Чарльз

Стоило моему сыну Лори пойти в подготовительную группу, как он тут же дал отставку плисовому комбинезончику с нагрудником, влез в синие джинсы и подпоясался ремнем. В первое же утро, отправив его в школу вместе с соседской девочкой, которая была чуть постарше, я отчетливо поняла, что моя эпоха в его жизни кончилась, что вместо моего карапуза с мелодичным голоском возник этакий типчик в длинных брюках; он шел враскачку и даже забыл остановиться углу и помахать мне на прощание.

 

О его приходе возвестила с треском распахнувшаяся входная дверь, шапка полетела на пол, а голос прозвучал неожиданно грубо: «Эй, есть тут кто-нибудь?»

 

За обедом он надерзил отцу и опрокинул сестренкино молоко.

 

— Ну, как сегодня прошли занятия? – спросила я нарочито обыденным тоном.

 

— Нормально, — ответил он.

 

— Что новенького узнал? – спросил отец.

 

Лори смерил отца бесстрастным взглядом.

 

— Я узнал ничего, — сказал он.

 

— Не узнал, — поправила я. – Не узнал ничего.

 

— А учительница зато мальчика одного отшлепала, — сказал Лори, обращаясь в основном не к нам, а к своему бутерброду. – За то, что он дерзит, — добавил он с полным ртом.

 

— Что же он сказал? – спросила я. – И кто это?

 

Лори задумался.

 

— Это Чарльз, — сказал он наконец. – Он дерзит. Учительница его отшлепала и поставила в угол. Знаешь, как он жутко дерзит!

 

— Да что же он все-таки сказал? – повторила я свой вопрос, но Лори уже слез со стула, схватил печенье и был таков, причем отец только и успел проговорить:

 

— Послушайте, молодой человек…

 

На следующий день, не успев сесть за стол, Лори сообщил:

 

— А Чарльз сегодня опять плохо себя вел, — и, ухмыльнувшись, добавил: — Чарльз сегодня учительницу ударил!

 

— И что же, его опять отшлепали?

 

— Еще бы, — ответил Лори, — Эй, отец!

 

— Что такое? – откликнулся мой муж.

 

— Эй, отец, длинноногий огурец! Эй, папаша, манная каша! – он начал безудержно смеяться.

 

— За что Чарльз ударил учительницу? – быстро перебила я.

 

— А она заставляла его рисовать красным карандашом, — ответил Лори. – Чарльз хотел раскрашивать зеленым, ну вот он и ударил учительницу, а она его отшлепала и запретила всем с ним играть. Но ребята все равно играли.

 

На третий день Чарльз угодил концом качелей по голове какой-то девчушке, да так сильно, что у нее пошла кровь, и учительница лишила его прогулки. В четверг Чарльз отдыхал в углу, пока им читали книжку, потому что до того, не переставая, колотил каблуком по полу. В пятницу Чарльз не разрешили рисовать на доске вместе со всеми, поскольку он кидался мелом.

 

В субботу я между делом спросила мужа:

 

— Тебе не кажется, что группа на Лори плохо влияет? Смотри, какой он стал упрямый, а разговаривает как! Да, Чарльз этот, по-моему, до добра не доведет.

 

— Да чего там, обойдется, — успокоил меня муж. – А такие Чарльзы попадаются в жизни на каждом шагу. И чем раньше наш начнет к ним привыкать, тем лучше.

 

В понедельник Лори явился домой с опозданием, причем сразу было видно, что его так и распирает от новостей.

 

— Чарльз! – закричал он еще с пригорка, ведущего к дому (я беспокоилась и потому ждала его на крыльце). – Чарльз! – орал он, не переставая, до самого крыльца. – Чарльз сегодня снова плохой мальчик!

 

— Давай, давай, поторапливайся, — сказала я, когда он подошел достаточно близко. – Обед на столе.

 

— Нет, ты послушай, что натворил Чарльз, — потребовал он, входя в дом вслед за мной. – Чарльз так кричал во время урока, что даже из другого класса прислали сказать, чтобы учительница его утихомирила. Ну вот Чарльзу и пришлось остаться после уроков. И все ребята остались на него посмотреть.

 

— И чем же он занимался? – спросила я.

 

— Так просто сидел, — ответил Лори, вскарабкиваясь на свое место за обеденным столом. – Привет, папа, драная шляпа!

 

— Чарльза сегодня оставили после уроков, — сообщила я мужу. – Все остались вместе с ним.

 

— А какой он из себя, этот Чарльз? – спросил у Лори муж. – И у него, вероятно, есть фамилия?

 

— Он больше меня, — сказал Лори. – У него нет галош и пиджака у него тоже нет.

 

В понедельник вечером было первое родительское собрание, но наша малышка простудилась, и это помешало мне пойти, хотя безумно хотелось познакомиться с матерью Чарльза.

 

Во вторник Лори неожиданно заявил:

 

— А к нашей учительнице сегодня приходили…

 

— Мама Чарльза? – спросили мы с мужем, не сговариваясь.

 

— Ну вот еще, — протянул Лори презрительно. – Это вовсе даже дяденька был, он пришел и заставил нас делать всякие упражнения, руками до мысочков дотягиваться. Глядите! – он слез со стула и согнулся в три погибели, чуть не стукнувшись лбом об пол. – Вот как! – сказал он. Усевшись на место, он взял вилку и между прочим заметил:

 

— А Чарльз даже упражнений не делал.

 

— Ничего себе, — искренне возмутилась я. – Он, что же, не хотел делать упражнения?

 

— Еще чего, — сказал Лори. – Просто он… Ну, в общем, ему не разрешили делать упражнения.

 

— Как, опять? – изумилась я.

 

— Да, понимаешь, он двинул немножко этому дяденьке, — сказал Лори. – Тот велел ему дотронуться до мысочков, а Чарльз ему как даст!

 

— Как ты думаешь, что они с этим Чарльзом сделают, а? – спросил отец.

 

Плечи Лори проделали некое замысловатое двжиение.

 

— Да из группы, наверное, выгонят.

 

Среда и четверг не принесли ничего нового: Чарльз вопил во время чтения и ударил одного мальчика в живот; мальчик даже расплакался.

 

В пятницу третьей недели имя Чарльза стало в нашей семьей нарицательным: малышку называли Чарльзом, если она долго плакала; Лори превратился в Чарльза, когда, доверху наполнив грязью игрушечный вагончик, протащил его за собой через всю кухню; даже мой муж смущенно пробормотал: «Похоже на Чарльза», — когда зацепил локтем телефонный шнур, отчего грохнулись на пол телефон, пепельница и ваза с цветами.

 

В течение третьей и четвертой недель Чарльз, казалось, начал меняться к лучшему. Однажды Лори мрачно сообщил:

 

— Чарльз себя сегодня так хорошо вел, учительница даже яблоко ему дала.

 

— Что? – не поверила я своим ушам, а мой муж переспросил:

 

— Ты о Чарльзе говоришь?

 

— Ну да, — подтвердил Лори. – Он со всеми делился карандашами и подбирал книжки с пола. Учительница сказала, что он ее помощник.

 

— Но как же так? – Я все еще не могла постичь внезапности перемен.

 

— Он был ее помощник, вот и все, — Лори пожал плечами.

 

— Слушай, как ты думаешь, Чарльз действительно исравился? – спросила я мужа перед сном.

 

— Поживем – увидим, — скептически заметил мой супруг. – Когда имеешь дело с Чарльзом, ни в чем нельзя быть уверенным.

 

Однако похоже было, что он ошибся. Примерно неделю Чарльз оставался помощником учительницы и каждый день чем-нибудь с кем-нибудь делился и что-нибудь поднимал с пола, а в школе после уроков никто не оставался.

 

— На той неделе опять родительское собрание, — сообщила я мужу однажды вечером. – Непременно найду мать Чарльза.

 

— И спроси у нее, кстати, что это на него вдруг нашло, — посоветовал мне муж. – Мне интересно.

 

— Мне и самой интересно, — ответила я.

 

Но уже в пятницу все началось сначала.

 

— Знаете, что сегодня Чарльз натворил? – в голосе Лори слышался священный трепет. – Он заставил одну девочку сказать… ну, в общем, она сказала одно такое слово… Учительница ей рот мылом вымыла, а Чарльз только смеялся.

 

— И какое же слово? – спросил отец по недомыслию.

 

Лори сказал:

 

— Его можно только на ушко, оно потому что очень плохое!

 

Он слез со стула и направился к отцу. Тот наклонил голову, и Лори с воодушевлением что-то прошептал ему. Глаза у отца полезли на лоб.

 

— Чарльз заставил девочку сказать такое? – с долей сомнения спросил он.

 

— Она это два раза сказала, — ответил Лори. – Чарльз ее заставил сказать два раза.

 

— Что было с Чарльзом? – спросил отец.

 

— Да ничего, — ответил Лори. – Он в это время кому-то карандаши передавал.

 

В понедельник утром Чарльз оставил девочку в покое и сам произнес запретное слово три или четыре раза, причем каждый раз ему мыли рот мылом. Кроме того, он кидался мелом.

 

— Пригласи-ка ты мать Чарльза в гости, — сказал муж, когда я отправилась на родительское собрание. – Я хочу на нее посмотреть.

 

— Если она только там будет, — сказала я с сомнением.

 

— Непременно будет, — заверил меня муж. – Не представляю, как можно проводить родительское собрание без матери Чарльза.

 

На собрании я все время ерзала, вглядываясь поочередно во все женские лица: пыталась определить, кто же эта страдалица – мать Чарльза. Но никто не выглядел достаточно измождено. Никто не встал и не попросил публично извинения за поведение своего сына. Никто не упоминал Чарльза.

 

На традиционном чаепитии после собрания я разыскала учительницу, которая вела подготовительную группу. В руках у нее была чашка чаю и тарелка с куском шоколадного торта, а у меня – тарелка с зефирным тортом и тоже чашка чаю. Мы опасливо приблизились друг к другу и обменялись улыбками.

 

— Мне так важно было встретиться с вами, — сказала я. – Я – мать Лори.

 

— Он всех нас так заинтересовал, — оживилась она.

 

— Знаете, ему определенно нравится в группе, — сказала я. – Он только об этом и говорит.

 

— А у нас, по правде говоря, возникали некоторые трудности, пока он привыкал первую неделю или дней десять, — тон учительницы стал более сдержанным. – Но сейчас он чудесный маленький помощник. Хотя бывают, конечно, и срывы.

 

— Лори обычно привыкает очень быстро, — сказала я. – Здесь, очевидно, сказывается влияние Чарльза.

 

— Чарльза? – она удивленно подняла брови.

 

— Ну, еще бы, — сочувственно воскликнула я. – Уж вы-то, наверное, сыты этим Чарльзом по горло.

 

— Чарльзом? – еще более изумилась она. – Но у нас в группе нет ни одного Чарльза.

 

Перевод с английского О. Варшавер.

Иллюстрации Н. Кошкина.
Журнал «Семья и школа», №2, 1985 г.