Две дочери

Материал журнала «Семья и школа», № 12, декабрь 1985 г.

 

На детской площадке «Радуга», где мы любим гулять, есть качели в виде широкого железного диванчика. Это место для меня знаменательно тем, что здесь я впервые осознал: в нашем доме растут не просто два ребенка, а две девочки.

 

Они сидели по краям, а я решил втиснуться в серединку.

 

— Уходи, — оттолкнула меня Вера. – Тут какой-то-нибудь мальчик сядет.

 

Разумеется, и раньше я догадывался, что не сыновей подарила мне судьба. В этом убежали обильные капризы, слезы и то, например, как бессловесная еще Вера одной рукой «укачивала» другую, заботливо «убаюкивала» ее.

 

Пошли мы как-то прогуляться по железнодорожному перрону. Вера, задрав голову, долго рассматривала контактные провода. Оказывается, видела она все это в чисто женском аспекте:

 

— А белье там можно развешать?

 

Не слепой я, вижу, что девицы мои далеко не красавицы. Но кто же не знает, что совсем не от этого зависит, выпадет ли им в жизни счастье, в том числе и женское, материнское.

 

Как вырастить счастливую девочку, девушку, женщину? Стоит ли над этим думать с колыбельного возраста?

 

Думай не думай – она уже растет.

 

И вот мать покупает трехлетней дочери игрушечный… пистолет. «У соседского мальчика есть, что она – хуже? Пусть не завидует». Учит девочку: «Тебя обижают? А ты дай ему! Тресни! Да покрепче!»

 

Недавно приятель рассказывал эпизод как будто бы совсем из другой оперы: в вечернем кафе с красивым названием «Романтики» подрались… две девушки. Сам факт показался бы два-три десятилетия назад маловероятным, невозможным. Но и какова драка! Не в волосы вцепились, не ногти пустили в ход – обе достаточно умело применяли приемы на то самбо, не то дзю-до.

 

Сомнительная девичья «романтика»: сигареты, рюмки, драки начинается чуть ли не с пеленок, с яслей и сада, когда девочку-несмысленыша бездумно пичкаем формулой, не ей предназначенной: «Ешь! Кто хлеб (картошку, борщ) ест, тот будет сильным!» Помилуйте, да ей-то это зачем! Неужто слабый пол стал столь воинственным, что готов отбросить свое испытанное оружие – силу собственной слабости? Общеизвестно, что поклонение грубой физической силе всегда мстит за себя приглушение духовных и нравственных достоинств личности. Здоровье, физическое совершенство – да! Но эти вершины не покорить отказом от самой большой тайны женской привлекательности – от женственности, которая не есть только слабость, но и без слабости непредставима.

 

Интересно, что скажут мои дочери, когда начнут об этом говорить?

 

До двух лет они затруднялись, к какому полу себя отнести. Затем наступила полная ясность.

 

— Ты мальчик или девочка? – спрашиваю Веру.

 

— Девочка.

 

— Почему ты так думаешь?

 

— Потому что мама мне повязывает бантик, — отвечает без запинки. – Но я хочу быть дядей, когда вырасту.

 

— А это еще зачем?

 

— Чтобы кататься на мотоцикле!

 

К мнению мальчиков Вера очень чувствительна.

 

— А мальчики из приготовительной группы сказали, что я как мальчишка! Потому что у меня бантика нет!

 

Приходится повязывать. Против авторитетов не пойдешь – ведь это же сами мальчики из приготовительной группы сказали! Вот один из таких «патриархов» придирчиво рассматривает сестер, степенно молвит: «А они обе симпатичные. Особенно Влада. Улыбается…»

Но и улыбчивая Влада знает, что верить мальчишкам нельзя. Весной мы гуляли в роще. Пятилетний мальчик протянул ей ветку жасмина, а другой в это время показал кукиш… Вот они какие коварные!

 

Зову Веру к телевизору: фигурное катание, «одиночницы».

 

— А, они без дядев катаются, это я не хочу смотреть!

 

— Почему?

 

— Потому что одним тетям без дядев грустно кататься, — растолковывает она. И неожиданно добавляет: — Надо танцевать с большими мальчиками, а не с этим из яслей и садика!

 

Зато когда эти, из яслей и сада, дерутся, она наблюдает за ними из откровенным интересом и даже радостью. Ни дать ни взять, дама на рыцарском турнире. Только платочек не надушен, вообще нет платочка, потерян, ак что капля под носом разрушает все возвышенные сравнения.

 

Этим летом на «крокодильской площадке» совсем-совсем большие мальчики, лет девяти-десяти, оседлав шведскую лестницу, которая стала у них самолетом, играли «в войну». Они вылетали на бомбежку вражеских объектов, получали в бою повреждения, вели по рации сложные переговоры с аэродромом… Это было здорово! Но меня поразило поведение Веры и ее подружки-ровесницы. Они катались по траве, орали, как оглашенные, и все поглядывали туда, где проносились бесстрашные «летчики». Наверное, девочкам хотелось, чтобы их тоже взяли в игру. Они хотели обратить на себя внимание и не знали, как это сделать. Мне кажется, они страшно завидовали мальчишкам, их увлеченности. Но те были «слишком высоко», чтобы заметить эту визжащую мелюзгу.

 

Мне уже доводилось подчеркивать, что дочери мои очень разные, ни в чем не схожи. Старшая, осваивая грамматическую категорию мужского рода, как-то мне сказала: «Ты дур!» Младшая нашла другое слово: «Умниц!» Но это вовсе не значит, что та относится к отцу постоянно плохо, а это всегда хорошо. По-всякому бывает.

 

Вера у нас мнительная, ей все чудится, что ее обижают. В любой момент готова губы надуть.

 

— А чего ты, когда Влада бьет меня, а я убегаю, улыбаешься? – горько упрекает она маму.

 

— Но как же ты можешь видеть мамину улыбку, когда бежишь? – удивляюсь я.

 

— А ты молчи. Я твою женщину буду обижать!

 

— Какую женщину? – изумляюсь я.

 

— Маму, конечно.

 

Вот как выросла! Два года назад она еще путалась, кто из родителей женщина, а кто мужчина. Теперь же позволяет себе бог знает что.

 

— Не такую ты маму выбрал, папа, — критикует наш отпрыск. – Она вон кастрюлю перевернула…

 

Как-то спросил Веру, кто у нас главный человек в доме (мне интересно было, кого она считает главой семьи).

 

— Я! – не моргнув глазом, без тени сомнений ответила она. – Я самая главная. Буду командовать, а вы подчиняйтесь. Я буду первая всегда. Как я скажу, так и будет…

 

Увы, эти претензии на лидерство никакими особыми качествами не подтверждены. Я снова и снова думаю: какое счастье, наш первенец, что ты у нас не «единственец»! И для тебя, и для нас счастье.

 

Наверное, это спорно, но мне кажется, что первенец в воспитательном отношении – это как бы «черновой» ребенок. Ему и любовь без меры, и родительского гнева без ограничений. Трудно быть первенцем! А теперь младшая растет в благотворной тени старшей, а старшая — под солнышком младшей. Обе выигрывают. Все-таки два ребенка – непременный минимум нормальной здоровой семьи.

 

— Кто книгу порвал?

 

— Мы обеи…

 

В трудных случаях они держатся сплоченно – а когда же расти сестринскому взаимопониманию, если не в «трудных случаях»? Когда возникает «мы», то третий для них лишний, будь ты хоть родимый батюшка.

 

Вот Вера учит Владу смотреть в калейдоскоп.

 

— Закрой глаз! Да не все сразу! Не получается?

 

— Пусть она трубку на свет наводит, — издали советую я.

 

— А ты, папка, не приговаривайся к нам! – возмущается старшая сестра. – Может, ей так нравится? Как захочет, так и пусть!

 

Пытаюсь представить, сколько ролей подарило Вере появление в ее жизни Влады. Все и не перечислишь: рабыня, подружка, подстрекательница, защитница, наставница… Какой спектр!

 

Много в их отношениях бестолковщины, мелочности. Почти ежедневно мы выслушиваем их «глубокосодержательные» диалоги, причем споры идут на таком уровне:

 

— Черное!

 

— Белое!

 

— Да!!

 

— Нет!!

 

— Нет да!!!

 

— Нет нет!!!

 

Накал страстей в пустоте. Много шуму и – ничего.

 

Или это только так кажется? И процесс общения невозможен без подобных издержек?

 

У Веры одно время проявилась своего рода болезнь, которую я назвал «владобоязнь». На секунду игрушку не оставит: «Ой, Владка схватит!» Младшая же признает за старшей кой-какие права и «веробоязнью» в такой острой форме не страдает. Все же они крепко повязаны веревочкой взаимонаблюдений, взаимной настороженности. Стоит одной взять какой-то предмет, как в ту же секунду он позарез нужен другой – до слез, до рыданий, чуть не до истерики.

 

Ссоры их оглушительны, но мгновенны. Примирения следуют тут же, без промежутка. Надо бы не реагировать. Во всяком случае, учусь реагировать поспокойнее. Иной раз, правда, они не могут сами протянуть друг другу руки. Поссорятся, подерутся, прибегут к матери или ко мне, уткнутся в колени и горько плачут рядышком, ждут утешения. Ах вы, мои лапочки, «спаррингпартнерши» незадачливые!

 

Ну-ка одевайтесь, пойдем гулять. На дворе «бабье лето».

 

— Давай в дочки-матери? – перешагнув порог дома, предлагает Вера сестренке, обнимая ее. Та радостно кивает головой. Тут же распределяются роли. – Ты, папа, будешь папа. Я – мама. Сначала я всегда буду мама, потом Влада всегда будет мама, хорошо?

 

Я упрекаю маленькую, что она туфли бросила как попало, не сложила аккуратно.

 

— Ты зачем Владу ругаешь? – ревниво заступается Вера. – Я мама. А мама сама моет поругать. Только она больше не будет. Да, доченька? Иди, мой малышик, сложи туфельки один к одному. Вот так, поняла?

 

Какая Вера «мама» в игре! Совсем другой человек. Ни тени капризности, привередливости. Терпеливая, великодушная, заботливая, добрая. О, преображающая сила ролевой игры! Дитя не просто примеряет у зеркала разные там платьица сестренке. Девочка исподволь, инстинктивно примеряет себя к главной роли, без которой на одна женщина в самом эмансипированном и разэНТээРном веке не осуществит свое предназначение полно, гармонично, счастливо.

 

Наконец под бурным натиском младшей сестрицы Вера вынуждена уступить ей ведущую роль, а сама становится «дочкой». На игра не ладится. Новой «маме» не хватает выдержки, тем более, что новая «дочка» то и дело сбивает с толку неожиданным вопросами и вдруг грубо вырывает из рук куклу, которую Владушка нежно баюкала, прижимая к себе.

 

— Отдай!

 

— На тебе собачку. Или вот мишку…

 

— Ну, я ребенка хочу! – кричит Влада, протягивая руки к кукле. – Ребенка хочу-у…

 

Опять поссорились, вот-вот подерутся. Наш славный, склонный к юмору сосед с первого этажа, над головой которого время от времени звучат эти концерты, недавно заметил, приветствуя сестренок:

 

— А вот и «трудновоспитуемые» девочки Васильевы…

 

Пожалуй, я бы согласился, но с таким уточнением: трудно воспитываемые. Впрочем, и то неверно. Разве бывают дети, которых растить легко?

 

Между тем, они уже поссорились, уже помирились и уже куда-то бегут.

 

— Не задерживай нас, — деловито просит Вера, — мы на свадьбу торопимся (это уже игры из репертуара приготовительной группы детсада).

 

— А что такое свадьба? – успеваю я спросить.

 

— Это когда музыка играет, — охотно объясняет Вера.

 

— Свадьба – это большой дядя, — неуверенно фантазирует Влада.

 

Теоретически ясно и неизбежно, ибо естественно, что через полтора-два десятилетия «какой-то-нибудь мальчик» или «большой дядя» легко оттеснит в жизни этих девочек всех близких на второй план. Времени, чтобы подготовиться к новой роли, предостаточно. Те более, что игровые репетиции уже начались.

 

— Кем ты будешь, когда вырастешь? – спросил я как-то старшую.

 

— Доброй мамой, — ответила она.

 

— А младшая не знала, что сказать. Ей такие вопросы еще не понятны. Она собрала куклу, мишку, белку, крепко прижала к себе:

 

— Я мама. Всех люблю.