Геннадий и Алексей Мосины: живопись, история, семья

Круг научных интересов екатеринбургского историка Алексея Мосина широк: археография, история Урала и уральских фамилий, род Демидовых… В начале девяностых он стал изучать свою родословную и был поражен, как много в архиве информации о его предках — простых уральских крестьянах. Захотелось помочь землякам, тоже желающим больше узнать о своих корнях, и он разработал программу «Родовая память», написал немало статей и даже книг на эту тему. Алексей Геннадьевич Мосин рассказал «Бате» о том, чем обязан своему отцу-художнику, о своем детстве и собственном родительском опыте, семейных традициях и интересе к генеалогии.

Алексей Мосин родился 28 апреля 1957 года в Горьком (Нижний Новгород) в семье уральского художника Геннадия Мосина. Вскоре семья вернулась на родину отца.

В 1981 году окончил исторический факультет Уральского государственного университета по специальности «историко-архивоведение». Защитил кандидатскую диссертацию (1986 г.) по теме «Книжная культура и рукописная традиция русского
населения Вятского края (XVII — середина XIX в.)», докторскую (2002 г.) – по теме «Исторические корни уральских фамилий: опыт историко-антропонимического исследования».

Профессор кафедры истории России УрГУ (УрФУ). Заведующий кафедрой истории и проректор по научной работе Миссионерского института.

Председатель Уральского отделения Археографической комиссии РАН (с 2003 г.). Лауреат Всероссийской литературной премии им. П. П. Бажова за книгу «Род Демидовых» (2013).

Женат с 1983 года, имеет сына и двух внуков.

Об истории семьи, выборе профессии и путешествии старинной монетки

— Алексей Геннадьевич, отец ваш был художником, а вы пошли в науку.

— Может, это призвание. Дети художников часто идут по стопам родителей, и мой младший брат Ваня тоже стал художником. Это естественно – когда воспитываешься в семье художника, с младых ногтей к этому приобщаешься. У меня был интерес к рисованию – лучше всего у меня получалось перерисовывать из книжек портреты великих людей. Когда я учился в 10 классе, Ваня учился в 8 и готовился поступать в художественное училище, и папа мне предложил: «Ты тоже походи ко мне в мастерскую, я буду делать постановки». Мы вместе с Ваней рисовали, папа считал, что у меня неплохо получается, но всё-таки я сделал выбор в пользу университета, поступил на истфак, и, что очень важно, папа меня поддержал. Сказал: «Правильно! Вижу, что у тебя серьезный интерес. Будешь историком».

Фрагмент документального фильма Геннадия Шеварова «Алексей, сын Геннадия», 2008 г.

— Интерес появился благодаря урокам истории?

— Нет, школьные уроки истории мне почти не запомнились. Папа всегда интересовался историей, много картин написал на исторические темы. А когда мне было лет 8, мы с родителями отдыхали на Волге, собирались ехать на моторке на другой берег, папа с мамой готовили лодку, проверяли мотор, а мы с Ваней тем временем прогуливались по берегу, стали «печь блины» — кидать в воду плоские камешки. Поднял я с земли очередной камешек и увидел, что это не камешек, а металл. Потер рукой, что-то там заблестело. Подошел папа, посмотрел: «Ох, это же старая монета!» Оказалось, что это две копейки 1812 года. До сих пор думаю: если бы это были две копейки не 1812 года, а 1813 или 1811, произвело бы это на меня такое впечатление? А тут папа сразу стал рассказывать про 1812 год.

Потом оказалось, что эта монета чеканена в нашем городе, Екатеринбурге. Здесь был монетный двор, который снабжал монетами всю страну. Эта монета родилась в нашем городе, потом имела хождение, каким-то образом попала в Волгу, Волга ее вымыла в Васильсурске, и я, восьмилетний мальчишка, нашел ее на берегу и снова привез в наш город! Такое путешествие она совершила во времени и пространстве!

В Васильсурске мы жили у дедушки, и оказалось, что у него коллекция монет. В молодости он был партийным работником и так горел на этой работе, что к 32 годам практически стал инвалидом, врачи настоятельно порекомендовали ему уехать из города на природу. В 1935 году, сразу после рождения дочери, моей мамы, он уехал в поселок Васильсурск – живописнейшее место, где Сура впадает в Волгу. (Место это всегда привлекало художников, Левитан там писал!). Думаю, это спасло дедушку, потому что в 1937 году большинство тех, с кем он работал, были уничтожены, а про него как-то забыли, так как он уже был не у дел.

В Васильсурске дедушка увлекся краеведением, водил экскурсии отдыхающих – там несколько домов отдыха и санаториев было, — а друзья и знакомые, зная о его увлечении, когда что-то находили, приносили ему. Так он собрал коллекцию монет, в ней даже были монеты XVII века, потом он эту коллекцию передал мне. Вот это во многом способствовало развитию интереса к истории.

— А как познакомились ваши родители?

— Папа учился в Академии художеств, после второго курса их послали на пленэр на практику, а одна из баз Академии была как раз в Васильсурске – я вам уже говорил, что это место художники любили. Папин однокурсник-горьковчанин (Нижний Новгород тогда назывался Горький) знал, какое это чудное место, поэтому попросился туда на практику и папу уговорил. Сказал: «Поедем, Гена, не пожалеешь. А какая там рыбалка!» И папа поехал, там познакомился с мамой, она заканчивала школу, они сразу приглянулись друг другу, и уже на следующий год папа сам попросился на практику в Васильсурск. Поженились они в 1955 году, когда папа еще учился в Ленинграде, а мама в Горьком, в пединституте, ездили туда-сюда, я родился в Горьком, когда мама институт заканчивала, потом они уехали к папиной маме в Берёзовский (город в 12 километрах от Екатеринбурга), и только в 1960 году папа получил квартиру в Свердловске.

Когда он закончил Академию, его педагог, Виктор Михайлович Орешников (замечательный человек и художник), предлагал ему остаться в Ленинграде. Сказал, что квартиру пока дать не могут, но в общежитии устроят, а работать папа сможет у него, Орешникова, в мастерской. Папа поблагодарил, но отказался, объяснил, что жить и работать хочет на родине, на Урале. И уехал!

Начало мая 1957 г., Горьковский речной вокзал. Семья Мосиных с новорожденным Алексеем едет в Васильсурск.

Тяготы и радости в семье советского художника

— Много ли времени он проводил с вами? С одной стороны, художнику не надо ходить на службу, с другой, творческая работа некоторых так поглощает, что уже не хватает времени ни на что другое: ни на отдых, ни на семью.

— Это не про папу. Трудился он всегда много и увлеченно, но был очень домашним человеком, семьянином.

Геннадий Мосин с сыном Алексеем

Сам он вырос без отца – его мама ушла от мужа еще до папиного рождения, какое-то время пожила у своих родителей в селе Каменное Озеро (теперь это село Каменноозерское Богдановичского района Свердловской области), а потом их раскулачили, и когда папе был всего год, она уехала с ним в Берёзовский. Там он вырос, в 16 лет поступил в художественное училище в Свердловске, каждый день ходил десять километров туда и десять обратно — через лес, а время было послевоенное, дезертиры встречались (одного папиного товарища дезертиры убили за буханку хлеба, которую тот нес на рудник своему отцу).

Папа с детства знал, что хочет стать художником, и шел к этой цели, хотя почти никто из близких не относился к его увлечению всерьез. Мама, моя бабушка, мечтала, чтобы он стал инженером, родственники и мамины подруги, когда он говорил, что будет художником, смеялись: что это за профессия? Вот инженер – понятно: уважаемый человек. Только одна тетя, тетя Аня, поддерживала его, говорила: «Рисуй, Гена», всё время дарила ему то наборы цветных карандашей, то альбомы. Папа до конца жизни вспоминал ее с благодарностью.

Папа был единственным кормильцем – мама не работала… Точнее, не зарабатывала. Я не помню, чтобы мама сидела без дела. Стирала, готовила, шила, а всё свободное от домашних дел время посвящала нам с братом: читала нам вслух, водила нас куда-то. Это огромный труд! И папа сам не раз говорил, что только благодаря маме у него есть возможность сосредоточиться на творчестве. А мы благодаря тому, что мама не работала, не ходили ни в ясли, ни в детский сад. Общения со сверстниками нам хватало – мы много гуляли во дворе, но жили дома.

Семья Мосиных

— Неужели в то время художник мог один прокормить семью?

— В роскоши мы никогда не жили, а бывали и очень трудные в финансовом отношении периоды. Это сейчас могут быть разные заказчики, а тогда заказчик был один: государство. Если государство не желало заказывать художнику работу, фактически обрекало его на голод и нищету. Советское государство считало нужным контролировать всех, тем более людей творческих, а папа был человеком принципиальным, сам принимал решения, поступал так, как считал нужным, и это ему иногда выходило боком.

Например, бурю негодования вызвала их совместная с Мишей Шаевичем Брусиловским картина «1918 год». Никто до них так Ленина не писал, на всех советских картинах его изображали таким домашним, с добрым прищуром, а тут видно, что это жесткий диктатор, выступающий перед обезличенной солдатской массой. Ни папа, ни Миша Шаевич не были диссидентами, они были типичными шестидесятниками, и, как почти все интеллигенты того времени, верили в «самого человечного человека», в то, что нужно вернуться к ленинским нормам. Но как реалисты – то, что они делали, называлось «суровым стилем», — изобразили вождя так, что многие возмутились. Из Москвы приезжало начальство, обсуждали, можно ли вообще выставлять такую картину, потом были разные статьи, в том числе и ругательные.

Г. Мосин, М. Брусиловский. «1918»

А папину картину «Политические» так и не пропустили и ничего папе за нее не заплатили, 15 лет она провисела в мастерской за шторой. Когда друзья приходили, папа штору отдергивал. На всех эта картина производила большое впечатление.

Г. Мосин. «Политические». Фото: Екатерина Пермякова

Не был папа придворным художником, хлеб свой зарабатывал в буквальном смысле в поте лица.

— Но находил время для семьи, детей?

— Всё свободное время он проводил с семьей. Мы имели возможность наблюдать, как он работает, как общается с людьми. Воспитывал он нас не нотациями, а примером. Он многое умел делать руками, я в этом смысле на него совсем не похож, у меня, как жена говорит, всё из рук валится, а у папы была крестьянская хватка: если за какое-то дело брался, овладевал им. Многое мог починить, смастерить, любил работать на земле, был страстным рыбаком, охотником. Никогда не забуду, как мы всей семьей ловили чехонь на Волге. Мы много лет подряд там отдыхали с родителями, в пионерские лагеря никогда не ездили.

В мастерской у него мы с Ваней много времени проводили – папа нас никогда не гнал, а иногда и сам звал. Мы с детства понимали, что это место, где папа работает, не мешали ему, а смотрели, как он работает, учились.

Часто дома бывали гости. Когда открывалась выставка (коллективная или чья-то персональная), после открытия художники традиционно шли к Мосиным, мама пекла пироги, в большой комнате накрывали стол – человек 30 собиралось. Пели песни, что-то обсуждали. Нас никогда не отправляли в другую комнату, мы всегда сидели за общим столом, слушали разговоры взрослых, нам это было интересно. Со многими родители дружили семьями. Например, с Геннадием Калининым. Инженер, он всерьез увлекся живописью, стал художником-любителем, на досуге много писал этюды, иногда наши семьи вместе выезжали на природу.

Вообще больше всего мы любили выезжать на природу. Когда папа оформлял объект на мотоциклетном заводе в Ирбите, директор завода разрешил ему купить там мотоцикл (тогда же просто так нельзя было купить ни машину, ни мотоцикл, люди годами в очереди стояли). Папа купил мотоцикл с коляской «Урал», и мы на нем объездили весь пригород Свердловска, ездили и дальше.

Г. Мосин. «На Чусовой»

Я уже рассказал, что когда мы были маленькие, мама читала нам вслух, к трем годам я многое выучил наизусть и иногда устраивал мини-спектакли: брал книгу, водил по строкам и читал вслух, а дойдя до конца страницы, переворачивал и продолжал чтение. Если кто не знал, у него создавалось впечатление, что трехлетний ребенок умеет читать. Ну а в пять лет я уже действительно читал и брата учил, он научился читать еще раньше, в четыре с половиной года. Все в семье любили читать, обсуждали прочитанное, делились впечатлениями.

Также родители очень любили музыку и нам привили эту любовь. Папа играл на балалайке, на гитаре, на гармошке. В шестидесятые годы в Свердловске была удивительная творческая атмосфера, сложилось содружество творческих людей, не только художников. В те годы здесь жили и работали Анатолий Солоницын, Глеб Панфилов. Открывается выставка – все идут на выставку, премьера фильма или спектакля – все в кино или театр, концерт – все на концерт. Это всех нас обогащало. Не только сами концерты и выставки, но, что не менее важно, неформальное общение. Уже в девяностые я встретился в Петербурге с Панфиловым. С каким же восторгом он вспоминал о том времени!

Геннадий Мосин в мастерской

— Отец ваш рано умер.

— Да, в 52 года, в декабре 1982. Диагноз в 1981 году поставил ему его друг Марк Рыжков, патологоанатом, поэт и переводчик армянской поэзии. Даже нарисовал и показал ему, где опухоль: там, где пищевод соединяется с желудком. Очень тяжелый рак. Папа как раз тогда готовил первую в своей жизни персональную выставку. «Марк, сколько времени ты мне даешь?» — спросил он. «Три месяца я тебе гарантирую», — ответил Марк. «Хорошо, — сказал папа, — успею сделать выставку». Он прожил еще год и три месяца, успел сделать две выставки: в ноябре 1981 года в Свердловске, а в январе 1982 в Москве, в выставочном зале на Тверской (тогда – улице Горького). Обе прошли с большим успехом.

Г. Мосин. «Автопортрет». 1972 г.

— Его друзья опекали вас после его ухода?

— Мы до сих пор общаемся, но когда папа умер, я уже был достаточно взрослый, самостоятельный, в опеке не нуждался. Ваня тоже. Вот маму они всегда опекали, никогда она не чувствовала себя покинутой. Ей сейчас 81 год. Самые близкие папины друзья – Виталий Михайлович Волович, Миша Шаевич Брусиловский – тоже живы: Виталию Михайловичу 88 лет, Мише Шаевичу 85. Когда Брусиловский продал несколько своих работ, он на полученные деньги издал папин альбом.

Алексей Мосин на выставке работ отца с альбомом в руках

«По примеру отца я старался проводить время с семьей»

— Женились вы уже после смерти отца?

— Да, но я успел познакомить Лену с папой, и он одобрил мой выбор.

— А как вы с женой познакомились?

— На пятом курсе я решил, что всё постиг и университет мне уже не нужен, почему бы его не бросить? Такое со старшекурсниками бывает. Перестал ходить на занятия. Посещение и так было свободным, но я совсем учебу забросил. Мой научный руководитель, Рудольф Германович Пихоя (впоследствии, в 90-е, он был главным архивистом России), поступил мудро: не стал ни ругать, ни отговаривать, а посоветовал взять академический отпуск. Сказал: «Поработай годик, а если решишь восстановиться, у тебя будет такая возможность. Не захочешь – воля твоя».

Я действительно оформил академку и год работал в лаборатории археографических исследований. Там мне среди прочего поручили привлекать в археографические экспедиции молодежь, поэтому я ходил на родной истфак к первокурсникам, знакомился с ними, и 22 человека заинтересовались и пришли к нам. Лена была среди них. Зимой мы вывозили их на разведку, а летом была большая экспедиция. В 1983 году мы поженились, а в 1984 родился наш сын Митя. Я тогда уже работал, а Лена заканчивала университет. Потом по распределению она попала на завод, в отдел технической документации, и до сих пор, уже больше тридцати лет, там работает.

— Вы успевали заниматься сыном?

— Конечно, я по примеру своего папы старался, насколько позволяла работа, проводить как можно больше времени с семьей. Папа еще в 1973 году купил дом в деревне Волыны (это около Староуткинска), и мы до сих пор летом максимум времени проводим там. Сын там рос, сейчас уже внуков нам туда привозят – старшему, Ване, пять лет, Ярославу год и четыре месяца. Можно сказать, это наше родовое имение.

Ходили в походы в лес, на Чусовую, часто и брат с семьей к нам присоединялся. Наш Митя и его сын Ваня одногодки, до 13 лет много времени проводили вместе, потом брат с семьей переехал в Петербург. К сожалению, жизнь моего брата Вани оказалась еще короче, чем папина: 47 лет. В 2007 году у него остановилось сердце. Во сне.

Алексей Мосин на фоне Мосина камня на реке Чусовая

Что касается выбора сына, то я даже не пытался на него повлиять. Понимал, что он совсем другой. Все люди разные, и если меня всегда больше интересовали гуманитарные науки, Митя технарь. Причем именно практик – к учебе, включая точные науки, у него особого интереса никогда не было, зато он, как и его дедушка, многое умеет и любит делать руками. В компьютерах тоже хорошо разбирается. Сейчас работает системщиком в крупной компании.

Алексей Мосин с сыном Дмитрием

Книжным человеком, как мы с Леной, Митя не стал. Читает, конечно, но не так много, как нам, может быть, хотелось бы. Сейчас с внуками занимаюсь, надеюсь, что они полюбят книгу. Ваня уже все буквы знает, слова многие прочитывает, но книги читать сам пока ленится, ему больше нравится, когда вслух ему читают. Но в эту зиму планирую всё-таки приучать его к чтению. И в огороде он мне помогает. Вообще сейчас для меня самые счастливые минуты – это те, которые провожу с внуками.

Алексей Мосин с внуком Ярославом

Алексей Мосин с внуком Ваней

«Родовая память»: приблизить знания к людям

— Я знаю, что вы занимаетесь историей рода, хотя это не основная ваша тема.

— Мне трудно сказать, какая тема у меня основная, потому что если я берусь за что-то новое, погружаюсь в это с головой. Одновременно занимаюсь изучением родовой истории, уральских фамилий, историей рода Демидовых, историей Урала, нумизматикой, историей старообрядчества.

С учебой мне удивительно везло. Как только начались занятия на первом курсе, я попал в археологическую экспедицию – мы копали палеолитическую стоянку в Томской области. Археологом не стал, но пришел в археографический кружок. Лекции по археографии нам читал Рудольф Германович Пихоя, он же вел кружок. Археографы занимаются поиском старинных книг – рукописных, первопечатных, — а большинство этих книг сохранили старообрядцы. Вот в археографические экспедиции я ездил 18 лет: в Кировскую область, в Пермскую, в Челябинскую, в Курганскую, в Башкирию. Уже на третьем курсе был начальником отряда. Это огромная ответственность, но и замечательная жизненная школа!

В экспедициях я открыл для себя удивительный мир старообрядчества. Вообще это была первая встреча с глубоко верующими людьми, я увидел, как вера влияет на всю жизнь человека вплоть до бытовых мелочей. Например, прежде чем взять в руки книгу, руки надо вымыть. Они нас учили, как правильно листать книгу: сверху аккуратненько взять листочек и перевернуть.

Нам интересно было с ними, а им с нами, потому что там молодежь была совсем другая – мы не раз наблюдали, как молодые люди неуважительно относились к старикам: не только к их вере, но и просто на бытовом уровне. И когда эти старички видели у нас неподдельный интерес к ним, многие раскрывались, откровенничали. Разговариваешь с бабушкой, а она тебе всю свою жизнь рассказывает: была коллективизация – всё отобрали, потом война, пять сыновей ушли на фронт, вернулся только один, работала всю жизнь в колхозе, а пенсия… Я видел старушек, у одной из которых пенсия была 16 рублей, а у другой 10! И что самое удивительное, они не роптали, не жаловались, а просто рассказывали, как было и есть.

Не всегда сразу складывались близкие, доверительные отношения. Бывало, стучимся в дом, к нам выходят, мы представляемся, но в дом нас не приглашают — садимся на ближайшую лавочку или завалинку, расспрашиваем, нам отвечают, и расстаемся. А через год в том же доме встречают как старых добрых знакомых, в избу проведут, чаем напоят. Не все, некоторые так и держали дистанцию, а с некоторыми сложились отношения, как у внуков с дедушками-бабушками.

Некоторые даже приезжали к нам в гости: и за книгами, и какие-то споры просили помочь им разрешить. У них иногда между собой возникали споры, которые сами они разрешить не могли, и они обращались к нам как к арбитрам.

— С этого начался ваш интерес к христианству?

— Серьезный – да. Но крестился я только в 2004 году, когда почувствовал, что внутренне полностью к этому готов. Я привык ко всему серьезно относиться, поэтому просто за компанию креститься не считал для себя возможным.

— А историей рода вы когда заинтересовались?

— Начало было положено в студенческие годы, но это то зерно, которое проросло не сразу. Был я у бабушки Екатерины Федоровны, папиной мамы, в Берёзовском, разговорились, и стала она мне рассказывать, где раньше жила семья, кого как звали, мне это показалось интересным, я взял лист бумаги, ручку, что-то записал и даже нарисовал по ее рассказу небольшое генеалогическое древо. Приехал домой, положил бумажку в ящик письменного стола, и лет 10 она там пролежала, а потом, как это часто бывает, решил навести порядок, вытряхнул всё из ящиков и увидел этот листок. Стало мне стыдно, что я, историк, уже кандидат наук, до сих пор ничего не знаю о своих предках. Взял этот листочек, составил план, что примерно должен узнать, пошел в архив и был поражен – я даже не представлял, как много там хранится сведений о нашем прошлом! Я узнал свою родословную по некоторым ветвям до XVI века. Нашел в метрической книге запись о рождении бабушки – ее уже не было в живых, она ушла вскоре после папы, в июле 1983, — и узнал, что мы ее всегда неправильно поздравляли с днем рождения. Она говорила, что ее родители поздравляли всегда на святую Екатерину – 7 декабря, — потом мои родители всё-таки узнали у нее, когда она родилась, и мы стали также поздравлять ее 4 ноября, но в метрической книге я прочитал, что родилась она 4 ноября по юлианскому календарю. Значит, надо было поздравлять 17 ноября.

Я, к тому времени уже довольно опытный источниковед, даже не представлял, сколько всего можно узнать о простых крестьянах, живших в XVIII-XIX веках, из архивных документов. Но у меня в руках инструмент – я легко читаю тексты XVII века, XVIII, XIX, потому что в университете у нас были основы палеографии, и археографическая практика много мне дала, — а большинство людей, которые тоже хотели бы узнать историю своей семьи, в этом смысле безоружны. И я решил, что надо как-то приблизить эти знания к людям. В 1995 году разработал программу «Родовая память». С тех пор много опубликовал на эту тему и книги выходили, были созданы Уральское генеалогическое общество и Уральское историко-родоведческое общество. Это сотни людей, каждый год проводим конференции.

Алексей Мосин

— Сын ваш как-то в этом участвует?

— В конференциях нет, но историю нашего рода он, конечно, знает. Еще в 1994 году мы с ним во время одного из наших походов по Уралу поехали в деревню Мосино. Деревню эту основал в конце XVII века наш предок Моисей Сергеев, пинежский крестьянин. Он переселился с Пинеги на Урал в 1645 или 1646 году. От него и фамилия наша пошла.

Доехали на электричке до Каменск-Уральского, а оттуда на автобусе. Еще живы были двоюродный брат и двоюродная сестра отца, они помнили бабу Катю, которая у них одно время, когда была замужем за дедом, жила. Успел я записать их воспоминания, сфотографировал их, а Виктор Константинович Мосин – папин двоюродный брат, — даже вспомнил, что где-то была гармонь дяди Сидора, моего деда. Он, оказывается, гармонист был! Кинулись искать, но, увы, не нашли.

— Студентам вы это преподаете?

— Один из курсов, которые я читаю и в Уральском федеральном университете, и в Миссионерском институте (он открылся 8 лет назад на базе епархиальных миссионерских курсов) – теория и практика генеалогии. В Миссионерском институте большинство студентов люди взрослые, есть даже очень пожилые, до 75 лет, почти все получают второе высшее. Люди, состоявшиеся в своих профессиях: художники есть, актеры, есть кандидаты и доктора наук. Есть батюшки и даже две монахини. Ну а в университете большинство студентов вчерашние школьники, и если раньше я преподавал только на родном истфаке, в этом году мне решили увеличить нагрузку и добавили часы на философском и даже на химическом факультете.

Более того, я провел 6 занятий по генеалогии в гимназии и всем гимназистам выдал сертификат, что они прослушали курс профессора Мосина, подписал его. Кто знает, может, пригодится им это в будущем. Сейчас же все портфолио требуют.

— Интересно это молодежи?

— Я теории по генеалогии даю минимум, главное на этих занятиях практика. Для начала все должны зафиксировать живую память семьи: расспросить старших, что можно — записать! А потом, говорю, я научу вас заполнять генеалогический паспорт, сделаем роспись рода по поколениям, причем и восходящее родословие, и нисходящее. Вернее, делают они сами, я только помогаю им – на материале своей семьи показываю, как это делается. На зачет они приходят со своими работами. Если надо, я что-то поправляю, ставлю им зачет, и всё это оставляю им.

Конечно, люди все разные. Для кого-то это просто один из предметов, может, и не самый интересный, но всё равно если человек хочет учиться и закончить университет, он эту работу сделает добросовестно. Пусть потом он этим заниматься не будет, но наработки его останутся в семье, и, может, через 10-20-30 лет он сам, или его дети, или внуки заинтересуются.

А многие увлекаются и продолжают поиски самостоятельно. И домой ко мне приходят, рассказывают, как продвигается работа, и на конференциях мы с ними встречаемся. Один бывший мой студент недавно похвастался, что уже до десятого колена раскопал свою родословную.

— Это всё замечательно, когда семейные традиции не прерывались. А когда родители или бабушка с дедушкой выросли в детдоме, потому что их родителей репрессировали, и даже имена-отчества-фамилии им в детдоме поменяли, мудрено узнать свою родословную.

— Конечно, в этом случае очень трудно, но найти ниточки и собрать хоть какие-то сведения всё равно можно. Главное, чтобы было желание и не опускались руки.