Франц и Герман Кафка: «Обычное детство» в обострённом восприятии

Разумеется, в действительности все не может так последовательно вытекать одно из другого,

как доказательства в моем письме, жизнь сложнее пасьянса.
Ф. Кафка «Письмо отцу»

Абсурд, заменивший сказку

«Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое».

Так начинается «Превращение» – один из известнейших рассказов Франца Кафки (1883 – 1924). Не правда ли, чем-то напоминает расхожий сказочный сюжет: злой волшебник превращает героя в чудовище, и разрушить чары способна только любовь. Но Кафка пишет явно не сказку: вместо лёгкого антуража «тридевятого царства» – предельно реалистичное описание бюргерского быта конца XIX – начала XX века; вместо злого волшебника – абсурдность бытия (причин ужасного превращения автор не называет, оно совершается где-то даже буднично); не происходит и спасения любовью – то ли оттого, что в абсурдном мире, который описывает Кафка, бессильна даже она, то ли оттого, что главный герой рассказа не встречает её в своей семье. Когда он умирает (всё в том же облике страшного насекомого), его домашние вздыхают с облегчением.

На сегодняшний день о Кафке и его творчестве написаны десятки монографий, сотни статей и исследований. Его произведения настолько самобытны, таинственны и трагичны, что возникает соблазн поискать их истоки в жизни самого Кафки – писателя с, мягко говоря, не хемингуэйевской биографией. Чиновник страхового агентства (едва ли не «офисный планктон» в переводе на современную терминологию), не большой любитель приключений и путешествий. Вместе с тем – страстный служитель литературы, в творчестве самокритичный до самоистязания. Умер в 41 год от туберкулёза, незадолго до смерти завещав своему другу и литературному душеприказчику, писателю Максу Броду, сжечь всё им написанное. (Именно благодаря непослушанию Макса Брода о Кафке вскоре узнал весь мир).

Важное место в биографии Кафки занимают его сложные взаимоотношения с отцом. Некоторые исследователи склонны утверждать, что именно эти взаимоотношения во многом сформировали трагическое мироощущение писателя, определив и его литературный почерк…

Франц и Герман Кафка

Удачливый отец «неудачника»

Отец Франца Кафки, Герман, происходил из среды чешских евреев, довольно бедных, но желавших во что бы то ни стало преуспеть в этой жизни. Мало у кого из семьи – да и из окружения – это получилось. У Германа – вышло.

Герман не раз вызывал в памяти трудные годы своего детства. Там были и голод, и холод, и нужда, и тяжелая работа с семилетнего возраста. Как пишет французский литературовед Клод Давид:

«Герман Кафка гордился этим жалким прошлым, он почти ставил в упрек своим детям то, что они не знали этих страданий: “Кто знает об этом сегодня! Что могут знать дети об этом! Никто так не страдал! Как современный ребенок может понять это?”»

После трех лет службы в армии, Герман Кафка приезжает в Прагу. В 1882 году он женится на Юлии Леви, девушке из семьи довольно зажиточных коммерсантов родом из провинции. В следующем году в семье Германа и Юлии Кафка рождается сын Франц.

Предоставим опять слово Клоду Давиду:

«Как бы то ни было, Герман Кафка открывает в 1881 году магазин модных вещей на Цельтнерштрассе, и можно проследить, как год от года развивалось это предприятие. Сначала речь идет о мелкой торговле, которая затем трансформируется в оптовую фирму. Если Кафка как-то намекает в одном из рассказов на то, что конец каждого месяца сопровождался плохим настроением или тревогой, он скорее хочет таким образом описать беспокойный темперамент своего отца, чем трудности торгового дома».

Кстати говоря, «кафка» по-чешски – «галка». Черная невзрачная птица, ставшая, помимо прочего, эмблемой торгового дома Германа Кафки.

Эмблема торговой фирмы Германа

Тиран «благополучного» типа

Известно, что отношение Франца к своему родителю было очень непростым. Это зафиксировано в дневниках, письмах, художественных текстах. Если попытаться выразить весь запутанный клубок этих отношений одним словом, то, пожалуй, наиболее подходящим будет – «страх». Откуда же этот страх взялся?

Оснований, казалось бы, было предостаточно. Если верить самому Францу, отец в их семье был настоящим тираном. Причем тираном именно буржуазного, «благополучного» типа. В самом деле – он не увлекался спиртным, не изменял жене, да и домочадцев за всю свою жизнь пальцем не тронул. При этом его властность, его самодостаточность, переходящая в самодовольство, его авторитет, который просто необходимо было постоянно подчеркивать, – все это делало атмосферу в доме, где рос будущий писатель, весьма тяжелой.

Франц Кафка. 5 лет.

Вот свидетельства самого Франца. Эпизод выдворения маленького Кафки на балкон, в одной ночной рубашке, прямо из постели – только оттого, что ребенок среди ночи просил пить.

«Я не хочу сказать, что это было неправильно, по-видимому, ночного покоя тогда нельзя было достичь другим способом, я хочу только тем самым охарактеризовать твои методы воспитания и их воздействие на меня. Тогда-то я, пожалуй, сразу послушался, но это повредило моей душе», – пишет Франц отцу.

И далее:

«Спустя годы я всё ещё страдал от мучительного представления, что огромный мужчина, мой отец, высшая инстанция, может без всякой причины ночью подойти ко мне, вытащить из постели и вынести на балкон, – вот, значит, каким ничтожеством я был для него».

Это ли не лучшее доказательство того, что Герман Кафка являлся не просто самодуром и невыносимым человеком, но попросту садистом? Читая это место на страницах дневников, мы готовы негодовать, справедливо возмущаясь и ужасаясь жестокости «добропорядочного» чешского семьянина и, разумеется, сочувствуя ребенку. И это абсолютно правильно. Так и должно быть.

Только почему-то чем больше читаешь об этих свидетельствах отцовского самодурства и тирании у Кафки, пытаясь охватить картину взаимоотношений отца и сына целиком, тем больше начинает казаться, что не так уж все и плохо было в этой семье. Данное ощущение не покидает на протяжении чтения всего «Письма отцу» – документа, по объёму сильно превышающего привычный формат письма и ставшего, между прочим, не менее известным, чем многие художественные произведения Кафки.

Кафка. «Письмо отцу»

«Мне мешает страх перед Тобой»

В этом письме, которое, кстати говоря, так и не было никогда прочитано адресатом (писатель послал его матери с просьбой передать отцу, но мать не сделала этого, она вернула письмо сыну с несколькими успокаивающими словами), Кафка как бы собирает в одном месте все свои претензии к отцу, все свои страхи, всю свою боль.

Об этом свидетельствует уже начало письма:

«Дорогой отец,
Ты недавно спросил меня, почему я говорю, что боюсь Тебя. Как обычно, я ничего не смог Тебе ответить, отчасти именно из страха перед Тобой, отчасти потому, что для объяснения этого страха требуется слишком много подробностей, которые трудно было бы привести в разговоре. И если я сейчас пытаюсь ответить Тебе письменно, то ответ все равно будет очень неполным, потому что и теперь, когда я пишу, мне мешает страх перед Тобой и его последствия и потому что количество материала намного превосходит возможности моей памяти и моего рассудка».

Поводом для написания этого письма явилось нежелание Германа принимать невесту Франца, Фелицу Бауэр. Женитьба, как известно, не состоялась. Остались только сотни писем Кафки к возлюбленной. Роман оказался слишком «виртуальным». По сути, он как будто изначально весь перешел в переписку, ничего не оставив для действительности.

Франц Кафка и Фелица Бауэр

Не хочется делать выводы за других людей и вмешиваться в чужие чувства, но думается, что неодобрение отца втайне обрадовало Франца. Ему нужен был повод, за который можно было бы зацепиться, чтобы не жениться. И повод нашелся. Впрочем, всё, конечно, намного сложнее. Это всего лишь грубая, утрированная схема живых отношений, запутанных, мучительных, по-своему прекрасных и драматичных. Достаточно перечитать эти письма.

Как бы то ни было, в «Письме отцу» мы встречаем явные указания на то, что Герман активно вмешивался в матримониальные намерения Кафки, навязывая одни кандидатуры и отвергая другие.

«Ты /…/ подбадривал меня, когда я хорошо салютовал и маршировал, но я не годился в солдаты; или же Ты подбадривал меня, когда я был в состоянии плотно поесть, а то и пива выпить, или когда подпевал за другими непонятные мне песни, или бессмысленно повторял Твои излюбленные выражения, – но все это не относилось к моему будущему. И характерно, что даже и теперь Ты, в сущности, подбадриваешь меня лишь в том случае, когда дело затрагивает и Тебя, касается Твоего самолюбия, задетого мною (например, моим намерением жениться)».

Надо сказать, что письма и дневниковые записи Кафки вполне отличимы по стилю и логике мысли от его же художественных текстов. Другое дело – «Письмо отцу». Читая его страница за страницей, плутая по лабиринтам поистине «кафкианских» рассуждений и неожиданных образов (чего стоит одно сравнение матери с «загонщиком на охоте» – речь идет о ее роли в отношениях Франца с отцом), вам все более видится, что перед вами – очередной рассказ. «Приговор» – один из лучших рассказов Кафки – ничуть не более литературен, чем это «Письмо».

Трудно отделаться от ощущения, что писатель утрирует образ отца, намеренно высвечивает те его стороны, которые должны вызывать страх и неприятие, и оставляет в тени все остальное. Эти черты, эти эпизоды из домашней жизни, в которых Герман Кафка играет главную роль, представляются в гротескном, нарочито жутковатом стиле. Видно, как автор письма не то чтобы наслаждается процессом написания, но пишет очень «по-литературному».

Отсюда возникает мысль: быть может, перед нами картины «обычного детства» – просто в обострённом, «кафкианском» восприятии? Может, тут именно сказывается то гениальное неразличение реальности и вымысла, которое было и мукой Кафки-человека, и несомненным достоинством Кафки-писателя?..

Франц Кафка

Есть немало исследователей, с разной степенью ответственности и серьезности ставящих художникам диагнозы и дающих определения их «отклонениям от нормы». И впрямь, это ведь так удобно! Наградил одного великого поэта парочкой фобий, одарил легендарного скульптора каким-нибудь неврозом (непременно из сексуальной сферы!) выдал философу с мировым именем справку о психическом заболевании, – и все сразу понятно. Понятно и просто, немного скандально, а главное – подтверждает излюбленную обывательскую мысль, что гений и безумие всегда идут рука об руку, и вообще: все разговоры про взлеты и озарения духа – это так, а есть одна только химия и биология, сиречь медицина.

Мы же давайте просто, по-человечески зададимся вопросом: мог ли человек, заботившийся только о мещанском благосостоянии, торгаш по профессии и по духу, прямо-таки идеальный портрет европейского коммерсанта, – стать отцом гениального, ни на кого не похожего, до сих пор ставящего перед читающим миром вопрос за вопросом писателя?

«Редкая улыбка»

Идеализировать отца Кафки, конечно, вряд ли стоит. Герман и впрямь был «не подарок», но, как говорится, «в пределах нормы». Он был и властен, и вспыльчив, и далек от всякой «литературы» – как раз настолько, чтобы обыкновенное различие характеров, интересов, мироощущений двух родных людей стало настоящей пропастью для впечатлительного, поэтичного, склонного к рефлексии юноши. Который юношей и оставался все 40 лет своей невероятной – и столь заурядной внешне – жизни.

Где-то Кафка и сам готов признать, что не до конца объективен:

«Я, разумеется, не говорю, что стал таким, какой я есть, только из-за Твоего воздействия. Это было бы сильным преувеличением (и у меня даже есть склонность к такому преувеличению). Вполне возможно, что, вырасти я совершенно свободным от Твоего влияния, я тем не менее не смог бы стать человеком, который был бы Тебе по нраву. Я, наверное, все равно был бы слабым, робким, нерешительным, беспокойным человеком…»

Надо сказать, что даже за громадным, властным, пугающим образом отца, нарисованным в «Письме», иногда проглядывает что-то другое. Чем внимательнее и честнее читаешь тексты Кафки – документальные и художественные, – тем явственнее вырисовывается другой отец: прячущий за скорлупой мнительности, самоуверенности и грубости ту же природную застенчивость, тот же страх перед миром, ту же неуверенность, от которых его сын прятался в писательстве.

Цитируя все то же «Письмо к отцу», Клод Давид пишет:

«За грубостью и абсурдной педагогикой отца Кафка чувствует другую реальность. «По сути своей ты добрый и мягкий человек /…/, но не каждый ребенок способен терпеливо и безбоязненно доискиваться скрытой доброты… У Тебя особенно красивая, редкая улыбка – тихая, спокойная, доброжелательная, она может совершенно осчастливить того, к кому она относится». Кафка признает, что этот человек, который столь постоянно прибегал к брани, лично его никогда не оскорблял; этот вспыльчивый человек никогда не бил своих детей».

Родители Франца Кафки в старости.

Тяжёлый гнёт или ласковое прикосновение?

Насколько справедливы претензии сына к отцу, в каком процентном соотношении в «Письме отцу» находятся литература и реальность – спорить не будем. Отметим только, что вообще этот текст полезно почитать всем отцам. Он очень чётко высвечивает типичные отцовские ошибки и показывает их возможные последствия.

Главная из этих ошибок – непризнание за маленьким человеком отдельной личности, которая может уже на самых ранних порах отличаться от родителя, не отвечать его «идеальным» представлением и вести себя совсем не по написанной заранее «программе».

Следствие такой ошибки Кафка выразил очень точно, и с этим уже трудно поспорить.

«Все мои мысли находились под Твоим тяжелым гнетом, в том числе и мысли, не совпадающие с Твоими, и в первую очередь именно они. Над всеми этими мнимо независимыми от Тебя мыслями с самого начала тяготело Твое неодобрение; выдержать его до полного и последовательного осуществления замысла было почти невозможно. Я говорю здесь не о каких-то высоких мыслях, а о любой маленькой детской затее. Стоило только увлечься каким-нибудь делом, загореться им, прийти домой и сказать о нем – и ответом были иронический вздох, покачивание головой, постукивание пальцами по столу: «А получше ты ничего не мог придумать?», «Мне бы твои заботы», «Не до того мне», «Ломаного гроша не стоит», «Тоже мне событие!». /…/ Я не мог сохранить смелость, решительность, уверенность, радость по тому или иному поводу, если Ты был против или если можно было просто предположить Твое неодобрение; а предположить его можно было по отношению, пожалуй, почти ко всему, что бы я ни делал».

И ещё:

«Я не могу поверить, /…/ что приветливым словом, ласковым прикосновением, добрым взглядом нельзя было бы добиться от меня чего угодно».

Памятник Францу Кафке в Праге.