Диккенс с 45-го

Английский классик — тот самый редкий автор, герои которого сопровождают тебя всю жизнь. Вместе с ними ты учишься жить. И, благодаря им, твоя жизнь делается не только богаче, но и немного легче.

Чарльз Диккенс, 1860 г., источник: Retronaut

Мне семь лет, и идет война. Она уже заканчивается, и мы бьем немцев. В комнате, где я сижу на моем любимом венском стуле, в нашей старой квартире у Красных Ворот, как и почти повсюду тогда, еще холодно, темно и сыро. Да к тому же и мамы нет дома. Вот это, согласитесь, всегда самое непритяное и беспокойное. Если мамы нет дома. Ну куда она ушла?.. Да еще и зимним вечером, когда в подъезде сплошной каток, и — ну а это просто жестоко с ее стороны, думаю я, даже не сказав мне. Вот, знала бы, как тоскливо и страшно мне тут одной сидеть. Ведь, как ты догадываешься, мой юный друг, ни интернета, ни телевидения тогда еще и в помине не было, и тишину в гулко молчащей квартире нарушал лишь щебечущий откуда-то издалека монотонный стрекот радиоприемника.

Рискнув умереть от испуга, в сопровождении невнятных шорохов и пугающих скрипов, медленно-медленно побрела я в направлении неразборчивых звуков, которые становились все более разборчивыми, пока не превратились и вовсе в мягкий, добрый и выразительный голос артиста, что рассказывал неизвестную мне (хотя многое ли вообще может быть известно семилетнему ребенку, да еще к тому же детство которого опалено войной?) историю человеческой жизни, исполненную немалых трудностей, боли и переживаний, среди которых самые жестокие — это всегда потери близких.

Я вспомнила про моего отца, воевавшего где-то далеко-далеко, подумала о маме, которая, конечно же, пошла по каким-то делам – ну, не в гости же, бросив меня!.. И окончательно села под репродуктором. Вскоре теплый голос диктора согрел меня, а флюиды уюта снова наполнили прежде ледяное и безжизненное квартирное пространство.

Подумать только, но я и сейчас так пронзительно-отчетливо помню, как 70 лет тому назад слушала историю английского мальчика Дэвида Копперфилда, который жил за сто лет до меня и так рано (я снова подумала тогда про свою маму) остался сиротой. А окружавшие его люди…они столь бесчеловечно-жестоки были по отношению к нему. Беспричинно жестоки… Почему? Ах, конечно же, потом, много лет спустя, я узнала и поняла, что и самая страшная жестокость может не иметь никакой причины. Но, значит, Чарльз Диккенс был по-настоящему прав.

В последний год войны я услышала его имя впервые в жизни, и с тех пор он стал моим любимым писателем — на всю жизнь. Могла ли я думать тогда, какой длинной она станет, и каким верным спутником моей жизни окажется писатель из далекого-далекого Лондона, где я так никогда и не была. В ту минуту я думала лишь про несчастного Дэвида и сколько могла — сострадала ему.

«Ему еще хуже, чем мне. Это точно. Нам обоим голодно, холодно и страшно. И я хотя бы сижу дома, пусть даже и в такой страшной темноте, но дома! — подумала я, чуть не заплакав в голос. — А он — моет бутылки — весь ободранный… И вообще без дома!..»

И еще одно: «Я обязательно и немедленно должна прочитать эту книгу».

Кажется, уже на другой день мама отвела меня в детскую библиотеку. У входа нас встретил довольно строгий человек с ружьем, охранявший одну из очень немногих тогда детских библиотек. А внутри пожилая дама — библиотекарша, что не хотела давать мне, оказавшийся двухтомным, роман Диккенса, а потому устроила строгий экзамен. Она просто не могла поверить в мой самый что ни на есть серьезный настрой, в то, что семилетнего ребенка заинтересовала столь серьезная книга. Роман Диккенса, который он сам любил более других своих произведений, и прототипами героев которого были реально существовавшие люди. Когда же экзекуция была мною торжественно преодолена, дама-библиотекарша — столь же торжественно — преподнесла мне желанный роман.

«Я надеюсь, что ты извлечешь из этой книги немало полезного для себя», — сказала она мне.

И я, как могла, извлекала. Да и по сей день извлекаю. В том-то и есть совершенно удивительная уникальность Диккенса, что он одинаково интересен для любого возраста. Полюбив его в детстве, уже не разлюбишь никогда. Но зато всегда будешь открывать что-то новое. Характеры его героев — удвительно выпуклые и выразительные — станут раскрываться читателю все время с новых сторон. И каждый раз читаешь Диккенса словно впервые.

Герои Диккенса — и Дэвид Копперфилд, и его друг Трэдлс, и Оливер Твист — главный герой другого знаменитого и одноименного романа, и мистер Пиквик, и многие другие учат читателей …жить. Жить рядом с добрыми людьми и настоящими друзьями. Пусть даже и среди сплошных трудностей и бед. Они скажут, как стать настойчивыми и независимыми, смелыми и честными, они научат надеяться и верить.

Можно начать свое знакомство с миром Диккенса даже не с «Дэвида Копперфилда», а с совсем-совсем детской «Волшебной косточки», написанной, как утверждает в начале повествания сам Диккенс, «семилетней мисс Алисой Рейнберд», и исполненной удивительного, сугубо диккенсовского очарования, и главный герой которой — король — «зарабатывал на жизнь тем, что служил в правлении».

Пройдут годы — и вы оцените не сравнимый ни с чьим юмор Диккенса. А сможете читать писателя в оригинале — оцените вдвойне тончайший юмор великого стилиста и его неподражаемую «говорящую» иронию, его едкую, нетрафаретную сатиру. Да и переводы, если это, например, Кривцова и Ланн – покойные уже супруги, бывшие буквально влюбленными в английского писателя, — сделаны поразительно талантливо. Нора Галь, впрочем, тоже.

Но только не постигайте Диккенса по экранизациям и даже по театральным постановкам. Вы так обедните себя! Есть, да, и более чем неплохие версии. Но язык писателя так богат, стиль столь уникален, а композиции настолько многолинейны, многообразны и исполнены «подводных течений», что никак не смогут уместиться ни в каком, пусть даже и самом длинном, сериале. И никакой, пусть даже и самый выдающийся актерский ансамбль, не передаст всего того, что сказал один человек — Чарльз Диккенс.

…А потом пришла Победа. К тому времени я уже была хорошо знакома не только с «Дэвидом Копперфилдом». «Крошка Доррит», «Прключения Оливера Твиста»… — я прочитала уже несколько диккенсовских романов. Но когда 9-го мая, после того самого незабываемого в жизни салюта, я вернулась домой, на столе лежал уместившийся в одну книгу толстенный «Дэвид» — подарок мамы на праздник Победы. Конечно, он не имел никакого отношения к войне. Но, ведь, теперь и наступал долгожданный мир.