Игорь Корнелюк: «Отец считал, что музыка — это несерьезно»

Певец и композитор Игорь Корнелюк рано женился, рано стал отцом, в молодости ему пришлось жить в одной комнате с женой, ребенком и тещей, а чтобы писать музыку запираться в туалете. Но все это не помешало ему стать автором множества мелодий и песен, которые помнят и любят слушатели. Успешный музыкант жалеет лишь о том, что у него всего один сын, а не, например, 18 детей: «Бежит постреленок, — смеется, — а ты думаешь, как же его зовут?»

 

«Батя» побеседовал с Игорем Корнелюком о семейных традициях, принятых в юности решениях и, конечно же, творчестве.

 

Игорь Евгеньевич Корнелюк — певец и композитор.  Родился 16 ноября 1962 года в Бресте. Окончил музыкальное училище при Ленинградской консерватории им. Н.А. Римского-Корсакова (1982 г.), Ленинградскую консерваторию по классу композиции (1987 г.). В 1988 начал сольную карьеру в телепрограмме «Музыкальный ринг», в этом же году вышел в финал фестиваля «Песня года». Автор многочисленных музыкальных шлягеров, работает с известными исполнителями российской эстрады, пишет музыку к спектаклям и кинофильмам. Абсолютный рекорд популярности принадлежит его песне «Город, которого нет» к сериалу «Бандитский Петербург». Заслуженный деятель искусств РФ (2007). Жена Марина – директор музыканта. У супругов есть взрослый сын Антон.

 

Шумная семья

 

— Игорь Евгеньевич, у вас есть чудесная песня «Шумная семья». По какому поводу она написана?

 

— На самом деле песня называется «Про семью», а называют ее «Шумная семья» по первым словам.

 

 

В конце 90-х я работал ведущим на российском телевидении. Программа, которую я вел, называлась «Папа, мама, я — спортивная семья!» и заканчивалась этой песней. Поскольку она шла примерно в 8 утра в воскресенье, ее, по-моему, никто не видел, даже я, потому что встать в выходной в такое время – для творческого человека пытка!

 

— Но кто-то же ее смотрел?

 

— Безусловно, смотрели участники, спортсмены и люди с детьми, которым были интересны эти спортивные старты и семейные соревнования. Слова к этой песенке написал Дмитрий Рубин, который очень хорошо схватил суть. Причем делалось все очень оперативно. Я сочинил мелодию, аранжировал ее и отдал автору с пожеланием: «Дима, мне послезавтра нужны стихи!»

 

— То есть сначала появилась мелодия?

 

— А это всегда так!

 

— Обыватели убеждены, что сначала стихи, а потом уже к ним придумывают мелодию…

 

— Песня – это такой синтетический и синкретический жанр, что текст всегда пишется на музыку. Мелодия, интонация, какие-то аранжировочные моменты диктуют слова, потому что текст песни и поэзия – это разные жанры.

 

Вы обращали внимание, что на высокую поэзию написано очень мало хорошей музыки? А знаете, почему? Потому что хорошая поэзия самодостаточна, она отторгает любую музыку. Например, читаешь стихи Пушкина, и в них музыка уже заложена, их не надо петь! При всем уважении к творчеству Глинки, когда я слышу (напевает): «Я помню чудное мгновенье — передо мной явилась ты!» — это, конечно, шняга какая-то. Потому что в поэзии Пушкина есть все, и эта музыка Глинки там как «пятое колесо» или как рукав пришили не к тому месту.

 

— Ваша семья такая же шумная, как в песне?

 

— Возможно, но, думаю, что с каждым годом она становится все более спокойной. Марина вообще человек уравновешенный, в отличие от меня, а я тоже с возрастом становлюсь менее бешеным! (улыбается) Сын у нас тоже как-то повзрослел.

Если вспомнить нашу семью лет тридцать назад, когда мы жили рядом с метро Горьковская, у нас был проходной двор, потому что любой из наших друзей, а их тогда были сотни, попадая в центр города, считал своим долгом зайти к нам на чашку кофе. В нашем доме постоянно находилось человек двадцать! Они менялись: уходили одни, приходили другие. Я в это время сидел в комнате, что-то там делал, выходил и видел – о, уже другие люди, накурено, хоть топор вешай, шумно… Но мы были молодыми и нам все это нравилось. С годами друзей стало почему-то меньше, сами мы становимся спокойнее, потребности у нас скромнее, но, наверное, это закон жизни, и так и должно быть?..

 

Семейная традиция приема гостей

 

— В семье ваших родителей было подобное гостеприимство?

 

— Да, и почему-то все семейные праздники и не только семейные, вплоть до дней рождений родственников отмечались у нас – все приходили к нам в гости. Мой папа – Евгений Касьянович Корнелюк был очень веселым человеком, таким балагуром.

 

— Вы похожи на него?

 

— Я жалкий слепок с папы, потому что он шутил так… Знаете, первый час народ ел-пил, на второй час народ уже валялся под столом от папиных шуток. Дело в том, что отец когда-то поступал в минский театральный институт, но его не приняли. Он вернулся и сказал всем родственникам: «Ну и ладно! Будущее советской культуры потеряло выдающегося представителя!»

 

— Хорошо сказано!

 

— В общем, к нам приходили гости, ели, пили, а дальше – пели. Причем все родственники были народом поющим, пели, как правило, на два-три голоса. Это было здорово! Неожиданно, но спустя годы эту традицию петь с гостями я пытаюсь возродить. Мне это очень нравится и, судя по всему, друзьям моим тоже.

 

— Где поете?

 

— Мы живем за городом, и рядом с домом построили павильончик, который называем беседкой. Зимой там тепло, а летом все раскрывается и можно сидеть практически на улице. Там я поставил небольшой рояль, и как в юности — приходят гости, я сажусь к инструменту и мы начинаем петь.

 

В последние годы народ предпочитает встречаться на нейтральной территории: в ресторанчике, в кафешке — чтобы не готовить и не напрягаться. А мне почему-то эта обстановка кажется какой-то казенной. Все равно душевно пообщаться там не получается — я не могу в кафе расслабиться, чувствую себя как-то зажато, потому что всегда рядом могут быть посторонние люди.

 

— Такую веселую атмосферу в семье, когда постоянно приходят гости, женщины обычно не одобряют – во-первых, потому что это отвлекает мужа от домашних дел, во-вторых, расходы, в-третьих, хочется побыть с ним наедине. Марина не против?

 

— Удивительно, но Марина совершенно спокойно приняла этот уклад. Сейчас мы живем далеко от центра, к нам не так часто приезжают друзья, но зато они могут нагрянуть составом человек в пятнадцать. Когда Марину застают врасплох, она начинает бухтеть, потому что ответственно подходит к приему гостей. Но это ненадолго и быстро проходит. А я все равно очень люблю, когда приходят гости!

«Профессия должна быть настоящей!»

 

— Понятно, что тягу к музыке вы переняли от отца. А что вообще входило в его систему воспитания?

 

— Папе категорически не нравилось, что я собираюсь стать музыкантом!

 

— То есть то, что он хотел быть актером это нормально, а вам в музыканты – нельзя?

 

— Именно так.

 

— Почему? Он в вас дарования к этой профессии не видел?

 

— Отец считал, что музыка это несерьезно, и мужчина должен приобрести нормальную профессию, поступить в институт, желательно инженерно-строительный, либо какой-то другой технический ВУЗ, или, наконец, в финансово-экономический. Он говорил мне: «Получи профессию, а дальше – пой, сколько хочешь!» Другая его фраза: «Профессия должна быть настоящей!» Ну и еще: «Сынок, вот ты все хочешь быть музыкантом, а ведь все музыканты – алкоголики, поверь мне!» (смеется)

 

— Почему он так думал?

 

— Надо было знать моего папу — он иронично говорил обо всем, и что бы ни сказал, это был стеб либо ирония, он все время вешал какие-то смешные ярлычки. Когда он говорил серьезно, а когда шутил – не всегда было сразу понятно.

— Что вы ему ответили на отеческое предупреждение по поводу алкоголя?

 

— Я сказал: «Нет, папа, не все алкоголики!» Но вы думаете, этим закончилось? Когда приходили гости, и мы сидели вместе со взрослыми за одним столом, папа разливал водку. Он шел от рюмки к рюмке, доходил до меня и со словами: «Сынок, пей, ты все равно хочешь стать музыкантом!» – наливал и мне!

 

— А сколько вам было лет?

 

— Двенадцать, может быть десять, но наливая, он, конечно, понимал, что пить я не буду, это был просто жест, он тем самым посмеивался надо мной.

 

— Потихоньку «капал на мозги», надеясь, что вы откажетесь от замысла?

 

— Естественно! Конечно, вы понимаете, когда малолетнему сыну папаша наливает водки, это веселило гостей, а отец добавлял: «Пей, все равно этим закончится!»

 

— Но это было в шутку или отец действительно не мог смириться с вашим выбором?

 

— Даже спустя годы папа все еще был недоволен. Потом уже я стал «Игорем Корнелюком», гастролером, и вот однажды произошла история, которая все изменила.

Автомобиль как средство убеждения

 

— Как вам удалось убедить папу?

 

— С помощью автомобиля. Мой отец был заядлым автомобилистом. По профессии железнодорожник, он всю жизнь проработал диспетчером на станции «Брест-Центральный» — крупнейшем транспортном узле Советского Союза. Серьезная должность и большая ответственность. Конкретно отец занимался тем, что отправлял поезда за границу. Часто он нервничал, потому что с польской стороны попадались не очень ответственные товарищи. В 1969 году он купил свой первый автомобиль – «Запорожец», «мыльницу». Шикарное по тем временам авто. С луженым кузовом и одним из первых серийных номеров. Правда, папа больше ремонтировал машину, чем ездил на ней, но все равно – это был собственный автомобиль!

 

А когда в начале 80-х стали появляться новые модели «Жигулей», «восьмерки» и «девятки», он немедленно встал в очередь. В те годы нельзя было прийти в автосалон и купить автомобиль, как сегодня. Надо было записаться на машину (обычно это делали по месту работы) и ждать ее годами.

 

Наконец папе пришло письмо, и отец уже собирался ехать за автомобилем, но тяжело заболел, прямо с работы его увезли в больницу, а когда он восстановился и хотел все же купить машину, ему на работе отказали: «Да зачем вам автомобиль, Евгений Касьянович, вам же вредно ездить!» Отец очень обиделся. Он столько лет отдал этой работе…

 

А я в те годы уже стал популярным, меня приглашали выступать на предприятия, и вдруг позвонили с автозавода в Тольятти. Я согласился выступить, но попросил мне продать машину прямо с конвейера – без очереди.

 

— Продали?

 

— Да. Красивую, новенькую девятку цвета «рубин». Мне тогда и в голову не приходило, что красный цвет для автомобиля – немного женский вариант, если это не Феррари, конечно. Но в то время, купил хоть что-то, уже слава Богу!

 

Я пригнал машину в Брест, перед въездом в город помыл автомобиль, закатил с обратной стороны дома, а сам подошел к входу — в Бресте у нас был дом в частном секторе. Вижу: папа сидит на крылечке и чистит картошку. «Игорек, ты откуда нарисовался?» Я ответил, что заскочил на минуту проездом из Польши. А потом взял его под руку, мы обошли дом, а там – «девятка». Говорю: «Папа, это тебе!» Я впервые увидел, как отец заплакал… Затем спрашиваю: «Папа, ну согласись, профессия музыканта тоже хорошая, не совсем ущербная, важно ведь, какой музыкант?»

 

— Отец согласился с вами?

 

— Согласился, и более того, после этого случая окончательно смирился с моим профессиональным выбором.

Раннее отцовство

 

— Правда, что родители были против вашего брака?

 

— Естественно, потому что я собрался жениться рано — в девятнадцать лет. Как сказал наш хороший знакомый, знаменитый гроссмейстер и пианист Марк Евгеньевич Тайманов про нас с Мариной – эту фразу я запомнил наизусть: «Молодые так сильно любили друг друга, что ребенок у них родился через шесть месяцев после свадьбы, а не через девять!» (смеется) Я как мужчина принял решение, и считаю, что наш брак был благословлен небесами, потому что Марина оказалась замечательной подругой жизни.

— Как вы восприняли свое отцовство?

 

— Очень сложное было чувство. С одной стороны, ощущение чуда. С другой, мне двадцать лет, первый курс консерватории, я сам еще ребенок, а у меня уже сын есть. То время у меня осталось в памяти, как период, когда я постоянно хотел спать. У нас в группе было шесть человек, и на занятиях преподаватель сидел за роялем, а мы вокруг него. Я приходил, садился за спину педагога и мгновенно засыпал!

 

Чувство отцовства в основном было позитивным, но также появился страх, что ребенок заболеет. Это было как конец света! Я всегда думал, что лучше бы я болел, чем ребенок, и сейчас это во мне осталось, когда мои домашние заболевают. Когда чувствуешь, что близкий человек страдает, а ты не знаешь, чем помочь, это всегда пугает.

 

— Что на ваш взгляд, мужчина должен передать сыну в плане воспитания? Что вы передали Антону?

 

— Я не оцениваю себя высоко как отца, поскольку так получилось, что когда Антону было три, четыре, пять лет, я вовсю начал гастролировать, и сын меня практически не видел. Конечно, нужно было планировать жизнь как-то иначе, больше уделять внимания ребенку. Сейчас я ужасно жалею о пропущенном времени. Если бы я мог пережить все заново, то в детские годы я учился бы у своего отца ремеслам – столярничать, плотничать, делать своими руками мебель, чтобы потом передать это умение Антону. У меня таких навыков никогда не было…

Жена-директор

 

— Ваша жена Марина одновременно ваш директор. Как вам работается?

 

— Я обычно шучу, что Марина – первый директор, который не ворует. На самом деле, это очень удобно, когда все решается в семье. Иногда Марина принимает решение выступать или нет не из меркантильных соображений, а из человеческих. Она организует все более гибко, например, может счесть, что мы очень устали и куда-то ехать не надо. Когда жена стала директором, у меня появилась масса времени. Как представлю, сколько бы я разговаривал по телефону ежедневно, мне становится дурно! Я ничего не успевал бы! А так эту функцию на себя взяла Марина.

 

— А каков рецепт сохранения вашего брака?

 

— Я считаю, что это чисто женская заслуга, и в семье все на 90% зависит от супруги. Теперь я совершенно точно понимаю, почему именно женщину называют хранительницей домашнего очага.

 

— И почему?

 

— Потому что все зависит от ее мудрости и понимания. Когда женщина становится в позу, все может рухнуть. Мы бы с Маринкой разбежались раз триста, но у нее хватило умения и такта нивелировать ситуацию так, что проблема сама собой растворялась. Конечно, по молодости я был горячий – ух! ¬– но Марина все очень мудро делала, и я уверен, что во всех семьях их сохранность зависит только от супруги.

 

— Оперная дива Галина Вишневская сказала в одном из интервью, что ее собственный супружеский опыт доказывает – менять друг друга не надо – она пробовала и это бессмысленно… Вас Марина пыталась переделать?

 

— Думаю, что нет. Она сразу восприняла меня как данность, за что я очень ей благодарен. Вишневская была права — не надо переделывать друг друга. Нужно в себе находить какие-то ресурсы и сближать свои позиции, но и это, как мне кажется, тоже зависит от женщины.

 

— Надо прощать друг друга?

 

— И прощать, в том числе. Конечно, не все на свете, но знаете, иногда бывают какие-то незначительные вещи, которые начинают превращаться во что-то огромное. Чтобы какая-то мелочь не становилась огромной, нужно находить способы существования и сближения.

 

— Марине, видимо стоит написать книгу о том, как выйти замуж за музыканта и сохранить семью?

 

— С эпиграфом «Музыканты они ведь тоже люди, правда, не очень хорошие» (смеется).

Муки и чудо творчества

 

— Чем занимается ваш сын Антон? Его привлекло творчество?

 

— Когда-то я пытался привить ему любовь к музыке, но особой тяги он не проявил, а я не стал настаивать, и до сих пор не знаю, прав ли я был?

 

Я любил музыкальную школу, но и то, помню каково это – играть гаммы, когда на улице солнце, тепло и другие дети играют в мяч. В нашей группе было много ребят, которые терпеть не могли заниматься музыкой, а их заставляли родители.

 

Антон еще маленьким заходил ко мне в студию, посидит пять минут и убегает – ему это не было интересно. Зато он увлекся всеми компьютерными технологиями, которые существуют, и работает в этой сфере.

 

— Антон гордится вами?

 

— Антон невероятно сдержанный, говорит редко, но метко, односложными предложениями. Он настолько немногословен, что многое я узнаю со слов Марины. Антона, чтобы что-то узнать, надо пытать. Он уважает то, что я делаю. Гордиться – это, возможно, очень сильное проявление для него! (улыбается)

 

— В одном из интервью вы сказали, что радость творчества выше всех других радостей… Вы это передали своему сыну?

 

— Даже если он так думает и чувствует, он мне об этом не рассказывает.

 

А радость творчества – это действительно самая большая радость в жизни. Она такая же, как радость любви, потому что всегда уравновешена мукой. Правда в юности этих мук, как правило, не бывает, потому что тебе сверху откуда-то дают понять, что у тебя это все есть. Да и само творчество в молодом возрасте носит характер игры: ты берешь инструмент – гитару, фортепьяно — не важно, и оно как само льется, как будто кто-то тебе подсказывает. А дальше все меняется, почему и случаются творческие трагедии — люди думают, что так будет всю жизнь. Нет, так только в юности и только вначале, а дальше ты должен отработать эту историю.

 

Затем начинаются муки творчества, когда ничего не получается, ты ищешь, работаешь, места себе не находишь, не ешь, не спишь, и вдруг возникает искра. Это чудо, потому что я никогда не смогу объяснить, почему я чувствую кожей, что между нотами пробежала искра, и как я ее поймал?

— У литераторов, если сразу не записать фразу, она забывается. А композитор запоминает мелодию?

 

— Я с этим явлением столкнулся еще в юности. Иногда, бывает, приснится среди ночи музыка, как бы сама пришла, и вот я начинаю крутить эту мелодию в голове и думаю, Боже, как здорово, но, ладно, утром сяду за инструмент и запишу, поработаю с ней. Просыпаюсь, а она забылась! Кажется, я же вчера ее тысячи раз прокрутил, пропел, а ее нет. С тех пор как я это выяснил, у меня всегда рядом с постелью лежит нотная бумага и карандаш. Но с возрастом такие озарения происходят все реже, приходится, как золотоискателю, промывать огромное количество пустой породы, чтобы найти крупицу золота.

 

— У вас есть песни про вашу семью?

 

— Специально таких песен я не писал, но слушая написанную мной музыку, я сразу вспоминаю время, когда она была создана, а с ним и все наши семейные горести и радости, потому что все это там отражено.