Дневник папы одного мальчика. Выходной с завесой тайны

На воскресенье был заранее запланирован поход в музей. Полтора года назад, будучи годовалым малышом, Егор уже посещал подобное заведение. Тогда это был музей изобразительных искусств. Едва ли наш сын помнит это мероприятие, и едва ли в музее что-то так сильно поразило и удивило его, как поразил музейных смотрительниц визит столь юного экскурсанта.

На этот раз – мы отправились в Музей природы. Там очень много интересных экспонатов: удивительно точные композиции, демонстрирующие разнообразие уральской природы на севере и юге, западе и востоке, различные камни и минералы, которыми так славится наша земля, и, конечно же, впечатляющие образцы из мира животных и насекомых. Для детей – просто изумительно. И познавательно. Егор не скучал.

.

Наибольший интерес вызвали чучела всяческих уральских животных, среди которых время от времени попадались экземпляры не бог весть как попавшие в наши края. Егор безо всякого труда распознал лося, медведя, зайца, волка и лису, искренне обрадовался ежику, посмеялся над фламинго.

Я, еще до прихода в музей, долго думал, как объяснить сыну, так любящему зоопарк и живых животных, что это такое стоит за стеклами музейных витрин? Говорить ему о технологии изготовления чучел, о смерти, предшествующей «музейному бессмертию», совсем не хотелось, откровенно врать – тем более. Пришлось объяснить ему, что это не настоящие зверюшки, а просто игрушечные, пусть и очень похожие на настоящих. В общем, как-то сложно все это объяснялось… Хотя сын, мне кажется, понимал.

Но больше всего я переживал за тот момент, когда Егор увидит головы животных (лося и кабана), этакие охотничьи трофеи, висящие на стене. Как объяснить малышу, что это такое? Задачка по своей сложности сравнимая с превращением ртути в золото. К моему счастью, объяснять ничего не пришлось, Егор сам нашел ответ:

– Лось застрял… – сострадательно констатировал он, глядя на стену. Спорить с ним не хотелось.

Смотрительницы музея не переставали умиляться – насколько искренне увлеченный мальчик пришел к ним. Такой маленький, но такой любознательный, способный по одному лишь скелету мамонта распознать в нем слона. Одна из них умилилась настолько, что позволила нам осторожненько заглянуть под плотную ткань, закрывающую какую-то новую, пока еще скрытую от глаз посетителей витрину.

Первой поспешила заглянуть под завесу тайны наша мамочка Иришка. Любопытство сыграло с ней нехорошую шутку — едва она приподняла уголок ткани, как тотчас, испугавшись, закрыла все обратно. Тут, уже не на шутку, были заинтригованы мы с Егором.

Под черной тканью, в стеклянном параллелепипеде лежало чучело огромного, около пяти метров в длину, крокодила с разверзнутой пастью. Именно с этой пастью, так сказать нос к носу, столкнулась наша мама. Егор был поражен. Против всяких позволений он заглядывал под завесу еще и еще раз, его глаза горели нездешним огнем.

— Крокодил Гена, – прошептал малыш, и стало понятно, насколько померкла в его глазах вся прочая экспозиция музея.

Достаточно было всего одного, именно этого экспоната, чтобы оправдать стоимость входных билетов, чтобы этот день уже наверняка запомнился сыну. Ему хотелось полностью сдернуть черную ткань с «чудовища» и рассмотреть его получше, при дневном свете. Но этого, само собой, никто не позволил, пусть это было и не совсем честно по отношению в юному натуралисту.

— Приходи к нам через две недели. К тому времени мы все подготовим, уберем тряпочку и на крокодила смогут смотреть все, кто захочет, – сказала смотрительница, только раздразнившая мальчишеское любопытство.

Егор кивнул: он придет.

Стараясь как-то отвлечь сына от грез об огромной рептилии, мы отправились в известный торговый центр, чтобы позволить Егору переварить полученную за день информацию и дать ему порезвиться в детской игровой комнате. С недавнего времени такая комната стала очень желанным местом для малыша. В эту игровую комнату он готов ходить в любой день недели и в любое время суток. Приходя туда, сын тотчас принимается выпроваживать нас, намекая на то, что он уже достаточно большой, чтобы родители без опаски могли оставить его среди другой, пусть и немногочисленной детворы. Он сам способен обеспечить свой досуг, и совсем не будет скучать по родителям. И плакать не будет. Признаться, мы по-хорошему рады этому факту, и визиты в эту комнату называем между собой «подготовкой к детскому саду».

Забирали разгоряченного и раскрасневшегося сына через полтора часа. На прощание, как и всегда, маленького гостя угостили мармеладным медвежонком. Впрочем, Егор прекрасно помнил об этой церемонии и, еще надевая штаны, начал выпрашивать себе угощение. Очень трогательный и запоминающийся момент, как мне кажется. Для меня, человека родившегося в 1980-м, в год олимпиады в Москве, церемония прощания с участием милого мишки – это всегда гораздо больше, чем просто прощание. В таких случаях я всегда ощущаю особенную торжественность момента, и слезы умиления сами собой подступают к глазам.

На наши родительские расспросы – как и с кем играл сын, Егор уклончиво ответил, что играл с шариками, катался с горки, и нехотя добавил, что играл с девочкой по имени не то Олеся, не то Алиса. Нам с Иришкой так захотелось знать подробности – как они познакомились, кто первым подошел, как он узнал имя, чем они занимались и многое-многое еще… Ведь сын только-только начинает полноценное общение с другими, незнакомыми детьми. Но на все наши дальнейшие расспросы малыш отвечал твердым молчанием. И загадочно улыбался.

Как и в случае с музейным крокодилом – Егор лишь слегка приоткрыл завесу тайны, заинтриговал, увлек…и оставил все до следующего раза. Хитрец… Вот и выходит, что полуоткрытая тайна – гораздо интереснее и притягательнее, чем тайна, раскрытая полностью или вовсе неизвестная, вне зависимости от того — ребенок ты или взрослый.