Возвращение старых книжек

Пятилетний сын оказал мне, как я теперь понимаю, колоссальную услугу. С тех самых пор, как я начала читать ему вслух, мы одолели с ним целую гору моих детских книжек, причем не рядовых, а нежно любимых, многажды читанных, классических.

Почти с начала чтения меня охватил азарт, интерес двоякого рода. С одной стороны, захотелось еще раз погрузиться в собственное детство, снова встретиться со старыми любимцами, героями книг, вспомнить вкус тех слов, что завораживали тогда. С другой стороны, хотелось проверить, оценить с теперешних моих взрослых и родительских позиций, действительно ли это были такие знатные книжки, что до дыр зачитывать стоило, или это просто лопоухому детству легко было угодить любым околодетским сюжетом? В результате довольно быстро определилось три вида отношения к старым знакомым.

1. В детстве нравилось очень, а сейчас – нет, и по вполне внятным причинам.

Лидером этого антихит-парада стал внезапно Леонид Пантелеев. «Республику Шкид» нежно люблю до сих пор, и рассказы тоже читаются с большим удовольствием. Сильно разочаровали рассказы о Белочке и Тамарочке, хотя, казалось бы, самое оно моей малышне по возрасту, и некоторые надежды я как раз на возрастной компонент возлагала, обращаясь к этой книге. Сюжетные длинноты, от этого скучно. Слишком моралистично, до сусальности. И даже своеобразный пантелеевский язык, который прямо-таки выстреливает в рассказе, например, «Пакет», здесь превращается в унылое повторение для маленьких.

«Девочки бегают, и котенок бегает. Девочки кричат, и котенок кричит. Девочки не знают, что делать, и котенок тоже не знает, что делать».

Допускаю, что рассказик, скажем, о том, как Белочка и Тамарочка стирали, помогали маме, мог бы заинтересовать девочку, но на моего мальчишку он не произвел ровно никакого впечатления. Соскучились так, что и до конца не дочитали, что случается нечасто.

Еще в этот список разонравившихся книг попал михалковский «Дядя Степа», и тоже, как и Пантелеев, не весь. Первая часть, самая звонкая, самая четкая и легко читаемая, которую все дети всех времен знали наизусть, осталась в почете. Это безусловная классика. А вот вторая часть, «Дядя Степа – милиционер», как и многие продолжения удачных начал, оказалась послабее. Третья же, «Дядя Степа и Егор», с первых строк прямо заявляет:

Иллюстрация к «Дяде Степе»

«Я, друзья, скажу вам сразу:
Эта книжка – по заказу».

Оно, в общем-то, и видно. И сюжет надуманный, матрешечный, слащавый отчасти, о том, как сын дяди Степы превзошел его во всех мыслимых достоинствах. Кстати, занудливая взрослая особенность заострять внимание на мелочах, которые совершенно никому не сдались, не подвела и на этот раз. Почему, спрашивается, Егор в конце книжки в чине майора, а дядя Степа так и остался старшиной? За двадцать с лишним лет так и не продвинулся по служебной лестнице. Подозрительно…

И стих михалковский не такой легкий, не такой звонкий, как в первой части. Ну что вот это такое:

«Он кладёт на две лопатки
В школе лучшего борца,
Чемпиона по борьбе
Из седьмого класса «Б».

Так и читать – «класса «БЕ»? Или «чемпиона по борьбэ»? Непозволительно такое, я считаю, детский стих, по определению Чуковского, должен быть чеканным.

Много ненужных повторов, добавляющих объема, но не отражающихся на содержании, например:

«…Мы отлично знаем всех!
Все они по именам
С детских лет знакомы нам…»

В чем, скажите, смысл и необходимость второй и третьей строк?

Хотя, справедливости ради, нужно сказать, что и отличных стихов уровня первой части книги о дяде Степе немало:

«Как небесные принцессы,
Пробегают стюардессы».
Фраза, по-моему, давно ушла в народ.

2. В детстве восторг, и сейчас – восторг.

Здесь безусловный победитель – Драгунский. В детстве я, да и все мы, наверное, смотрели на мир Денискиными глазами. На ту же Марью Петровну из рассказа «Старый мореход»: какая боль, какое нежелание верить в то, что непогрешимый взрослый – обманул! На плюшевого медведя («Друг детства»), которого вдруг становится жаль до слез… Можно каждый рассказ вспомнить.

Сейчас взгляд расширился:

А) С позиции взрослого человека – на взрослых, окружающих Дениску. Понятно стало, почему то или иное сказано, сделано. Кристальнее стал «Арбузный переулок», когда голодное детство так вошло в нутро нашим родителям, что и сегодня они ультимативно считают, что надо во что бы то ни стало съесть молочную лапшу безо всяких разговоров.

Б) С точки зрения родителей – на детей, на детскую психологию: что движет детьми в их поступках. Зачем нужно было отпускать красный шарик в синее небо? Что побудило в кино достать пистолеты и палить в экран? И почему гусиное горло – это шикарный подарок на день рождения?

Иллюстрация к рассказам Виктора Драгунского

И всегда ощущение: как он прав, Драгунский, как хорошо знает и детей, и родителей, и просто обычных взрослых.

Очень нравится и мне, и сыну.

Еще очень понравилась, буквально заново открылась книга норвежской писательницы Анне-Катрине Вестли «Папа, мама, восемь детей и грузовик». Во-первых, она о важном: большая семья, в которой, несмотря на материальные и прочие бытовые трудности, царит любовь, терпение, уважение друг к другу, даже к самым младшим детям. Во-вторых, сама книжка написана так спокойно, миролюбиво, тепло и весело. Мораль так ненавязчива, что, можно сказать, ее и не видно нигде, по крайней мере, прямо она не заявлена, но читателям, особенно нам, родителям, стоит, мне кажется, повнимательнее присмотреться к отношениям в этой семье. Увлекательная, простая, разумная книжка. Мне показалось, что можно сравнить это большое семейство с семейкой Муми-Троллей: там те же добрые и разумные отношения между членами семьи. И сравнение это легко продолжить: оба автора, Вестли и Туве Янссон, родом из Скандинавии, обе они писали целые серии про своих героев, имевшие огромную популярность, и обе дожили до глубоких лет, сохранив ясность ума.

Иллюстрация к книге Анне-Катрине Вестли

3. В детстве нравилось, а сейчас…

Сейчас нравится тоже, но не безусловно, что-то мешает, с чем-то хочется спорить и что-то критиковать.
В этом списке однозначный лидер – Николай Носов. И тоже не весь, конечно. Рассказы только стали лучше со времен моего детства. Простые и понятные сюжеты полны динамики, захватывающей юного слушателя. Яркий и простой язык, доступный ребенку и в то же время не упрощенный, не сниженный до его уровня. И даже устаревшая лексика не особенно мешает. Кое-какие вещи я уже знаю почти наизусть («Фантазеры», «Метро», «Мишкина каша» и другие), поскольку сын заставляет меня возвращаться к ним снова и снова, причем никакого внутреннего протеста у меня это не вызывает…

«Приключения Незнайки и его друзей» я тоже, кажется, скоро буду знать наизусть. Но к нему у меня совсем другое сложилось отношение.

Иллюстрация к «Незнайке»

Да, статуса классики у этой книги никто не отнимал. И Незнайка горячо любим детворой в течение уже многих лет. И сегодня он тоже читается с удовольствием, но…

Во-первых, характеры героев. Только Незнайка и напоминает живого человека, со своими плюсами и минусами. Все остальные герои – это образцы литературных портретов эпохи классицизма, когда персонаж наделен одной-единственной базовой чертой характера, которая часто отражена в имени. Примеров даже приводить не буду, мы прекрасно помним и Пилюлькина, и Гуслю, и прочих. Не могу сказать, что этот прием не годится для детской книжки. Почему нет? Ведь в народных сказках, скажем, это встречается на каждом шагу, та же лиса, которая кроме как хитрюгой и не мыслится. Но у Носова, на мой взгляд, это приводит к обезличенности героев, к предельной упрощенности всего рисунка повествования, которая иногда выглядит намеренным снижением до уровня малыша-глупыша, слушающего сказку. Скучновато как-то от этого. При этом язык повествования иногда тоже упрощается, а иногда это даже с занудством некоторым граничит, до того подробно и детально.

«Скоро все зрители принялись горячо спорить. Если кто-нибудь говорил, что шар полетит, то другой тут же отвечал, что не полетит, а если кто-нибудь говорил, что не полетит, ему тут же отвечали, что полетит».

«Известно, что при одевании и раздевании больше всего времени тратится на застегивание и расстегивание пуговиц».

«Этими половиками в Зеленом городе застилали не только полы в домах, но даже тротуары на улицах. Правда, некоторые хозяева очень беспокоились, как бы прохожие не запачкали их половички, поэтому они стояли рядом и предупреждали, чтобы по половичкам не ходили, а уж если кому-нибудь очень хочется, то чтобы тщательно вытирали ноги».

А местами, напротив, автор заваливает нас почти канцелярскими штампами и неоправданными нарушениями лексических норм.

«Вдруг произошло неожиданное происшествие».

«- Вместо обычного бака, — сказал он, — в машине имеется котел для
нагревания газированной воды. Выделяющийся при нагревании воды пар
увеличивает давление на поршень, благодаря чему колеса вращаются шибче».

Носов при этом – безусловный мастер повествования, и язык его рассказов, которые, кстати, появились раньше трилогии о Незнайке, легкий, ясный, четкий. То есть манера разговора с читателем в «Незнайке», получается, осознанно и намеренно такова, и это сильно снизило общее впечатление. Причем во второй части, «Незнайка в Солнечном городе», которую мы с сыном читаем сейчас, все это еще сильнее проявлено: и схематичность героев, и канцелярщина, и дотошное детализирование, совмещенное с повторами.
Сюжет «Приключений Незнайки» тоже оставил двойственное впечатление. Сложилось ощущение, что автор сначала придумал персонажа, потом порезвился слегка, придумывая, какой он был, этот Незнайка. Заставил его попасть в разные истории: художником быть, музыкантом, на автомобиле покататься. Потом идеи иссякли. Нужно было двигаться дальше, а уже больше рассказывать нечего, возникла острая нужда в коллизии. И придумался воздушный шар. То есть повествование после первых пяти глав резко становится динамичным, быстрым, захватывающим, вся книга распалась на две части, перестала быть единым целым в плане сюжета.

Конечно, каждый из этих трех списков можно продолжить, и у каждого родителя он будет, разумеется, свой. И многие не согласятся с моим списком, ведь у каждого свое восприятие, и детское, и сегодняшнее, да я и не имею цели настоять на своей точке зрения. Основной вывод, который я сделала для себя, занявшись детскими книжками, состоит вот в чем. Разное отношение к прочитанным в детстве и перечитанным сегодня книгам означает, что они заставляют нас раздумывать о себе, о людях, и о них, книгах. И из-за них мы не стоим на месте, а двигаемся, размышляем, заново оцениваем предметы и слова, а значит, эти книжки нужны нам до сих пор, и огромное спасибо им за это.