образно говоря, не довольствоваться пробником, а создавать собственные духи – свое семейное счастье, свои отношения с детьми. И это будет сутью человека.

Кому нужны ответы без вопросов?

Всей гурьбой – взрослые и дети – шуршать листьями. Валяться в снегу и кататься на лыжах. Мастерить скворечники. Сидеть у ночного костра и смотреть на звезды. Но как человеку не потерять свою суть, если он отлучен от собственных детей и бывает родителем от силы полчаса в день? Может быть, меньше работать?

— Мы живем в обществе потребления, — вынужден констатировать Андрей Анохин. – Сокращая количество рабочих часов, мы сокращаем финансовые возможности нашей семьи. То есть даже если отец будет меньше работать и больше находиться дома, он все равно не будет присутствовать в семье, ведь он просто станет неинтересен ребенку: через этого отца нет денег, нет потребления. В отце, который лежит на диване и ни к чему не стремится, ребенок будет разочарован.

— «Докислородить» мозг ребенка, пострадавшего в утробе от родительской легкомысленности, нельзя. А «докислородить» отношения с детьми?

— Тоже нет. Исправить ничего нельзя, потому что нельзя вернуть время. Можно только понять, что не так, и дальше строить отношения по-другому. Психологи признаются, что в нашем сытом 21 веке детям живется хуже: мы живем с ускорением, и отчуждение между детьми и родителями увеличивается. Как я решил эту проблему в своей семье? Никак. Это трагедия нашего мира и, в частности, наверное, всех учительских семей. Одно радует: двухмесячный отпуск позволяет больше времени проводить с семьей.

Завтра на лекции к нему снова придут студенты, и айфоны на столах снова попытаются урасть их внимание. Любопытно: мой собеседник не покупал сыновьям компьютер до 11 класса.

— Компьютер – это и интернет, готовые ответы на вопросы, которых нет. Я хотел, чтобы мои дети нормально развивались, а человек развивается тогда, когда у него появляются вопросы, и он ищет ответы.

В моменты беспричинной тоски мы чувствуем: за наши души идет борьба, соблазны и провокации – против нас. Анохин как психолог знает: бесцельное скитание в выходной по торговым центрам, пусть даже всей семьей, — сродни обыкновенному бродяжничеству и неприкаянности. А вечера у телевизора и за планшетом – пренебрежение реальностью. То есть мы возвращаемся с работы не для того, чтобы радовать друг друга, а чтобы ежевечернее запускать программу самоуничтожения.

— Семью можно усилить совместными делами, то есть тем, что имеет смысл, — рассказывает мой собеседник о попытках спасти взаимность близких людей. – Мы с женой стараемся расширять поле семьи, не замыкать детей на доме: ходим в гости, дружим, с малых лет знакомили детей со своей профессией и через это – с другими людьми. Пусть, чем бы дети ни были заняты, они всегда чувствуют: мы – вместе. Младший сын учится на врача, шестой год живет в Оренбурге. Мы каждый день общаемся по телефону, нам нравится быть вместе. Я наблюдаю какое-то удивительное отзеркаливание: в одном зеркале – то, как жил мой папа, в другом – как живут мои дети, а я лишь посредник между этими зеркалами. Что было у меня – есть и у них. Я строил дом, и они тоже: взрослые разгружали кирпичи, мешали раствор – и маленькие дети делали то же самое. Взрослые строили большой дом, дети – маленький, в нем переодевались рабочие.

— А что с ним стало, когда рабочие ушли?

— Разбирали, что-то другое строили. Жизнь продолжается! Лазили на заборы, ходили в лес, в экстремальные походы…

— И рисковали здоровьем. Зачем?

— Чтобы научиться чувствовать опасность, принимать меры предосторожности, работать в связке с людьми. Чтобы мальчики становились мужчинами, привыкли жить осмысленно, не на автомате, не в апатии и лени. А я как отец страхую, учу просчитывать варианты отступления, когда что-то идет не так, как надо. В армии старший сын с товарищами ставили палатки в снегу, из болот под Питером вытаскивали ржавые снаряды и останки наших бойцов времен Великой Отечественной войны. Каждый день на ржавых минах – это страшно. К тому же сын служил медбратом: цена зачета – жизнь, и каждый день – зачет. А если бы он плохо выучился?..

У Андрея Анохина сегодня еще одна консультация, потом домой. По скатам крыш нетерпеливо барабанит дождь, ветер бросается охапка листьев. Падает снег, совсем не праздничо-невесомый, как на фоновой заставке для рабочего стола, а мокрый, смелый и тяжелый. У Маши Анохиной может получиться из него смешной и любопытный снеговик.