Ян Цапник был уже известным театральным актером, когда познакомился со своей будущей женой. Он читал ей стихи при первой встрече, а на вторую пригласил на свой спектакль. Через несколько месяцев они поженились. Казалось бы, подобные романтические истории хорошо заканчиваются только в кино. Но Ян Цапник и его супруга Галина счастливы вместе уже больше 20 лет, и артист признается, что семья для него – это главное. «Бате» он рассказал, как спорил с отцом-актером, в чем заключается его отцовский эгоизм и почему в его доме всегда должен быть запас лампочек.
Ян Юрьевич Цапник – артист театра и кино. Родился 15 августа 1968 года в семье народного артиста России Юрия Цапника и спортсменки-легкоатлетки Валентины Цапник. Детство провел в Челябинске. Учился в Свердловском театральном институте, затем пошел в армию и уже после, в 1992 году, окончил ЛГИТМИК (мастерская В.В.Петрова). В 1992-2005 г. служил в БДТ им. Г.А.Товстоногова. Принял участие в более чем двухстах фильмах, среди которых наиболее популярны «Елки 1914», «Елки лохматые», «Горько!», «Горько-2», «Тихие омуты», «Призрак», «Очкарик» и многие другие. Женат. Воспитал дочь.
— Вы получили первый актерский опыт ещё в детстве. Отец вам помогал, наставлял?
— В детстве у меня было двоякое чувство: с одной стороны, мне хотелось быть похожим на маму и стать спортсменом, с другой, как папа, играть в театре и быть актером. Мнения родителей разделились. Мама поддерживала идею отдать меня в актеры, папа, наоборот, в спорт. В итоге меня не спросили и отправили и туда, и туда. Я окончил музыкальную школу по классу скрипки, учился в спецклассе по гандболу, а в театре выходил на сцену в ролях маленьких мальчиков.
Папа по поводу игры ничего мне не говорил. А что можно сказать ребенку, который получает удовольствие от всего происходящего? Конечно, отец был горд и счастлив, что я оправдал надежды, возложенные на меня режиссером.
— Но предложил вам первую роль папа?
— Нет, к моему отцу обратился режиссер челябинского театра, где служил папа, и сказал: «Юра, чем твоему сыну просто так по театру бегать – он то в реквизиторском цехе шарахается, то в гримерках сидит, пусть лучше что-нибудь сыграет – все равно актером станет!» Было это примерно в конце второго – начале третьего класса школы, а пьеса называлась «Отечество мы не меняем». Тогда же мы с отцом вместе снялись в телеспектакле «Голубой щенок». Я сыграл голубого щенка, а папа кота. Это было лихо и весело.
— Как вы при такой нагрузке все успевали?
— Никак, потому что пока все гуляли, влюблялись, за ручки ходили в кино с девочками, у меня на это времени не было.
— Папа вас критиковал за работу в театре?
— Мы оба друг друга критиковали. Когда я окончил первый курс Свердловского театрального института, приехал домой на каникулы и пошел к папе на спектакль, то, посмотрев, сразу сказал ему, что он играет неправильно. Папа со свойственным ему юмором объяснил мне, куда идти и чему учиться.
Но мы с отцом редко говорили на эту тему, потому что у каждого из нас была своя точка зрения на работу другого, а поскольку мы безумно друг друга уважали, то обычно не сообщали, что понравилось, а что нет. Критика если и была, заканчивалась всегда словами: «А ты попробуй, сделай лучше!» Каждый ведь начинал рассказывать другому, как бы он сам это сыграл…
— Вы такой хулиганистый – то катались с горки на скрипке, то плевали в потолок в театральном институте, то еще что… Но вам все это сходило с рук – почему? Благодаря таланту?
— Ну, относительно сходит с рук, а если и сходит, то ведь причина всех этих поступков в непоседливости, неудовлетворенности тем, что нас окружает, желании познавать новое, интересное. То есть хочу не просто увидеть пони, а еще и на нем покататься, не только увидеть риф в Нормандии с картины Клода Мане, а еще и забраться на него. Но – я хочу сказать по поводу моих сумасбродств – во всех моих поступках никогда не было ничего чернушного, и всегда все было мило и со вкусом.
— С супругой вы познакомились в ночном клубе, сначала приняли ее за японку, вели беседу по-английски, а потом, когда узнали ее «редкое японское имя – Галя», там же, в клубном шуме, читали ей Мандельштама. Есть что-то мистическое в истории вашего знакомства…
— А я думаю, что история обычная для нас с Галей, потому что мы оба сумасшедшие. Есть ли еще такой человек, который будет жить со мной 22 года? Вряд ли.
— В юности вы освоили профессию повара-кондитера. Готовили и готовите ли что-то дома? Пекли дочке тортики?
— Конечно, потому что когда семья образовалась, готовить, в основном, умел только я. Сейчас Галя готовит что-то божественное, но есть это тоже нельзя, особенно много, потому что сразу начинаешь толстеть. Вообще еда хороша, когда ее немного… Я вот сейчас сбросил 15 килограмм и доволен. А тортики я пек, но сейчас не пеку. Когда? Я дома бываю по несколько дней.
— При всей вашей взбалмошности, вы производите впечатление очень домашнего и семейного мужчины…
— Иногда мне хочется каких-то диссонансов — прыгнуть с тарзанки, куда-то уехать, чтобы никого не видеть и отдохнуть. Работа такая, что на съемочной площадке намучаешься, но сдержишься, никого не пошлешь «на три буквы», а домой придешь и все, что есть, вывалишь. Издержки профессии.
Но Галя умная, недаром она кандидат наук, востоковед. И теща у меня кандидат наук, историк. Да и дочь Лизочка – образованный ребенок. Они все понимают. Терпят меня, любят.
— Существует знаменитая фраза Олега Павловича Табакова, что жизнь актера сложится удачно, если его жена и ее родственники являются поклонниками его таланта. Вы с этим согласны?
— Я так глубоко не формулирую. Домашним ведь тоже верить можно не всегда в этом плане. Ведь когда к человеку хорошо относишься, оцениваешь его позитивно, не говоришь: «плоховато сегодня играл», а скажешь: «нормально».
Мне моя семья формирует необходимый «штиль». При моем идиотском вспыльчивом характере они очень благотворно на меня влияют.
— А из-за чего «пылите»?
— Я люблю, чтобы в доме, как в армии, всегда был порядок, и когда приезжаю через полтора месяца домой, а на кухне не горит на потолке одна лампочка, у меня всегда вопрос: «Почему она не горит?!» Мне говорят: «Какая разница: Ты, главное, не волнуйся! Ты же уставший… На кухне еще восемнадцать лампочек горят». Но я не успокаиваюсь: «Ее что, вкрутить нельзя было?» А мне спокойно отвечают: «Не замечали». Я продолжаю ругаться. Домашние молчат. Через какое-то время я понимаю, что несу ерунду, но все равно спрашиваю: «А лампочки-то запасные в доме есть? Как это нет?! А что нельзя сразу купить несколько? Хорошо, я завтра сам пойду и куплю!»
Все мои перебранки из-за бытовых мелочей. Крупных поводов не бывает. В наших конфликтах Галя, дочь и теща мудро молчат, потому что знают, что я скоро успокоюсь, мне станет стыдно, и я начну извиняться. Поэтому иногда для сохранения семьи жене, во-первых, во-вторых, и, в-третьих, надо уметь промолчать.
— Дочка тоже умеет к вам найти подход?
— Помню, я очень переживал, когда мне исполнилось сорок лет, размышлял о неотвратимой старости, к тому же с работой было не очень хорошо — пара проектов не получилась. Лиза была маленькая, где-то восемь-девять лет. Она прибежала ко мне и говорит: «Вот ты сейчас лежишь грустный, потому что ты думаешь, что ты старый, а ты еще не старый, тебе сорок лет. Но ты также через десять лет будешь лежать и думать, как хорошо было, когда тебе было всего сорок. Надо жить сегодняшним днем!» Умная девочка, вся в отца и в мать! (улыбается)
Она умеет в нужное время пожалеть. Это у нее от мамы, потому что я научился этому только лет 10-12 назад, а раньше был другим. Иногда мне хотелось видеть только черное или белое. Раньше раскритиковал бы спектакль коллег или вообще бы не пошел, что думал, то и сказал бы, а так нельзя. А теперь: «Вам самим нравится играть? Ну, значит, все нормально!»
Лизочка учит меня по-другому относиться к миру, потому что он имеет гораздо больше красок, чем мы, замотанные и уставшие, видим. Дочка пока это видит, мои жена и теща видят, хотя вышли из детского возраста, а я иногда зашорюсь и думаю, что либо все очень плохо, либо все очень хорошо — нюансов не замечаю.
— Вы как-то в интервью сказали, что вы отец-эгоист, что дочка только ваша… А ведь она взрослеет и скоро может сообщить: «Папа, я замуж выхожу!»
— Я считаю, что все нормальные отцы – эгоисты. Мозгами понимаешь, что когда-нибудь она уйдет, а сердцем это сразу не принять.
Конечно, она меняется… Уже не столько тайн у нас с ней, мы не так тесно общаемся и что-то уже не обсуждаем. Это очень тяжело переживается с моей стороны ввиду моего возраста, и довольно легко – с позиции ее лет.
— А вы будете советовать ей, как выбирать жениха?
— Нет, у Лизы был опыт отношений, мы с Галей не вмешивались и не собираемся. Я считаю это неправильным. Она сама должна решать.
— Правда, что она занималась тхэквондо и умеет стрелять? Зачем такие навыки девочке?
— Я решил, что Лиза должна уметь постоять за себя. Кроме того, это ведь не просто боевое искусство. На занятиях они изучали не только приемы борьбы, но и восточную философию, что ей может пригодиться в будущем. Когда я учил ее стрелять и давал руководство по выживанию в экстремальных условиях, я хотел подготовить ее к жизни. Ну а еще, совместные занятия были объединяющим фактором – нам обоим это было интересно.
— Как вы находили в своем сумасшедшем графике время на общение с дочерью?
— Как только появлялся перерыв между театром и кино. Это всегда происходило спонтанно, например, мы отправлялись в совместную поездку. Я считаю, что имеет значение не количество, а качество проведенного с ребенком времени.
— У вас в детстве с отцом шли мужские разговоры?
— К сожалению, мы с папой очень мало говорили. Я был зациклен на себе – гандбол, скрипка, театр… Пришел со спектакля, папа спросил что-то, я ответил ему невпопад и отправился спать или по своим делам.
Сейчас, конечно, понимаю, что этого никогда не вернуть и с папой уже не поговорить… Но вообще, наверное, это нормально — все дети склонны к юношескому эгоизму. Я пытаюсь с мамой общаться иначе, хотя это тоже не очень-то получается: позвонишь, поможешь в чем-то, но живет она далеко, перебираться к нам не хочет – привыкла жить в Челябинске.
Конечно, если отмотать назад жизненную пленку, то, наверное, так же бы все было и так же корил себя и мучился оттого, сколько времени потерял, не общаясь с папой и мамой. Так что, я думаю, это свойственно всем молодым людям – «кусать себе локти» потом.
— Ребенок должен вырасти сам…
— Понятно, что ребенок вырастет, если ему нормальную базу заложить. Спасибо мои родителям, что мне заложили.
— Что в вашем понимании «нормальная база»?
— Я буду прямолинеен: если ребенок идиот – виноваты родители. База включает все: отношение к жизни, чтению, образованию, культуре, проявлению себя по отношению к другим, взгляд на мир. Во всем этом большая заслуга родителей и только они могут это дать, а дальше ребенок развивается сам.
— База материальная или нравственная, прежде всего?
— Она включает в себя все.
— Но не все могут оплатить кружки, дополнительные занятия…
— К сожалению, это так… Но почитать ребенку книгу на ночь и поговорить — для этого денег не надо. В любом социальном кругу, какой бы ни была жизнь, нормальные дети будут у нормальных родителей. Тех, которым не наплевать.
— Вы ушли из театра в кино, чтобы обеспечить семью? Вам тяжело далось это решение?
— Нельзя сказать, что я ушел из театра только из-за семьи. Просто когда получаешь некую школу, надо дальше развиваться и в какой-то момент надо делать выбор. Я тогда ощутил потолок, хотя мне было очень тяжело уходить – театр это дом, семья, где я провел 14 лет и сыграл 5 главных ролей.
Я принял решение благодаря моей Гале и не жалею. Хотя слезы наворачиваются, когда встречаю знакомых актеров. Но надо признать, что и того театра, в котором я служил, уже нет: он стал совершенно другим и ничего общего с детищем Г.А. Товстоногова не имеет. После школы, которую я там прошел, я отказываюсь играть в антрепризе. Идти в два притопа, три прихлопа с двумя табуретками даже за большие деньги? Да никогда в жизни! К сожалению, пока нет такого режиссера, к которому я пошел бы в антрепризный спектакль.
Сейчас я считаю, что вовремя ушел. Условия так сложились: зарплата небольшая, в кино сниматься не отпускали. Да даже если бы отпустили, кому ты там нужен, когда у тебя в расписании 20 спектаклей в месяц? Но самое главное, что я достиг точки, когда надо было двигаться вверх. Просто тупо сидеть на плато невозможно.
— Как вам удалось сохранить брак в стереотипно едкой для семьи актерской среде?
— Мы с Галочкой однолюбы. Иногда хохочем, что все вокруг развелись и поженились по несколько раз, а мы все вместе. Мы не можем друг без друга. Как говорит Галя, муж стреляет, а жена подносит патроны.
У нас есть знакомые, которые вроде бы жили интересами друг друга, вместе вегетарианствовали, кто-то венчался, а все равно развелись. Я думаю, это оттого, что они не были до конца честны друг с другом, хотя жили в одной семье. Мы вместе потому, что у нас одна жизнь на всю семью, мы неразделимы.
— А вот судя по вашей биографии в сети, у вас лишь третий брак стал удачным…
— Вот бы узнать, кто пишет эти биографии? Галя – моя единственная жена!
— Вы не раз играли отцов в кино, но самой, наверное, запомнившейся зрителям работой «про отцовство» стала роль отчима в комедии Жоры Крыжовникова «Горько!». Как думаете, почему этот фильм так популярен?
— Потому что это история про людей, живущих в нашей стране, — про всех нас. Вообще, я считаю, что все самые лучшие картины – про любовь. Неважно, война там показана или что-то еще. В их основе всегда лежат любовь и изменения к лучшему.
— У вас дочь собралась в актрисы. Вы не пугаете ее, что профессия нестабильная?
— Лиза бредит театром, так что я считаю, пусть поступает. Тем более что у нее это наследственное – помимо дедушки и папы ее прабабушка по маминой линии училась во МХАТе и была художником-постановщиком. Запугивать дочь не собираюсь – это бесполезно. Решила, значит, решила — пусть сама стаптывает ботинки по жизни. Сколько смогу столько буду помогать, все остальное — сама. Каждый должен изобрести свой велосипед.
— Что для вас отцовство?
— Быть отцом значит любить, заботиться. Но сказать, что мы с Галей буквально воспитывали Лизу, нельзя. Мы просто старались и стараемся быть такими и вести себя так, чтобы быть для нее хорошим примером.
— Что пожелаете читателям в Новом году?
— Будьте счастливы и отдыхайте только со своей семьей, потому что семья – это все. Мы традиционно на праздники все вместе улетаем на Хайнань. Надеюсь, что там ко мне не вернутся килограммы лишнего веса! (смеется) Потому что там удивительная кухня. Про достопримечательности и природу я и не говорю.
Кстати, там отношение к жизни иное. У нас шаг вперед – это шаг вверх. Там шаг вперед – это шаг вниз, к земле, и с возрастом он все более взвешенный – с учетом опыта, более неторопливый и с бо́льшим удовольствием.
Фото (в том числе Олега Зотова, «Караван историй») предоставлены семьей Яна Цапника.
Актер театра и кино Сергей Перегудов о зрелом отцовстве и о том, как востребованному артисту успевать быть папой и как быть родителем в тревожные времена.
Дочка изобретателя, правнучка знаменитого скульптора, потомок древнего английского рода Виктория Шервуд уверена: историческая и семейная память помогает человеку лучше понять самого себя.
Сложно понять и принять, что деменция неизлечима, но можно продлить светлый период.
Актер театра и кино Сергей Перегудов о зрелом отцовстве и о том, как востребованному артисту успевать быть папой и как быть родителем в тревожные времена.