Игрушка должна дарить радость!

Вера Aбраменкова – доктор психологических наук, главный научный сотрудник Института развития дошкольного образования Российской академии образования, заведующая лабораторией социальной психологии детства.

Автор книг «Во что играют наши дети? Игрушка и антиигрушка», «Ребенок в заэкранье: Кромешный мир компьютерных игр», «Воспитание игрой. Играем вместе с ребенком».

Совокупный тираж ее книг превысил 100.000. Один из разработчиков «Закона об информационной безопасности детей», принятого в декабре минувшего года, и «Законопроекта об игровой продукции».

Вера Абраменкова

— Вера Васильевна, мне кажется, что разговор об игрушке есть смысл начинать с того, чтобы очертить в общих словах понятие игры. Ведь в современном мире происходит нивелирование смысла категории игры, принижение, приравнивание к пустому времяпрепровождению – в том числе и когда говорят о современной «игровой цивилизации». А между тем игра – категория социокультурная, равная самой природе человека – вспомним хотя бы Хейзингу с его работой HomoLudens, что значит «Человек играющий».

— Да, на самом деле, действительно, игра – это явление, которому тысячи лет, и существует столько, сколько существует человек… Но самое главное, если говорить о детях, пожалуй, это то, что через игру происходит подлинное проживание жизни ребенка в мире. И Даниил Борисович Эльконин (классик детской психологии, ученик Выготского –прим.авт) назвал игру «ведущей деятельностью ребенка. А вслед за ним и все остальные. И долгое время это было незыблемым постулатом. Но современная психология столкнулась с проблемой: оказывается, современный ребенок вообще не играет, или играет мало – в истинном смысле этого слова. То есть, игра в ее научном и истинно творческом понимании умирает, практически умерла.

-В городской культуре понятно, к этому располагает сам стиль жизни в урбанизированном пространстве. Но неужели в сельской, деревенской среде происходит то же самое?

— В селе появился телевизор. Все-таки экранная культура здорово изменила восприятие мира. Представьте себе, тысячелетиями люди жили в ситуации, когда в их жизни присутствовало несколько, условно говоря, «агентов» мира. Для ребенка это, в первую очередь, взрослые – сначала мать, отец, бабушки – дедушки, старшие братья- сестры, потом род, община. Эту ситуацию символически можно представить в виде наклонной плоскости, на которой ребенок находится внизу, взрослый – наверху, и ребенку необходимо прилагать усилия, карабкаться, чтобы войти в мир взрослых. Затем появляется «горизонтальная плоскость» – подключался мир детской субкультуры, мир равных, создаваемый «для себя». Это особенная культура, которая передавалась от одного детского поколения в другое поколение, очень интенсивно, и в первую очередь, – как раз через игру. И наконец, а может быть, во-первых, это вертикальная плоскость, мир ценностей, мир смыслов, мир, в котором есть Творец. Ведь ребенок естественным образом религиозен, даже современный.

Так вот, это сочетание жизненных плоскостей, миров, давало в результате многомерную модель жизни, мироощущения. Эта модель универсальна для всех культур, она очень долго была естественной для всего человечества. Но в середине ХХ века, по меркам истории, час назад, эти плоскости стали трансформироваться под воздействием экрана, Экранной плоскости, как я это называю. Телевизор стал членом семьи. И исследования показывают (и наши, и зарубежные) что экранная культура, информационная среда, оказывает колоссальное влияние на нашу жизнь, на все сферы отношений. Фактически – разрушительное влияние. Разрушается плоскость отношения ребенок-Творец, плоскость ребенок-взрослый, и искажается плоскость ребенок-ребенок, потому что смыслы черпаются из фильмов, компьютерных игр, телефонных СМС-ок, — то есть в широком смысле Экрана.

— А вот интересно, заложен ли изначально в самом явлении экранной плоскости какой-то механизм, что-то типа метафизической оптики. Как будто это такая «вещь в себе», со своими параметрами, сущностью. Или же это только форма?

— Это интересный вопрос… Вообще, если с христианской точки зрения «мир лежит во зле», то можно предположить, что всякие штучки технические, которые появляются и изначально служат вроде бы делу повышения комфорта, облегчения жизни человека, потом могут обернуться совсем другой стороной.

— И как вам кажется, как психологу с 40-летним стажем, чревата ли современная ситуация информационной и технической переполненности вымыванием каких-то специфических человеческих параметров, выхолащиванием чего-то важного? Своего рода социокультурной мутацией?

— Фантасты говорят, что да. Психология, психологическая антропология говорит, что да. Церковь говорит, что да…

— Мне кажется, это важная преамбула, ведь игрушка – важный социокультурный срез, как бы маркер эпохальных перемен в обществе. И изменение ее стилистики и отношения к ней – это важные симптомы. Я читала вашу книгу «Во что играют наши дети», и для меня сюрпризом стало то, что игрушка должна быть в идеале чем-то абстрактным, небуквальным, далеким от копирования, метафорическим (шарик, палка, веревка), и своей образностью должна провоцировать ребенка на творческое осмысление мира.

— Все так, но самое главное это то, что игрушка должна дарить радость! А понятие радости у нас тоже сильно искажено. Вот он взял в руки этого монстра и радуется, что наконец мама купила ему его… Что это за радость? Радость от обладания – это радость? Само понятие детской радости надо тоже серьезно пересматривать. Но с точки зрения орудийной функции игрушка – это средство в первую очередь для общения, а не для обладания. Если ребенок гармоничный, он скажет «давай меняться», «давай играть вместе». Это нормальная ситуация. Но так происходит далеко не всегда. Когда с моим двухлетним внуком не поделились во дворе автоматом, он приспособил для этого палку. А дальше – нужен совместный сценарий, например, «красные» – «белые». Ведь сейчас дети даже в «войну» почти не играют… А ведь через любую игру происходит проживание жизненных ситуаций, и это сущностно важно для ребенка. В совместной игре есть взаимодействие, коммуникация, постановка себя на место другого.

-Получается, культура детской игры деградирует…

-Вот вы такие слова говорите…

-Ну хорошо, детская субкультура трансформируется. Вот петербургский психолог Мария Осорина в своей книге «Секретный мир детей в пространстве взрослых» приводит, например, данные о том, что дети не умеют через скакалку прыгать, на ногах с ледяной горки кататься и так далее… А раньше это все умели. Трансформация?

-По сути да. Ведь в традиционной игре заложено столько всего: и интеллектуальное развитие, и коммуникативное, и духовное – потому что там заложены важные смыслы – прежде всего идея иного мира, иного бытия, другого человека и другого Я. А традиционный детский фольклор? Это вообще чудо! Там есть и психотерапия, и предвосхищение событий, и опыт самостояния, и древние магические формулы, и детская картина мира … Это, к сожалению, беднеет, утрачивается… Можно ли это вернуть? Можно.

-Разве можно? Не будет ли ситуация насквозь искусственной?

— Совершенно верно, вы верно почувствовали… Почему она будет искусственной? Потому что передача традиции из поколения в поколение переходила от детей к детям, а не от взрослых к детям. И этот опыт не прерывали даже войны. А вот где-то с 60-х годов ХХ века ситуация стала меняться, и сегодня мы имеем то, что имеем.

— С урбанизацией, наверное, связано?

— Это и потеря игрового пространства в городах и на селе, и появление Экрана, и интеллектуализация образования. Какая польза от считалок-дразнилок и от игр в «казаки-разбойники»? А потом стали уходить люди – носители традиции – дети вырастали, а взрослые забывали. Ведь у нас детский фольклор никто не записывал! Стали записывать только в 80-е, да и то начали с садистских стишков. Потому что это «прикольно»! А подлинный фольклор изучен мало – а ведь это и есть игра, глубокая игровая стихия.

— Ну хорошо, получается, подлинная традиционная культура через игру и игрушку человека пестует, лелеет, взращивает, мотивирует. Словом, задает определенную позитивную коммуникативную стратегию. А какую стратегию через игрушку задает современная культура, помимо потребительской, наиболее очевидной?

— Часто негативную, вплоть до растления. Представьте себе, в нашей стране обнаружили партию игрушек (скорее антиигрушек!) – кукла девочка с косичками, но с половыми органами мальчика. Или, например, шест для стриптиза с аксессуарами и инструкцией для детей, начиная с шестилетнего возраста. Или трансформер: полу-механизм, полу-человек, полу-бес. И всего такого около 70 %, а то и более.

— Итак, на формирование какого антропологического типа нацелена антиигрушка, какие черты порождает?

-Во-первых, антиигрушка рождает культурную неполноценность, потому что создана, как правило, по западным образцам. Происходит вестернизация сознания. Наши дети думают, что у нас вообще ничего хорошего нет и не было! Во-вторых, антиигрушкой можно назвать точное воспроизведение какого-либо предмета, например, модель машины. Точная модель закрывает путь креативу – ею можно манипулировать, но творчески осмысливать с ее помощью мир невозможно.

-Но ведь такие игрушки–копии появились не сегодня. Их появление возводят к Новому времени, наверное, когда ребенок начинает рассматриваться как самоценное существо, и постепенно начинает нарастать культ детства. То есть получается, что вот эти классические фарфоровые куклы в роскошных нарядах – это уже кризис игрушки? Это, наверное, век 18-й?

-Да. Они не для игры, они для любования, созерцания. А потом уже – вторая волна, когда появляется массовая фабричная игрушка. Советский художник П. Фальк, побывав в Германии написал, что «игрушка в Европе умерла!» Интересно проследить историю игрушки по детским портретам – игрушка всегда присутствует рядом с изображением ребенка и что-то важное символизирует. Деревянный конь – движение, кукла – материнское начало, птичка – духовное, небесное. И изображается часто только одна игрушка. Вообще, игрушек, в представлении педагогов 19 века у ребенка должно быть немного. Русское крестьянство, в частности, это знало. Не потому, что взрослые не любили детей, или жалели времени на пустое дело (обычно бабушки и дедушки охотно занимались этим). Большое количество игрушек дезориентирует, рас-средотачивает ребенка в мире, это знали хорошо наши предки. Можно несколько слов сказать о национальной традиции игрушек. Во-первых, еще до рождения ребенка делалась кукла-пеленашка, и клалась в колыбель. Во-вторых, никогда в русской традиции не было игрушек-зверей! Медвежонка в руках у ребенка быть не могло. Также как и зайца. А куклы могли быть разных возрастов – от пеленашки до бабушки, и дети на куклах проигрывали социальные события: свадьбы, похороны, проводы в рекруты. Настолько важна была эта игра, что если, например, молоденькая невестка попадала в дом свекра, то он мог как-нибудь сказать: «Не трогайте молодую. Она играет». И приданое могло составлять до 200 кукол – то есть из них можно было смоделировать целый мир, социальный микрокосмос!

Еще очень важно то, что игрушка в русской традиции выражала идеальный мир, а кукла – это человеческая красота. Поэтому всяких уродов, монстров быть не могло. Игрушка представляла образ Божьего мира, образ человека как совершенного Божьего творения, наделенного волей. А современная игрушка лишает ребенка свободы действия, особенно электронная – это уже она с ним или им играет! Никто, даже взрослый не мог нарушать свободу ребенка на творческое общение с игрушкой, которую он одухотворяет. Сознание ребенка меняется при воздействии игрушки и изменении типа самой игры. Каким образом мы сможем воспитывать в девочках идеи женственности и чадолюбия, в мальчиках – мужества и отцовства? Через что, если не через игрушку, не через куклу? Вы знаете, что сегодняшние дети не играют в куклы? Все то, что 50 лет назад девочка проделывала с куклой – кормила, качала, лечила, воспитывала – сегодня она предпочитает проделывать с медведем, зайцем, верблюдом, кем угодно, только не с куклой – прообразом человека, маленького ребенка. Это тревожный признак – ребенок видит человека не в кукле, а в животном. Почему? Я не могу ответить на этот вопрос.

-Получается, что если раньше создатели игрушки рассматривали ребенка как образ Божий, который надо щадить, взращивать, нацеливать на нравственное формирование, то нынче ребенок – лишь элемент товарно-денежной производственной цепочки, которая работает по всем правилам маркетинга. А еще логистики – потому что производители-торговцы знают точно, что этот товар надо размещать аккурат на уровне детских глаз, то есть на нижних полках киосков и магазинов. Идешь спокойно по переходу с ребенком – и вдруг эта «красота»! Как быть?

— Известный батюшка и ученый о. Глеб Каледа, с которым я общалась одно время довольно близко, сказал: «Надо учить детей противостоять злу в своем сердце!»

-Вообще – надо! Это задача родителя. А нашим государством в этой сфере делается что-то? Есть ли на сегодняшний день экспертиза игрушек, какие-то комиссии, цензура?

— Сейчас ничего нет. Правда, принят «Закон об информационной безопасности детей» — очень давно мы его ждали. Он принят в декабре 2010 года, а вступит в силу (вы только вдумайтесь!) с сентября 2012 года. Ну что ж, видимо, нам некуда спешить, и дети могут еще подождать и продолжать смотреть чудовищные мультики по каналу «2х2», играть в жестокие компьютерные игры, читать растлевающие детские журналы, «ходить по порно-сайтам в интернет» и прочее! Об игрушке как специфическом средстве информационного воздействия, к сожалению, в Законе нет ни слова. Но на данный момент текст законопроекта об игровой продукции лежит в Госдуме, а когда будет принят – неизвестно. А пока… Будем делать, что можем. Каждый из нас.