Журнал «Батя» продолжает серию публикаций, приуроченную к 200-летию Отечественной войны 1812 года.
Читайте также:
Скажи-ка, дядя! Памяти 1812. Часть I
«Стоял июнь, а может март…» Памяти 1812. Часть II
Волк, думая залезть в овчарню, попал на псарню… Памяти 1812. Часть III
«Изведал враг в тот день немало…» Памяти 1812. Часть IV
«Шумел, горел пожар московский…» Памяти 1812. Часть V
В любой войне всегда есть своя «точка невозврата». Решающая, переломная победа или, напротив, поражение, после которого неизбежен крах. В той Отечественной войне, что закончилась 67 лет назад, это были победы под Сталинградом и Курском.
В «нашествии двунадесяти язык» очень трудно найти эту переломную точку. Бородино? Да, французы не сумели разгромить русскую армию — но ведь и сами они отнюдь не были разбиты. Ничего еще не было решено…
На взгляд автора, таким переломным моментом стала битва под маленьким русским городом Малоярославец.
Формально это сражение решающим назвать сложно. Численность сражающихся на порядок уступала численности при Бородино. Армия Наполеона здорово растянулась на марше (все-таки более чем стотысячная армия с непомерно раздувшимся обозом — это ОЧЕНЬ длинная колонна, во сколько рядов ее ни строй) и не смогла в итоге выставить на поле боя больше 24 тысяч солдат против 15 тысяч русских.
Есть такое общепринятое понятие – «туман войны». Между прочим — введенное в оборот одним из участником войны 12-го года, прусским офицером на русской службе Карлом фон Клаузевицем. Попросту говоря, это вроде игры в шахматы при условии, что фигуры противника не видны вам, а ваши, в свою очередь — противнику. Или — вроде драки двух слепых боксеров. Зачастую у полководцев слишком мало данных, чтобы вычислить намерения противника; информация от разведки (тем более, в эпоху, когда самым быстрым транспортом является конь) может запоздать или оказаться в корне неверной. Цена ошибки может оказаться очень высока – и ее причиной часто отнюдь не является бесталанность наших полководцев или генералов врага. Это – туман войны…
Не в последнюю очередь «туманом войны» объяснялось то, что русская армия выступила из Тарутинского лагеря 23 октября 1812-го года, на пятый день после выхода Наполеона из Москвы. В конце-то концов, в древней столице еще оставались французские части, и с уверенностью говорить о том, что Наполеон оставляет Москву, числа так 20-21 октября, пожалуй, было еще нельзя. Увы, данных с разведывательных спутников у Кутузова не было, по причине отсутствия таковых спутников на орбите Земли.
Расстояние между Москвой и современным Малоярославцем — где-то 120 км. От современного Тарутина до Малоярославца — 35 км. Иначе говоря, идти русской армии до Малоярославца никак не менее суток, а лучше бы и двое – разбив марш на два дневных перехода.
Впрочем, это – обычный походный темп. Для суворовских солдат вполне нормальной была скорость и в 50 км в день. Когда наполеоновская армия еще была армией в полном смысле этого слова, а не разлагающейся бандой мародеров… пожалуй, не менее Суворова способный к быстрым маршам Наполеон, располагая где-то 6-дневным запасом времени перед подходом основных сил русских, вполне мог бы и «проскочить». То есть — пройти эти 120 км и переправиться через речку Лужу, на южном берегу коей и стоял Малоярославец. А потом – двинуться дальше, в неразоренные еще области России, к складам русской армии в Калуге. Особенно – учитывая «туман войны». Ведь никто еще не знал, что решит Наполеон – направиться, к примеру, к Санкт-Петербургу, атаковать тогдашнюю столицу страны, или, напротив, не ударит ли по Тарутинскому лагерю, попытавшись навязать русской армии еще одно генеральное сражение.
Вот только «проскочить» Наполеону было не суждено. Французская армия слишком уж растянулась на марше и потеряла изрядную часть артиллерии и кавалерии не столько в боях, сколько из-за недостатка фуража – нечем было кормить лошадей. Этих шести дней сильно растянувшейся на марше потрепанной французской армии, еле-еле хватило, чтобы ее передовые части успели подойти к тому самому маленькому городку Малоярославцу. Ценному не самому по себе – а как мало-мальскому плацдарму на южном берегу реки Лужа.
Впрочем, не совсем успел и Кутузов.
Битва под Малоярославцем началась со взаимных ошибок обеих сторон. Сперва русские недооценили силы противника и собрались атаковать село Фоминское, полагая, что имеют дело с небольшим отрядом фуражиров врага. Спасла чистая случайность: один из русских командующих, генерал Сеславин, лично наблюдал не только крупные силы противника, перед самой атакой подошедшие к селу. Сеславин разглядел и самого Наполеона… что, безусловно, можно считать чистым везением. Что и говорить — бывает.
А вот следующую ошибку допустили французы.
Корпус Дохтурова, подошедший к соседнему с Фоминским Малоярославцу, чтобы не пропустить французов к Калуге, крупнейшему русскому продовольственному складу – был принят Наполеоном за основную русскую армию. Потому Наполеон задержался 23 октября в Боровске, чтобы дождаться подхода основных сил; французский авангард из 600 человек в тот же день занял Малоярославец, но дальше французы двигаться не решились.
На следующее утро Дохтуров выбил французов из города. Французы, в свою очередь, подтянув силы, к полудню вытеснили русских. И грянул бой – пусть несколько менее масштабный, чем Бородино, но уж никак не менее ожесточенный.
В какой-то степени это был «неправильный» бой. Стороны не блистали особыми тактическими хитростями. Подкрепления в ходе всего дня подходили и к нашим, и к французам; полководцы бросали их в бой прямо с марша, не пытаясь накопить силы, не пытаясь обойти противника и ударить во фланг или тыл, не пытаясь сконцентрировать на направлении удара сотню-другую орудий и решить дело массовым обстрелом. Мужество на мужество, штыки на штыки, стенка на стенку. Вот только одним, как и при Бородино, нужна была БЫСТРАЯ и убедительная победа, а вторым – достаточно было просто не проиграть.
8 раз город переходил из рук в руки. И, наконец, остался все же за французами.
Корпус Дохтурова и подошедшие в ходе битвы подкрепления, потеряв почти 7 тысяч человек из 15, отошли от горящего Малоярославца. Потери французов (и примкнувших к ним итальянцев) были примерно такими же, но поле боя все же осталось за ними. Бой утих с наступлением темноты и подходом основной русской армии под командованием Кутузова. Сосредотачивались у Малоярославца и основные силы некогда «Великой» армии вторжения.
Итак, победа французов? Как бы не так.
Мы уже приводили в статье о Бородинской битве некоторые рассуждения о том, кого по окончании битвы стоит считать победителем, а кого – побежденным. Здесь можно добавить одно: сражение за Малоярославец французы выиграли. Сражение под Малоярославцем окончилось для них катастрофически.
Да, французы захватили городок, в котором до этой битвы жило примерно 1500 человек. Да, им досталось поле боя в виде некоторого количества сгоревших и разрушенных домов. Но главной целью сражения была совсем не «избушка лесника». Французам нужен был прорыв в незатронутые войной области России. Такой прорыв означал бы, что армия сможет получить вдоволь продовольствия и – главное – фуража, корма для коней, в областях, которые французы еще не успели разграбить. А еще в Калуге были военные склады, и вполне можно было рассчитывать пополнить запасы ядер и пороха. В общем – французы могли вернуть боеспособность своей кавалерии и артиллерии, двум козырям, принесшим Наполеону десятки побед.
Вот только прорыв – не удался. Дохтуров и его солдаты, подоспевшие к концу боя подкрепления под командованием Раевского и Платова, не пустили Наполеона дальше, на юг, до подхода основных сил. Это было главным результатом битвы под Малоярославцем, и одной из самых важных побед русской армии в этой войне.
А город… что ж, город еще возродится. Русские еще отстроят и Москву, и Малоярославец, и прочие разоренные «великой бандой мародеров» города. Главное – Наполеон не прошел дальше. Волк не смог выбраться с псарни.
Итак, наутро следующего дня после битвы при Малоярославце Наполеон убедился, что перед ним вся армия Кутузова. Ее точной численности он наверняка не знал – ее, откровенно говоря, и сами русские вряд ли знали с точностью до человека. Кто-то на марше отстал, кого-то из недавно прибывших рекрутов еще не внесли в соответствующие списки, какие-то из соответствующих списков писаря по небрежности изничтожили. Однако вряд ли Наполеон ждал, что эта армия будет по численности меньше 100 тысяч. На самом деле у Кутузова непосредственно было около 90 тысяч солдат при 600 орудиях. Ну и еще тысяч 20 казаков и кавалеристов занимались охотой на французских снабженцев, были и «отбившиеся» от основных сил батальоны и полки.
Наполеон мог выставить где-то 70 тысяч при 360 пушках – почти вдвое меньше, чем под Бородино. В былое время император наверняка, не колеблясь, атаковал бы противника. И, положа руку на сердце – имел бы хороший шанс на победу. Но… но война – это не только простая арифметика. Император в совершенстве владел и алгеброй. Еще в Москве обоз наполеоновской армии неимоверно вырос – и на марше приходилось бросать лишнее. Лишним «великая банда мародеров» считала отнюдь не награбленное в столице, а как раз порох и ядра. Как итог – запасов для артиллерии хватило бы всего только на один хороший бой.
Хорошо если в этом бою удастся русских разгромить, нанести такое поражение, чтобы можно было навсегда забыть о Кутузове. Вот только результаты и Бородина и только что прошедшего сражения под Малоярославцем были весьма красноречивы. Что, если бой будет равным, пусть даже с некоторым перевесом французов? Всё равно ведь сдаваться на следующий день придется! А сдаваться Наполеону решительно не хотелось – что, конечно же, можно понять.
И потому император поступил так же, как Кутузов во время совета в Филях. Увидев, что мнения генералов разделились, Наполеон оборвал совет и приказал отступать по старой Смоленской дороге. По дороге, местность вокруг которой французская армия уже крепенько разорила.
Впервые в жизни император отказался от генерального сражения и отступил. Никогда такого не случалось ранее – и никогда не повторится впредь. Кутузов же, в свою очередь, к генеральному сражению и не стремился. Прямое противостояние Наполеону – это всегда риск и очень большие потери. Кутузов стремился побеждать, максимально сберегая жизнь своих солдат. Что и говорить, для полководца качество настолько же похвальное, насколько и редкое.
Как известно, на Голгофе рядом с Господом Иисусом Христом и раскаявшимся разбойником был распят и разбойник нераскаявшийся. И путь армии Наполеона к Смоленску, наверное, был похож на путь этого самого нераскаявшегося разбойника на Голгофу. Улюлюкающая, плюющаяся и кидающаяся камнями толпа, тающие силы, бесславная гибель… И как таяли силы у того неизвестного разбойника – так же по ходу отступления по старой Смоленской дороге таяла французская армия.
В своих рассказах Джек Лондон примерно так описывает процесс охоты волков на лосей. Волки отнюдь не кидаются в драку с лосиным стадом, так сказать, не стремятся к генеральному сражению. Лоси – зверюги еще те, вполне способные причинить массу неприятностей любым охотникам. Волки попросту отбивают от стада слабых – а потом не дают им ни минуты покоя. Ни попить, ни откушать чего-нибудь вкусного – отбившемуся лосю приходится все время быть настороже, отмахиваясь от волков. Рано или поздно и самый могучий лесной великан, способный в прямой схватке покалечить десяток врагов – ослабеет и станет добычей.
Собственно, нечто похожее из себя отступление французов и представляло. Страшно растянувшаяся на марше армия – и из-за обоза, и из-за того, что кавалерия плавно превращается в пехоту по причине того, что все меньше остается продовольствия, кроме собственно лошадей этой самой кавалерии. Отсюда и разная скорость движения наполеоновских частей – бравые ребята из «старой гвардии» видывали и не такое, эти способны прошагать 30-40 км в день не хуже суворовских богатырей. А вот спешенные кавалеристы или оголодавшие, с бору по сосенке сбитые в полки и дивизии европейские наемники вроде итальянцев, голландцев, и прочая и прочая – это совсем другое дело. Вот они-то и становятся первой добычей наших «охотников» – легкой кавалерии, казаков и партизан.
То же – относительно боеспособности частей. Очень уж она разнилась у отдельно взятых частей бывшей «великой армии». Хотя не стоит забывать: силы у противника еще были. Денис Давыдов так описывает марш «старой гвардии»:
«…Все наши азиатские атаки не оказывали никакого действия против сомкнутого европейского строя… колонны двигались одна за другой, отгоняя нас ружейными выстрелами и издеваясь над нашим вокруг них бесполезным наездничеством. В течение этого дня мы еще взяли одного генерала, множество обозов и до 700 пленных, но гвардия с Наполеоном прошла посреди толпы казаков наших, как стопушечный корабль перед рыбачьими лодками…»
Насчет «азиатских» атак – тут Давыдов никоим образом не говорит что-то плохое, это всего лишь стиль «ударь и отступи». Весьма себе действенная тактика, для противостояния которой нужна изрядная выучка и мужество. Да, Старая Гвардия обладала и тем, и другим – вот только и под Бородином-то у Наполеона было тысяч 20 таких солдат, не больше, а уж после всех перипетий с отступлением из Москвы их число вряд ли увеличилось. Остальные же… Только отряд Давыдова только за 1 день захватывает 700 пленных, включая генерала и «множество обозов»! Ну а гвардия… пусть идет. Все равно почти никто из этих гвардейцев в итоге не вернется домой. Какой смысл лезть к ним на штыки и доказывать, кто на этом поле самый крутой – когда вокруг полно французов, включая генералов, сдающихся сотнями и тысячами?
Вот примерно так все и обстояло до 3-го ноября. Наполеоновская армия отступает к Смоленску, русский авангард Милорадовича, казаки Платова и партизаны отхватывают от нее по кусочку (700 человек за день там, 700 здесь – в общем, копеечка к копеечке, знаете ли), основные силы Кутузова двигаются параллельно французам, но чуточку южней — на случай, если французам вновь придет идея свернуть куда не положено. Ну а если кто-то отстанет…
3-го ноября под Вязьмой схватились передовые русские части под командованием Милорадовича, тысяч в 20 человек, и части французской армии общим числом в 37 тысяч – почти вдвое больше. Французы потерпели тяжелое поражение и отступили, оставив 3 тысячи пленных (в том числе 1 генерала). Примечательным был один момент, случившийся на следующий после сражения день: выпал первый снег…
Впрочем, куда примечательнее было замеченное бравым генералом Ермоловым, одним из героев еще Прейсиш-Эйлау. По мнению Алексея Петровича, битва под Вязьмой была последним более-менее организованным сражением со стороны французов:
«В Вязьме в последний раз мы видели неприятельские войска, победами своими вселявшие ужас повсюду и в самих нас уважение. Еще видели мы искусство их генералов, повиновение подчиненных и последние усилия их. На другой день не было войск, ни к чему не служила опытность и искусство генералов, исчезло повиновение солдат, отказались силы их, каждый из них более или менее был жертвою голода, истощения и жестокости погоды…»
Это – мелкий камешек в огород историков, по мнению коих именно Генерал Мороз и одержал основную победу над французами. Товарищи и господа хорошие – уже был Малоярославец, где Наполеон отказался от генерального сражения. Был марш к Смоленску, во время которого по семь сотен пленных за день брал только один из многочисленных партизанских отрядов. Была Вязьма, при двукратном превосходстве французов закончившаяся их поражением и тысячами пленных. Наконец, «на периферии войны» Витгенштейн, получив подкрепления, вышиб-таки французов из Полоцка – в тот самый день, когда армия Наполеона оставила Москву.
И только после всего этого – пошел снег. Самый первый снег. О жутких холодах конца декабря не было пока и речи. Но судьба кампании уже была решена.
Который был час, когда папа вернулся из магазина, сколько сломанных машинок пришлось починить папе и какие тарелки и чашки разбила дочка, пока папа учил ее мыть посуду?
В отношении физических опытов надо стараться детей не просто развлечь фокусами, но и достичь вполне конкретного результата: чтобы они могли распознавать изучаемые физические эффекты и закономерности в самых разных ситуациях.
«Папа, а мы всё-таки кто?» – «Как это – кто?» – «Ну вот смотри. Мы теперь знаем, что у тебя были предки самых разных национальностей – русские, украинцы, поляки, татары, французы, греки. А еще, может быть, шведы и румыны. Так кто же мы? И кто я?..»
Сложно понять и принять, что деменция неизлечима, но можно продлить светлый период.
Актер театра и кино Сергей Перегудов о зрелом отцовстве и о том, как востребованному артисту успевать быть папой и как быть родителем в тревожные времена.