Он сразу говорит, что не любит вести серьезные разговоры, боится слова «лекторий» и пришел «поделиться шишками». «Я тот самый отец, – признается, – который, утром отвозя детей в школу, не скрывая, радуется, что в школу идут они, а не я». Его отцовство на первый взгляд веселое и задорное, но это не значит, что известный артист театра и кино, вечно пропадающий на съемках и гастролях, не переживает за детей, не ценит труд своей супруги и не находит времени на общение с близкими.
В рамках Клуба отцов Московского семейного лектория культурно-просветительского пространства «Фавор» Андрей Мерзликин искренне, эмоционально, с юмором рассказал о своей многодетной семье.
Встречу провел руководитель журнала для настоящих пап «Батя» священник Дмитрий Березин. Публикуем видеозапись и текстовую версию беседы.
Проект реализуется в рамках конкурса грантов «Москва – добрый город» Департамента труда и социальной защиты населения города Москвы.
Единственный способ остаться радостным и счастливым человеком – это найти, хотел сказать, «своего сокамерника». Брак – это же что банк грабить, что детей растить. Тут, как говорится, фарт нужен, на кураже идти надо. Очень важно, какой человек рядом с тобой и смотрите ли вы в одну сторону. Найти такого человека и друга по жизни – важно, здорово, очень приятно.
Меня теща спросила (а теща – это ведь тот «пес-цербер», которая «растила эту ягодку», третью дочку, две уже замужем, одна вот потерялась): «Зачем?» – про Аню. И я тогда нашелся: «Знаете, говорю, Татьяна Павловна, я в Ане увидел мать своих детей». Мне кажется, этим ответом я покорил сердце будущей тещи. Потому что, если б я сказал, как я ее люблю, какая она замечательная – это красивые слова. А я был искренне убежден в том, что говорю. Симпатия, разговоры и мечты, радости интимных встреч – это элементы знакомства. Но по факту работает одно правило: ты смотришь на человека и понимаешь, чем он для тебя важен, интересен, и главное – что ты с ним готов (я в шутку про банк говорю) на что угодно. С ней – на кураже. С ней – радостно, легко и здорово.
Я отчасти понял, что, возможно, я на нее возложу больше ответственности, чем она предполагала. Сейчас и она это уже понимает. А тогда я как мужчина, который распределяющий свои силы не как спринтер, а как стайер, не прям нарочно, но все же подсознательно на нее все взвалил. А сам – артист. Вот сейчас она детей забирает с кружков и с секций, а я, артист, сижу сегодня с вами, у меня вечер…
Вы должны понять: до этого у меня не было опыта гражданского существования в силу воспитания. Это не было связано с жесткой доктриной, нет, просто мама и папа, оба деревенские, и из таких семей, что был какой-то священный пиетет к семье. Они из многодетных семей, которые не всегда жили дружно (я видел, как, когда умирают бабушка и дедушка, братья и сестры делят домик), но отец одиннадцатый ребенок, а мама – четвертая. Оба младшие, баловни.
А знаете, почему баловень? Вот у меня четверо – не так уж много, но и не так уж мало. Смотришь, как у детей распределяется, кому сколько любви. Первого – двое любят. И мама, и папа. Родилась Серафима – и у нее, как и у Феди, есть папа и мама, которые любят. Родилась Дуня – а третьего родителя нет. Она как бы понимает, что мама и папа ее любят, но так же любят Федю, так же – Симу. И она третья. Я поймал себя на мысли, что третьим тяжелее всего. Вроде бы они должны «догонять». А когда родился Макарий – у него появились любящая мама, любящий папа, старший брат и две сестры, которые его очень любят. Он с большой дистанцией от остальных родился и растет в семье, где пять человек крутятся вокруг него. Не так, что все вокруг него бегают-скачут, нет, но он просто ощущает, что в любви растет. Отчасти младшим детям везет.
Так вот, мама мне говорила: «Прежде чем начать, Андрюша, готов ли ты серьезно эти отношения, так скажем, задекларировать брачным договором». Она меня как-то так этим напугала, что я на всякий случай учился космонавтике, экономике, потом актерству, и до 32 лет дочапал холостяком. И рад этому.
В 30 лет, конечно, хотелось уже взрослых серьезных отношений, какой-то определенности. Но так как неопределенность была и в работе, и вообще во всем, то семейная жизнь не выпадала из общего ряда. В какой-то момент я прочитал где-то, что если до 33 лет не женился, то так и будешь навечно холостой, и смирился с этим. А потом случилось то, что меня заставило многие вещи пересмотреть.
К 29-30 годам случился в моей жизни переворот – встретил батюшку, стал ходить в храм, потом стал в алтаре помогать, пономарить. Начались в моей жизни какие-то разговоры и диалоги, которые выпадали из разряда театрально-алкогольной мужской дружбы, очень туннельной, простой, далеко не мудрой. Такой: «да ладно, забудь, двигаемся дальше» и прочие советы, которые мужики друг другу дают. «Вперед!» Чего вперед? По кругу ходим. А тут что-то стало меняться. Как раз стала какая-то популярность приходить, обрушилось очень много сразу возможностей, стали появляться деньги, люди вокруг, компании, много девчонок. И как ни странно, именно в этот момент сработало что-то внутреннее – нигде не прочитал, нигде не подсмотрел – и я сам себе дал зарок. Решил: если хочешь что-то найти, нужно чем-то пожертвовать. И я положил себе устав целомудренной жизни. Не могу сказать, что было тяжело, но это было необычно, интересный опыт. Я жил в съемной квартире, работал, но отказывался от шумных компаний, встреч. Были два-три человека, с кем мы собирались, но без разгульной жизни. И так прошел год. Все уже привыкли.
В феврале я, как всегда один, катался на коньках. Позвонил друг и позвал с собой в гости. Масленица – а я и не успел погулять. До этого я как-то видел компанию подружек его жены, и была там одна девчонка – глаза такие с дальним светом, и я еще подумал, какая смешная. И вот к ней этот друг меня на Масленицу и позвал. Прямо с коньками я зашел в магазин, чтобы в гости не с пустыми руками идти, мы пришли, я коньки у нее в коридоре сложил, посидели, блины поели, друг говорит: «Ну все, поехали». А я говорю: «Ты, Стасик, езжай». Он сначала даже не понял, а потом понял, оделся и вышел. Самое удивительное, что хозяйка квартиры тоже ничего не спросила. Тоже что-то поняла. Вот так молча мы вот до сих пор вместе. Больше и не разговаривали на эту тему. Как-то все стало очевидно.
Но чтобы это почувствовать, нужен был этот год. Помните, мы кассеты слушали и спирт дома всегда держали – прыщик протереть либо головку на магнитофоне, чтобы пленка хорошо звучала, а иначе она засаливается. Кассета может быть хорошая, и запись на ней чистая, а магнитофон не воспринимает ее. Головку-то нужно почистить. Вот так это случилось в моей жизни. И было ошеломление и понимание, что жизнь только что свершилась.
Другое дело, что я сам испугался этого ошеломления. А потом мы пошли в храм, и ощущалось благословение. И была абсолютная легкость принятия самых серьезных решений, потому что большей поддержки, чем тогда, я не мог себе представить.
Иногда я думаю, что если ты живешь и откладываешь на задний план свое «я принял решение», откладываешь «я» человеческое, то действует именно Божья воля, о которой мы всегда говорим образно, аллегорично. А тут очевидно, что, если бы я себя спрашивал, то не пришел бы к этому.
На самом деле мы, мужчины, глупы. Я не в смысле оскорбить. А в смысле, когда мужики, пацаны, особи мужского пола, уверенные в себе, говорят: «да я знаю как, увижу и сразу пойму», мы себе врем. Мы понапредставляем, думаем, «сердцем почувствуем», и не замечаем, когда та, что тебе нужна, давно рядом – оглянуться надо.
Воля Божья – это не литературный образ. Но человек должен обуздать свое «я все видел, я все знаю, я все чувствую», которое в нас живет. А вот «подскажите, помогите» — этого в нас меньше. Но намного легче иногда, каким бы сильным ты ни был, спросить: а как надо? И вот это, наверное, сложнее всего воспитать в себе. Я увидел в этом абсолютный ключ, и стал им пользоваться – и в профессии тоже.
Следующая работа и следующая жизненная ситуация может обнажить, что не такой ты хороший профессионал, не такой ты хороший актер, не такой хороший муж, не такой хороший отец. Вся наша репутация держится на молчании наших друзей, на молчании наших жен и на молчании наших детей. Вот я сегодня выступаю за отцов, ну, это слава Богу, детей не позвали или жену. Сегодня задача такая. А домой приду – будет другой рубанок. И каждый день эта кофемолка работает.
Я стараюсь избегать интервью о семье не потому, что боюсь открыть личное, нет, а потому, что после каждого вот такого монолога и ощущения, что ты что-то чувствуешь и понимаешь, идет потом какое-то даже не искушение – а просто видишь, что не знаешь до конца. Каждый день экзамен.
Я старшему сыну говорю:
– Я не знаю, как тебя воспитывать. Хочешь, секрет открою? У меня не было до тебя детей, ты первый. Был бы кто-то до тебя, у меня был бы опыт, я бы поднаторел, обложился какими-то многоходовками. А я не знаю. А спрос великий: Мерзликин так говорит умно, семья красивая – а как там на самом деле у него? У меня ответственность – ты если мне не поможешь, я провалюсь. Тем более, ты такие шаги делаешь… Я орать сейчас должен, кричать или какие-то правильные слова найти, чтобы ты не обиделся?
Я что ни скажу, все равно на все обидится. Орал – плохо. Промолчал – слабак. Что ни сделаешь – не прав. Я говорю:
– Сынок, так не пойдет, я складываю с себя ответственность (не по факту, конечно). Давай так: поможешь – я тебе буду очень благодарен. Помоги мне не опозориться в глазах людей: бабушки, супруги, друзей, священников. Просто не подведи.
А почему я с ним разговариваю? Потому что на него смотрят все остальные. Он же лидер. Если мне в чем-то помогает, все под него остальные дети подстраиваются. А если Федя дает революцию оппозиционную, то они сразу все вместе на мою местную «болотную» выходят. Сразу же.
Я говорю:
– Федь, ну так не надо, пожалуйста.
Ну вот, вроде бы, в таком диалоге мы последнее время и существуем. Но это очень шатко-валко. Это не так, что вот сегодня мы договорились – хотя бы я недельку отдохну…
На самом деле, это родители растят ребенка эгоистом. Он не сам таким растет. Мы все эгоисты, эгоцентричность – это нормально. Тем более, когда ты растешь, тебя поят, кормят, ты спишь, ты как у Христа за пазухой, ты даже не знаешь, что этого, оказывается, может не быть. Есть дети, которые этого лишены, да и то, в силу того что у них нет опыта и не с чем сравнить, они самую социально плохую мать любят так же, как ту, которая кормит и поит.
Выгодно иметь четверых детей, потому что они сами себя воспитывают и растят. Это факт. Это уже сто процентов, в моем понимании. Один – это было очень тяжело. Два – такая же в принципе история. С третьим – я уже понимаю, что можно оставить.
Я не знаю, как у матерей, а я могу в этом сознаться: самое тяжелое – это играть с детьми. Гулять и играть. Когда ты лицемерно врешь, что тебе весело с ребенком. И ты не можешь ему и людям сказать, а везде изображаешь: с качелями, с коляской, вот ты гуляешь – как здорово! Тебя просто разрывает – а нельзя вслух это говорить, и себе даже боишься признаться, что тебе с твоим родным ребенком тяжело. Нет, ну, первые 20 минут не тяжело, но час… Жена говорит: «Иди погуляй…» Я готов помыть полы, все что угодно перекрасить, переделать, но этого делать не надо и у нас даже огорода нет. А надо идти гулять.
Когда трое, они чем-то сами занялись – и так удобно, и выгодно, и просто. Даже если бабушке их оставил, главное – накормить, разрешить муку рассыпать на пол, потом за ними подмести и, в принципе, весь труд, в остальном они друг другом заняты.
А эгоисты – они все равно. Все эгоисты. Ну, все мы требуем чего-то сквозь призму себя. Все взрослые люди такие же. Мы ни капельки не повзрослели. Просто мы социализируемся, прячем это качество и его вуалируем, выдавая тот же самый эгоизм за какие-то свои умения. Так же и дети умеют манипулировать. Но мы все вместе учимся, договариваемся.
Мне не понравилось выражение, когда супруга однажды сказала: «Главное – чтобы люди были хорошие». Я считал: нет, надо ставить цели, добиваться! Вот такой я был папа. Первые дети, вот это вот все: секции, музыка, успехи. То, чем мы, молодые родители, угнетаем молодую поросль – шкафами целей и задач.
Конечно, я не могу дать совет – не ставьте цели. Надо ставить. Но с хорошим человеком можно договориться и можно быть спокойным, что он сам захочет в музыке или в спорте чего-то добиться. А когда ты его сломал, все это через слом, человек обозленный, не доверяет, то какой смысл? Все-таки любовь, взаимоотношения родителей и то, как папа хоть и лицемерно дежурно гуляет с ребенком, это намного важнее, чем секции и кружки.
Я на своем опыте это почувствовал, пришел однажды и сказал: «Аня, ты была права». Это спор пятнадцатилетний. Я прям спорил. Она спокойно говорила. Ну, вы знаете, девчонки мудрые чем больше молчат, тем больше ты пылишь. Она не доводами берет, и тебя это раздражает. Я все время думал: это мужчина так должен себя вести, потому что он в себе уверен и знает, как надо. Но молчит она, а истеришь ты. И получается – кто в доме хозяин?! Думаешь, откуда она это берет? А это природа женская. Она сама не сможет это объяснить. Но по факту я в определенный момент прихожу и говорю: «Вот правильная у тебя была мысль».
Я сейчас вижу, что в этом больше ресурса и больше правильного задела на будущее.
Я отказываюсь от интервью о семье по одной простой причине: вот вырастут дети какими-то кренделями… У Шукшина есть монолог такой, написанный в 1959 году: «Самое рискованное в профессии актера – это когда он начинает рассказывать о себе…»
Как бы ты ни договаривался со своими детьми, чтобы они тебя не подвели (будем верить и надеяться, что так оно и случится), но все равно это путь опасный. Не все нужно выносить на публику.
Мне очень нравится советская школа кино и театра, когда был дефицит информации об актере. Мы ничего не знали о том, как создается кино, как делается спектакль, как живет актер и что в его жизни было. Это все разрушает. Создание образа сильнее, чем подробности, из какого сора выросли те обстоятельства, когда человек смог что-то такое сделать. Не только в творчестве – в любой профессии. Мне кажется, очень важно создать этот эпос и стать героем собственного эпоса. И зрителю намного важнее эмоции, которые возвышают его также тем, что он не понимает, как это сделано. Это загадка. Это когда не «о, я понял», а когда я не понимаю, я не знаю, я такого не встречал. Поэтому хочется вернуться и в театр, и кино еще раз посмотреть, и какого-то актера помнишь. Интересно, потому что не встречал такого. И как сложно пробиться через ситуацию, когда мы знаем и про актера, и про его семью, и про детей все. И никакого мифа, никакого эпоса, никакой загадки нет. Уже и совет могут дать, как снимать кино, потому что все разбираются.
Вот такая у меня есть маленькая грусть – я ей делюсь. Мы с вами росли и видели героев советских фильмов и актеров, полюбили их и любим до сих пор за то, что нам не надо было ничего о них знать. Мне не нужна подробность, сколько пил Шукшин, сколько у него было женщин. А сейчас выносят это все в передачи бесстыжие люди. Я так говорю не потому, что я такой совестливый, я такой же бесстыжий человек. Но стыдно, когда человека нет в живых, трепать его имя, когда он не может подойти и дать пощечину за это. Мы все делаем вещи, которые нас не красят. А много ли среди нас людей, которым на следующий день стыдно?..
И мне Шукшин интересен как актер, потому что его степень совестливости на порядок выше. И эта степень совестливости привела к тому, что он сделал правду и исповедальность основой своего искусства. Эта исповедь вошла в его рассказы, в его фильмы как режиссера и как актера. Он не мог по-другому сыграть эту сцену. А развенчать этот миф, его имя растрепать – да за десять секунд. И вырастет целое поколение, которое будет, слыша о Шукшине, отворачиваться от его фильмов, потому что они передачу посмотрели. Каждого человека можно раздробить, разнести, и он будет нехороший. Я за чистоту и за исповедь, а исповедь должна быть тайной, что в творчестве, что в жизни.
А в жизни мы должны создавать образ – образ и подобие того, кем бы мы хотели быть. Мы должны прятать все постыдное, а что есть хорошее – показывать. Может, это маленькая частичка, но этот тот образ, который можно и нужно в себе нести, это та функция, которая возложена на нас.
Смешной случай был… Работа бывает – быстро накалился, быстро и остыл. А бывает, долго накаляешься. У меня была работа, когда я уехал в пустыню и 28 дней не вылезал, не возвращался домой.
Родилась дочь 29-го, я ее в роддоме увидел, сел в самолет, улетел в Казахстан и сидел месяц в пустыне. Снимался фильм «Заблудившийся». Очень сложная для меня картина, но в то же время я радовался этому сценарию, впервые в жизни грандиозная большая главная роль, моноспектакль практически. Играл, играл, играл – и вот закончилось все. По-настоящему, можно признаться, отдал все силы, устал и вот – домой.
А что такое устал? Домой хочется так, что думаешь, самолет не переживешь. Все закончилось, все попрощались, а там был сухой закон, и ты пар даже не спустил. И вот уже наконец Москва, моя улица, дом. Как медленно едет лифт… И картинка в голове как в кино: открывается дверь, все рады, ужин…
Дверь открывается:
– Стой, не проходи!
– Что такое??
А жена полы только помыла:
– Яйца надо купить, – и дает мне сумочку.
Я – лифт еще не успел уехать – в этом же лифте жму первый этаж, стою с пакетиком. Вот что сейчас это было?!
Не было этого месяца, не было вообще ничего. Исчезло как вода в песок. Не в смысле хорошо это или плохо, но вот так. Яиц купил, думаю, надо еще это купить и это, и я уже еду в лифте как обычный муж, который возвращается из магазина. Спокойно разулся, не стал прыгать ей на шею, не стал ничего изображать, пошел руки помыл – потому что дети же, – посмотрел на Серафимушку. Началась обыденная жизнь без всякого изображения.
Вот так Аня меня отрезвила – актерство остается на площадке. Смена закончена, рабочее место убрано. Все.
Это очень важно оказалось в профессии. Иначе это перерастает в болезнь. Вот есть, как говорится, медные трубы: если у тебя роль не заканчивается, и ты все ходишь с мыслью «ах, как я сыграл» – это беда. Я ловил себя на этой мысли, мы проходили этот период, и когда я вижу это в других, интересно наблюдать за собой несколько лет назад. Это как прививка.
Все, что касается детей, лежит на плечах наших жен. Я точно не знаю, что делать. Я пару раз в течение первого месяца, когда первенец родился, честно по ночам просыпался. Я знал, что надо проснуться и что-то делать. Не знал, что, но показывал, что готов помочь. Мне повезло: жену раздражало это изображение подвига. А еще утром скажу же, что всю ночь помогал, хотя полчаса потряс и уснул, и она опять. Аня запретила мне эту опцию – изображать, что я тоже молодец. Уснул – спи. Сколько раз ребенок просыпался за ночь, какие колики – она прошла все это одна, сняла с меня это.
Но с другой стороны, я не был таким дураком, чтобы просто расслабился. Для меня это стало большим таким мостком, когда понимаешь, что ты любишь этого человека еще больше. Не потому что тебе дали поблажку и отдохнуть. А потому что человек открывается. Каждый день что-то новое. И ты ради нее тоже готов что-то делать. Я просто знал, что в других местах даю ей почувствовать, что и я могу. Так и живем. Друг друга тяготы носите, есть такое выражение. Мне даже икону такую недавно подарили. В нашем случае это работает.
Аня закончила психфак, получила образование детского психолога. И я шучу, что в семье ее детей я самый старший. Но если серьезно, то от такого доверия близкого друг другу хочется меняться, хочется соответствовать тому образу, каким должен быть мужчина. Неожиданно признаешь, что ты изначально не мог явиться как «герой ее романа», как «надега». Это не я говорю ей: «ты ЗАмужем», а она может создать во мне мировоззрение и вокруг ситуацию, что она и правда за мужем.
В какой-то момент я узнал, что, когда я был в командировках – а я много снимался, – она детям говорила: «вот, папа приедет…» Она меня визуализировала, хотя меня не было, и семья была полноценной. Если бы она этого не делала, то я бы по-другому сегодня разговаривал – как папа, который бывает только наездами и которого целое лето нет.
Да, ты молодец, что всех отправил на юг. А когда я первый раз приехал Ане помочь на пару дней, думал: пару дней на юге, сейчас отдохну и вернусь в свою работу. Лучше бы я еще два месяца работал! Детей одеть на пляж (хотя их одевать-то не надо), собрать, потом на пляже быть и вернуться живыми всем назад – это ж какой труд и какой стресс. Я тогда понял, зачем вино было создано Богом. Все легли, темно, ты берешь бокал – и вот теперь ты на юге, ты отдыхаешь. Но мне нравятся эти воспоминания, они все равно самые счастливые.
Мы, мальчики, друг друга чувствуем. Что в школе, что во взрослой жизни иерархия выстраивается очень быстро. Боюсь этих слов – «самцы», «хищники», но мужики очень хорошо чувствуют, кто есть кто и кого где можно подломить, а где зубы обломаешь. Это даже пробовать не надо. И дома, в семье, даже твой сын, твой ребенок и друг – он отдельная планета. Он твой конкурент, говоря в мягко. И ты не на его планете. Даже с послушными детьми так же, а у меня сразу планета выросла. И я ищу подходы и пинкоды, чтобы туда зайти.
А с девчонкам все просто. Я один раз только сделал такую ошибку – ну не один раз, может, два. Дочка была неправа, и я подошел. Она на меня так смотрит испуганно – и тут меня пронизывает мысль: неважно, она права или нет, но ты при всех сказал, что она неправа! А ты ведь папа, ты защитник. И мне стало очень многое понятно. Не то чтобы я в этой ситуации как-то выкрутился – нет, она была провальная. Дочь запомнит, для нее это будет триггером, она будет знать, что папа тоже может принять какую-то другую позицию. Но с тех пор я не позволяю себе такого. Не в смысле, что Сима «всегда права», а в смысле понимания, что единственное, что я ей могу подарить, это быть дочерью, папа которой всегда на ее стороне. Поэтому с девчонками мне проще – там просто надо быть надежным.
А еще с младшей дочкой вот случай был, ей 11 лет. Попросила отвезти ее в торговый центр – я не мог, но и сказать «нет» не мог. Поехали из Подмосковья в Москву. «Мне надо походить одной» – переживаю, но ладно. Сорок минут ходила, купила финтифлюшку, но для нее это важно, я ей: «Какая классная вещь!» Потом думаю, раз уж приехали, пойдем к весне что-то купим – куртку, джинсы. Набрали, мерила, я смотрел – хорошая сцена из кино такая. Купили ей целый «лук», как сейчас говорят. Сели в машину, едем и я ловлю себя на такой некрасивой мысли: а когда же она скажет восторженное «пап, спасибо!» А она молчит. «Ты довольна?» – «Да, все нормально». Вечером Ане рассказал, а она говорит: «Это же самое хорошее. Как только она начинает изображать благодарность, возникает такой бартерный стереотип отношений с мужчиной. А что она так это все спокойно восприняла, это говорит о доверии к тебе. Она знает, что не надо изображать какую-то там реакцию. Это здоровые отношения». Вот так Аня опять поправила меня в моих ожиданиях.
Плохой полицейский у нас опять Аня. Мне опять повезло. Я реально псих. Если я их наказал, то это такое – папа разъярился, потому что они меня выбили из зоны комфорта. Но это не наказание, это их больше пугает. Они не понимают, почему, во-первых, а во-вторых, Аня говорит: «Еще хуже, когда ты тут же бежишь и извиняешься. Держи удар, даже если ты тысячу раз неправ, но уже вслух сказал. Они забудут – нет такого, что они на всю жизнь обиделись. Через 10 минут уже все забудут».
Наказаний у нас как таковых нет. Если только лишить гаджетов. И то я не могу – только Аня: «Быстро молча сдали!» Если я скажу, то они боятся. А если она, то понимают, что это просто строгость. Я хоть и актер, но не умею этим пользоваться.
Самое главное понять, что когда дети ругаются, нельзя вмешиваться. Я раньше влетал: «Так, стоп!» Меня первый раз мать остановила: «Ты что делаешь? Они сейчас успокоятся, а ты наорал – ты стал плохой». Они меня раздражают, но надо дать им десять минут. И реально: через десять минут они уже играют. А я бы влез, и для кого-то одного из них был бы уже врагом, я бы принял, что он виноват, они бы заплакали, разошлись по углам. Да, крик, ор – это, конечно, утомительно. И самое тяжелое – терпеть.
Максимум, на что я заточен, это сохранить в их памяти какой-то образ, которому они бы хотели соответствовать. В моей жизни, например, до сих пор это работает: будет ли стыдно моей маме. Я человек отчаянной, яркой жизни, но когда понесло, то это работает, не знаю, работает ли это правило у моих детей. Но мою позицию они знают.
Когда я узнал, что 15-летний сын покуривает, первая реакция была – побежать выяснять отношения. Но я понял, что у меня нет желания орать, потому что буду как дурак. Я настолько растерялся, что сказал: «Пошли мороженого поедим».
– Лимонное будешь?
– Буду.
– А когда курить бросишь? Будьте добры, два шарика.
– А я уже бросил.
– И шоколадное.
Я обозначил, что знаю. Он понял. Больше мы на эту тему не разговаривали. Ну, баловались они, какие там куряки. Это мы в 15 лет курили, а современным детям это уже неинтересно. Это я не себя успокаиваю. Просто сейчас «принципы взросления» изменились, их не тянет туда. Но я и боюсь – а их-то куда потянет?..
Совместное время с родителями для них, когда они растут, как налог. Маленькие были – им все было интересно: и в храм вместе, и еще куда-то. А вот я родился и вырос в семейном общежитии, и никто специально мной столько не занимался – ни настольными играми, ни совместными просмотрами фильмов. И сейчас я думаю, может быть, мы чересчур много уделяем им внимания, придумывая, как их развлекать и занимать?..
Нужно просто жить так, чтобы тебя не поймали с поличным. Надо быть всегда тем, кто ты есть. Не изображать, а когда дети уснули – мы теперь другие родители. Поэтому у нас всегда все в открытую, и когда гости приходят, дети все видят и все слышат, о чем говорят. Поэтому я люблю, когда за столом поют, играют, интересное общение. Но это, опять же, раньше им интересно было за взрослый стол попасть. А теперь они посидят 20-30 минут, а потом потихоньку уходят своими делами заниматься. С одной стороны, печально, с другой – ничего там плохого тоже не делается, они сами общаются, что-то сами придумывают. Их мир для меня непонятен, но я не позволяю себе расстраиваться из-за этого. Мы же выросли как-то, потому что, если у человека есть потенциал, то он вырвется из любого мира – и из виртуального тоже.
У нас семья живет церковным календарем, и вот здесь мне больше хочется возродить какие-то народные традиции, русскость какую-то. С возрастом я стал это лучше понимать, сам меняюсь, и дети это чувствуют. Они могут подсмеиваться, ну да, «у папы кукушка полетела», но я их подтаскиваю, они ходят на мои спектакли, смотрят, чем я живу, о чем говорю… У родителей была золотая свадьба, мы делали ее в таком традиционном стиле: с песнями и инструментами, с танцами и хороводами. И родители счастливы, и дети смотрят. Раньше это было норма, а теперь фольклор называется. Ну, пускай так, но для меня это дорого, важно и, надеюсь, станет традиционным.
Пока не могу сказать, что я мастер каких-то таких вещей. Но дрова дети таскают регулярно, это запомнят. Баня есть – не важно, что не они, а папа ее любит. Машина выгружает дрова в одном месте, а поленница – в другом. И тут традиция: «Ну, ребята, по полену взяли – и бегом».
Я всегда говорю: хорошо устроился – сел за пазуху Христу и живи нормально, только не забывай благодарить. Только, если быть хотя бы чуть маловерным, это тяжело – тогда хочется самому что-то доделать. А в моей жизни беспечной так.
С детства запомнил мамину фразу: «Андрюш, тебе никто не должен помогать, но тебе никто и не мешает. Бери и делай».
А в жизни я понял только одно (жена, хоть и согласна, уже подпрыгивает, когда я повторяю – так часто я это говорю): радость – это признак здорового человека. Если ты обнаруживаешь в себе отсутствие настроения, а бывает, что радость пропала, ты даже совета не имеешь права дать другому человеку. Если тебе скучное лицо дает советы, беги. Ничего путного и правильного тебе не может сказать человек с нерадостным выражением лица – там говорит его боль.
Самое крутое – это радость. Придерживайся радостных людей и сам будь радостным, чтоб они к тебе прилипали. Никто радостный не будет прилипать к зануде. Радость надо сохранять в себе, держать. И вся основа нашей церковной жизни строится на этой радости. «Умой лицо свое». Батюшка мне как-то сказал:
– А знаешь, как можно умыть лицо свое? Улыбкой!
Улыбайтесь. Сейчас мы часто это слышим как проповедь, и думаем, а вокруг столько проблем. Но радоваться надо уметь.
Мне с женой повезло. Я понимаю, сколько людей несчастных, кого пожалеть хочется, и не всегда так случается, как у меня. Но я одно скажу: если случается, ты обязан быть счастливым человеком, обязан это ценить, видеть это, и говорить об этом важно! Надо понимать, что это не всегда бывает и не у каждого, и преступно, если ты будешь такой невежественный, чтобы все это не ценить!
Как быть настоящим мужчиной? Можно ли этому научиться? Насколько много в становлении мужчины зависит от женщины?
Родители читают довольно строгие правила лагеря и решают: «Да, нашему ребенку это подойдет, там его исправят, он станет лучше!» А как на самом деле?
Психолог-консультант Петр Дмитриевский о том, можно ли прожить без конфликтов, почему они возникают и как их преодолевать, не разрушая семью.
Сложно понять и принять, что деменция неизлечима, но можно продлить светлый период.
Актер театра и кино Сергей Перегудов о зрелом отцовстве и о том, как востребованному артисту успевать быть папой и как быть родителем в тревожные времена.