Рюриковна. Актриса Анастасия Мельникова о своем отце

Отца актрисы и политика Анастасии Мельниковой нет уже 28 лет. Талантливый онколог, продолжатель известной врачебной династии Рюрик Александрович Мельников спас сотни человеческих жизней. Актриса рассказала «Бате» о том, каким уникальный хирург был дома, и как она, не став медиком, старается жить по отцовским принципам.

Хирург приходит домой

Папа умел думать и заботиться о других больше, чем о себе. Пациенты были для него родными людьми. При этом меня всегда поражало, что мы – мама, братья, я – никогда не обижались, хотя мы и родились очень ревнивыми! Видимо, он нам это свое понимание жизни смог как-то передать.

Папин день начинался в 5-6 утра. Он просыпался и первое, что делал – звонил в больницу. Тогда мобильных не было, папа снимал трубку домашнего телефона, набирал номер и спрашивал, как чувствует себя тот или иной пациент, как прошла ночь у другого, каково состояние послеоперационных. Он помнил по именам всех и знал диагноз каждого, кто лежал у него в отделении. К ним папа относился так, что создавалось ощущение, будто заболел кто-то из членов семьи.

Сейчас наука в онкологии шагнула далеко вперед, а тогда, хоть и были химия и лучевая терапия, но такого спектра средств для спасения человека не существовало. Тогда рак для многих был приговором…

У папы в отделении была самая низкая смертность в стране. И если кто-то из больных умирал, папа возвращался домой, молча снимал с себя троих «обезъянок» – нас с братьями, бросавшихся навстречу и повисавших на нем, – уходил в кабинет и закрывал за собой дверь. В доме был траур, и даже мы, маленькие, понимали – папа не смог кого-то спасти…

Рюрик Александрович Мельников с дочкой Настей и сыном Олегом. Фото из семейного архива

Принцип Мельникова

Мне всегда очень хотелось быть похожей на папу и делать хоть одну сотую долю того, что делал он. В чем могу, я стараюсь руководствоваться папиными принципами. Один из них – рискнуть и помочь человеку, когда другие отступили назад.

Со мной произошли два случая, которые доказывают, что принципы Мельникова действуют.

Мой старший брат Олег, как папа, стал хирургом-онкологом. И вот несколько лет назад ко мне в храме подошла женщина и рассказала, что он ее спас, когда другие врачи отводили ей месяца два-три жизни. Мой брат рискнул и сделал операцию. И вот она работает в храме и каждый день за него молится.

Слушая ее, я вспомнила другую историю, произошедшую почти сразу после того, как не стало папы. Я была на съемках на петербургском телевидении. Художник по гриму начала меня гримировать и вдруг у нее затряслись руки, она заплакала: «Смотрю на вас и вижу глаза Рюрика!» Выяснилось, что много лет назад ее спас мой папа, рискнув прооперировать, когда все остальные врачи от нее отказались. Когда ей давали наркоз, последнее, что она видела, – это глаза моего папы над медицинской маской.

Мой брат Олег решение стать врачом принял очень рано – в пять лет. Тогда он впервые попал в операционную к отцу, и, пробыв там несколько часов, заявил папе, что хочет быть таким же хирургом-онкологом, и ему это удалось.

А я не готова была стать врачом – медицина, увы, не мое. Но я убеждена, что ничего не происходит просто так или по одному нашему желанию – как Господь управит, так и будет. Я не собиралась становиться политиком. Но когда так сложились обстоятельства, вдруг осознала: «Хочешь быть похожей на папу? Так ты можешь постараться кому-то помочь!»

Мне однажды сказали: «Настя, нельзя так реагировать на каждого человека, который к тебе приходит, – нужно научиться ставить «стенку»!» А я тут же вспомнила папу, который не ставил «стенку», и, возможно, поэтому в 69 лет, будучи совершенно здоровым, в одну секунду умер от разрыва сердца… Он считал, что если к тебе приходят со своей болью и видят твои пустые глаза, ты вообще не имеешь права быть врачом!

Рюрик Александрович Мельников. Фото из семейного архива

Рюриковичи

У моего папы было необычное имя, которое мне очень нравится, как и мое отчество. Поддразнивают меня по этому поводу до сих пор, но я сразу говорю, что никакого отношения к тем самым Рюриковичам не имею. Просто папиным родителям очень нравилось имя Рюрик. А папа шутил, что, наверное, они увидели большой теплоход с таким названием, и он так их впечатлил, что решили так же назвать сына. Назвали и пустили в счастливое плавание.

Папа появился на свет дома, и я очень благодарна моей маме, что она сохранила и передала мне семейную реликвию – две железные кровати из харьковской квартиры его родителей. На одной из них родился папа.

Мой дед Александр Васильевич Мельников тоже был врачом, и в 1923 году он организовал первую кафедру онкологии в Харькове. Они с бабушкой жили напротив здания местного НКВД и видели, как туда постоянно заезжали машины. Свет фар в окне, атмосфера страха… По папиным рассказам, у деда всегда был наготове мешок с сухарями и теплыми носками, связанными бабушкой. Арестовать его могли в любое время, но, к счастью, не арестовали.

Рюрик Александрович Мельников. Фото из семейного архива

А по поводу Рюриковичей был смешной момент – когда я впервые была избрана в депутаты, покойный ныне спикер петербургского ЗАКСа Вадим Тюльпанов пошутил на предвыборной кампании: «Ну что, Рюриковичей – во власть?» Это прозвучало так ободряюще и трогательно, что я расхохоталась и расслабилась, хотя до этого момента мне было немного страшно начинать эту работу.

Кстати, у нас в семье сейчас есть два Рюрика – так назвали своих сыновей мои братья. У моих братьев многодетные семьи. У старшего – пятеро детей, у младшего – трое, и чудо что двое внуков носят имя своего деда. У меня есть замечательная фотография, где старший Рюрик держит на руках младшего. Своего сына я тоже хотела назвать Рюриком, но родилась дочь. Машей я назвала ее в благодарность Деве Марии и в честь моей невестки, дивного врача, которая помогала этому чуду случиться. Я специально просила не говорить мне заранее пол ребенка, и она шутила: «У тебя внутри Рюмашка – или Рюрик, или Машка!»

Блокадная история и роль в кино

В войну папа был в блокадном Ленинграде, но на мои расспросы об этом времени отвечал сдержанно. Правда, каждый раз, когда мы проезжали по Загородному проспекту мимо здания Военно-медицинской академии (ВМА), (напротив Витебского вокзала), говорил: «Там внизу были наши казармы!» И все.

Между тем, известно, что папа только-только стал курсантом ВМА, и две трети Блокады вместе со своей мамой провел в осажденном  городе, а его отец был в это время на фронте. Еще в Первую мировую дед разработал систему передвижных операционных, а во Вторую – двигался с госпиталем вместе с линией фронта. Лишь в самом конце Блокады он смог вывезти семью в Вятку.

Однажды я возмутилась: «Папа, почему ты ничего не рассказываешь нам о войне и блокаде?!»

Он ответил, что слышал от отца, что в НКВД работали «профессионалы», которые по глазам человека определяли, известно ли ему что-то, и если да, то его долго пытали, прежде чем расстрелять. «Я не хотел, чтобы вас мучили в случае, если власть переменится. Поэтому лучше вам ничего о том времени не знать», — объяснял папа.

Один случай о войне он мне все же рассказал.

Осенью 1941 года им вдруг сообщили, что курсантов ВМА на барже могут вывезти из Ленинграда – по Ладоге. Дед договорился, что с папой на этой же барже поплывет бабушка. Едва они поднялись на борт, пришла телефонограмма, что подступают немцы и нужно срочно сгружать врачей на берег и отправить артиллеристов, которые должны были остановить наступление.

Папа вспоминал, как расстроенный, стоял и, глядя на баржу, думал, что уплывает и его надежда уехать, и теперь они с бабушкой, скорее всего, погибнут в блокадном городе. Вдруг начался налет немцев, и первая же бомба попала в баржу, на которой они должны были плыть. Она затонула на их глазах…

Несколько лет назад мой друг режиссер Алексей Козлов предложил  мне небольшую роль в фильме под названием «Спасти Ленинград». Сценарий он написал на основе рассекреченных документов о войне.

Я открыла текст и прочла: «Сентябрь 1941 года. На берег Ладожского озера привозят курсантов военно-медицинской и артиллерийской академий…»

Я не стала читать дальше, позвонила Алексею и сказала, что готова сыграть любую роль в его картине. Потому что папа был в тот сентябрьский день на Ладоге, он все видел собственными глазами и это связано с историей нашей семьи.

На тот момент актрисы на роль главной героини, маму которой мне и предложено было сыграть, у Алексея не было. На нее попробовали и утвердили мою дочь Машу.

Анастасия и Мария Мельниковы в фильме «Спасти Ленинград». Фото из семейного архива

Невероятные связи

Мои родители очень дружили с семьей режиссера Алексея Юрьевича Германа, а сейчас мы дружим с Лешей, его сыном.

Более того, когда Алексея крестили, его крестным отцом стал мой папа, а крестной матерью – Светлана Клюге, родственница Германов из Нью-Йорка. В те времена это был поступок, потому что, в отличие от США, в СССР вера в Бога не приветствовалась. Но все же мои родители были верующими людьми. Папу крестили в 1924 году в Харькове, а мама крестилась, когда родился мой старший брат, под Петербургом, в Вырице.

О Библии мы узнали еще в детстве. В 60-е годы папа работал в Америке, и семья тех самых Клюге подарила ему две книги – Библию и Закон Божий. Он привез их домой и с тех пор они всегда лежали на прикроватном столике. Нам, детям, никто не говорил, что мы должны их читать – мы просто подходили и читали.

Став актрисой, я очень хотела сниматься у Германа-старшего, но он мне всегда говорил: «Пойми, я способен наорать, ударить, унизить, а ты – ребенок, который вырос у меня на глазах, я не могу себе этого позволить!»

Но я безумно благодарна его сыну, моему крестному брату Лешеньке Герману, за то, что он пригласил меня сниматься в свой фильм, и во время съемок мне удалось побывать в Харькове. Мы вместе поехали к зданию харьковского НКВД и нашли место, где был дом, в котором родился мой папа и Лешин крестный. Дом, где стояли те самые железные кровати.

Во второй раз я побывала в Харькове на гастролях и, отыграв спектакль, вдруг увидела, что на театре висит огромный билборд с моей фотографией и «смотрит» на папин дом.

А еще, получилось так, что Алексей Герман-младший согласился стать крестным моего племянника, одного из наших Рюриков, полного тезки моего папы – Рюрика Александровича Мельникова. Эти взаимосвязи меня и удивляют и радуют. Я вижу в них нечто невероятное – Бог связывает людей.

Продолжение традиций на отцовской даче

Мне запомнилось, что пока папа был рядом, я никогда никуда не уезжала и не возвращалась, чтобы он меня не проводил и не встретил. Папа всегда был в аэропорту или на перроне вокзала. Никто из посторонних меня не отвозил и не встречал, только он сам.

Он мечтал о сыне – и у него их родилось двое. Папа говорил: «Они вырастут, и когда-нибудь будет Клиника братьев Мельниковых…» А меня он просто очень любил. Я не могу забыть дрожь обожания, когда папа меня маленькую брал на руки. Окружающие говорили: «Тебе очень трудно будет выйти замуж, потому что при такой настоящей мужской любви, ты все время будешь сравнивать!»

Отчасти они правы, потому что я мало встречала людей, которые бы соответствовали его отношению к семье, его любви к нашей маме, его преданности профессии, его заботе обо всех нас. Он был и талантливым, и добрым, и красивым. Я не замечала в нем ни одного недостатка, за исключением того, что, когда ему запретили сладкое, он тайком от мамы таскал булочки со взбитыми сливками, которые очень любил. Как ребенок, он не мог отказаться от сладостей! Отщипывал по кусочку и ел…

Рюрик Александрович Мельников. Фото из семейного архива

Одна из традиций нашей семьи – умение поддержать, вдохновить друг друга.

Когда 35 лет назад у моих родителей сгорела дача, папа сказал маме: «Ленка, второй раз мне это не восстановить!»

Мама его тут  же переубедила и, чтобы подбодрить, в тот же вечер устроила банкет под названием «погорелочка». На столе оказались заготовки, были приглашены друзья и соседи – кто-то принес дрель, кто-то клещи, кто-то еще какой-то инструмент. Дачу восстановили.

Сейчас на участке есть дуб, который папа посадил в 1949 году. Когда я солю огурцы, я всегда нарезаю в банки веточки с этого дуба. В этом году я сделала 170 кг заготовок овощей и 150 кг – ягод. Мельниковская традиция – еды должно быть много, и это не барство – так у нас повелось, что все должно быть приготовлено своими руками. Я сейчас мечтаю на даче поставить парник, чтобы выращивать, а не покупать овощи. Мне хочется еще посадить вишню, крыжовник и черную смородину. Пройдет 10-15 лет и я, скорее всего, уже не буду столько работать, а за это время ягодные кусты и деревья подрастут. И если зрители перестанут приходить на мои спектакли, я, зная, что многим нравится моя кухня, займусь заготовками.