Мне в сарайчик дедушка не разрешал заходить без него, только до порога и всё. А сегодня он чего-то добрый.
Пол в сарайчике оказался глиняный и прохладный. Из утоптанной глины поднимался толстый, гладкий столб и упирался в фанерный потолок. Дед сказал:
– Этот сарайчик когда-то был нашим жильём. — Печка железная стояла здесь, а труба закорючкой проходила прямо сквозь стенку наружу. Война тогда была, а я был маленький, такой, как ты сейчас. А теперь вот — это мой летний кабинет.
А вокруг чего только не было: и ящики с большими гвоздями, и консервные баночки с маленькими, и коробки из-под леденцов с шурупчиками. Всё в порядке размещалось на полках вдоль стен, а на гвоздях и крючках висели свёрнутые кольцами провода, проволоки, и ещё какие-то железяки.В большой галоше лежали гаечные ключи. Про всё это, гаечки-шурупчики и про ключи и другие инструменты, мне дедушка объяснял: что для чего нужно и почему так называется.
Говорит:
— Если будешь всё на место класть, то возьму тебя в подмастерье. Ну как, согласен?
Я не знал, в какое такое подмастерье он обещает меня взять, и побежал спрашивать у бабушки. А она засмеялась и говорит:
— Дедушка наш — мастер на все руки, а подмастерье — это помощник мастера. Будешь ему помогать.
— А молоток он мне даст, гвозди забивать?
— Даст.
— И пилу?
— А как же без пилы. И пилу даст.
— И пилу! Ура!
Я прибежал обратно к дедушке:
— Согласен! Согласен!
— Ну, вот как мне повезло! — обрадовался дедушка,- а я-то всё думал: где мне помощника взять: забор чинить надо. Держи молоток. А я возьму пилу.
Пила на крокодилью морду похожа — зубастая. Молоток — ого! Такой тяжёленький, а ручка гладкая, чуть не выскользнул.
— Держи крепче! — подхватил его дедушка. — И бери вот ещё ведёрко с гвоздями.
Я сразу узнал своё прошлогоднее ведёрко, синее с зайчиком. Ручка у него оторвалась, я его и бросил. Оказалось, дедушка его починил и себе взял.
— Бросать ничего не надо. Это дураки всё разбрасывают, а умные находят и к делу приспосабливают. Понял? И запомни: отбросов нет, а есть неиспользованные ресурсы. «Вот это всё и есть — неиспользованные ресурсы», — смеялся дедушка, оглядывая свои сокровища. Здесь он хранил и то, что нужно было для его пасеки. Висела шляпа с сеткой, халат, как у врача, и стояла в углу большая железная бочка с ручкой, точно такой же, как у нашего колодца.
— Это медогонка! Вот мёд буду качать, тебя позову. Ручку будешь крутить?
— Ещё бы! Конечно!
— Воск выжевывать из сот мне тоже помощники нужны. Так что, давай зови Полинку, вечерком наверно и начнём. А пока молоток осваивай. Главный в хозяйстве инструмент.
И я вдруг увидел, что молоток похож на человечка: у него голова-тукалка на длинной шее.
— Ну да!- засмеялся дедушка. — Пусть по твоему будет: тукалка так тукалка. Главное – ты его не души, близко к голове его не держи. Так он тебя слушаться не будет. Держи вот так, подальше от тукалки.
Дедушка подставил мне ведерко с гвоздями.
— Выбирай самый красивый.
Я покопался в кучке разных гвоздиков и взял большой, блестящий.
-Ух ты! Этим гвоздем мы что-нибудь посолиднее сколотим: хоть бревно с бревном. Ты его на потом оставь. А для калитки подойдут гвоздики поменьше. Ну, давай вытаскивай, да считай: нам нужно семь штук. Один да один, да еще два — сколько нашел?
— Четыре!
— Сколько еще нужно?
Я не знал.
— А ты прибавляй по одному — четыре да один…
— Пять? — неуверенно сказал я.
— Пять! Правильно! Да еще один?
— Шесть! — крикнул я. — И опять верно! — обрадовался дедушка. — Да еще один…
— Семь!
— Ну вот. Видишь. А ты говорил — не знаю. Все ты знаешь, если подумаешь хорошенько. Во всяком деле думать надо. Бери гвозди, тукалку, и пошли калитку чинить. Вот ведь какая у нас коза дурища, — ворчал дедушка. — Куда ни попадя сует свою башку… Рога отрастила и тычет ими повсюду.
Коза паслась в сторонке, привязанная длинной веревкой к сосне. Увидев нас, она взмекнула и побежала к нам, наверно извиняться, но веревка натянулась и дернула её за шею.
— Смотри, смотри, рогатая, чего натворила, — ругал ее дедушка, — вот бабушке пожалуемся на тебя, она тебе сладкой капустки не даст.
— М-м-е-е-е! — обиделась коза и ушла щипать свою травку, а мы с дедушкой принялись за дело.
— Ты гвоздь ровно поставь, потом легонько его по шляпке постучи молотком, он укрепится — тогда и бей.
Дедушка приладил гвоздь к доске, чуть-чуть его пристукнул и — раз!- ударил. Осталась только шляпка.
— Теперь давай ты, — он отдал мне молоток. И я, как показал дедушка, приставил гвоздь к доске, постукал его по шляпке, и когда он уже держался сам без моей помощи, ударил раз, и два, и три! Гвоздь скривился и не захотел лезть в доску.
— А вот мы тебя клещами! — прикрикнул на него дедушка, и скрюченный гвоздь, цепко ухваченный зубами кусачек, с писком вылез из доски.
— Давай по новой, — сказал дедушка. — Не огорчайся.
Гвозди меня не слушались. Один да один, да еще один — уже три кривых гвоздя лежали в сторонке.
— Ничего, ничего… все идет по плану! — подбадривал меня дедушка. — Главное, пальцы береги и бей крепко, уверенно. И сразу говори волшебное слово, чтоб вместе с этим словом гвоздь в доску входил.
— Какое слово?!
— Хрясь!
— Ты шутишь?
— И вовсе не шучу.
Дедушкино лицо было серьезно. Он прилаживал к дыре в калитке новую доску.
— Гвоздь это слово услышит и сразу спрячется по самую шляпку. Вот, гляди: хрясь!
И гвоздя как не было. Прибитая одним концом доска повисла. Дедушка взял еще гвоздь, приладил — и: хрясь! — второй гвоздь ушел, накрепко притянув доску на место и оставив на память о себе серебристый кружочек.
— Здорово!
— Вот так делай, как я. Тренируйся. И у тебя то же самое получится. Не забудь про волшебное слово.
Дедушка вогнал для меня в доску несколько гвоздей до половины:
— Добивай их до конца, а я пойду, посмотрю зеленую краску, где-то у меня была, а то, одна белая доска, а остальные зелёные. Это как-то не смотрится, надо подкрасить.
И он своей шустрой походочкой направился к сарайчику.
И тут прибежала Полинка.
— Ой! Я тоже хочу постукать! Дай! — и потянула у меня молоток, да так цепко, что я его выпустил. — Я чуточку. Один разочек. И она вбила гвоздь в землю.
— Забивать в землю лучше всего. Гляди-ка: правда здорово? Раз! — и нету, раз! — и нету. Присев на корточки, она ловко забивала гвозди прямо перед собой и быстро опустошала ведерко.
— Отдай! Что ты делаешь? Мне же от дедушки попадет!
— Гвоздей осталось чуть-чуть на донышке, когда на дорожке в конце сада появился дедушка. Полинка, как заяц прыгнула в кусты, только её и видели. Вот хитрюга: почуяла опасность — и дёру!
Но дедушка был занят другим. Он нес в одной руке большую железную банку, в другой — банку поменьше. Из нее торчала ручка кисточки.
— Зеленой-то краски у меня, как оказалось, и нет: вот тут на донышке синяя, да здесь, в другой — тут чуть побольше желтой…Но, ведь, сам подумай: изгородь вся зеленая, а одна доска в ней будет желтая? Или синяя? Некрасиво. — Не знаю, как тут быть.
И он огорченно задумался, хитро поглядывая на меня.
— А я знаю! Мы в детском саду синюю краску с желтой один раз смешали и у нас получилась зелёная!
— А не врёшь!? — не поверил дедушка. — Неужели правда!? И просто так это волшебство получается, без всяких там специальных слов!? Это же алхимия! Наука!
— Получается! Ещё как!
— Сейчас проверим! — сказал решительно дед. — Бери вот эту кисть, сливай обе краски вместе и мешай.
Я размешивал сине-желтый кисель, и он постепенно превращался в зелёный. А дедушка стоял рядом и нашептывал что-то себе под нос.
— Что ты там всё приговариваешь?
— Как что? Волшебные слова, — сказал дед. — «Шалтай-болтай». На всякий случай. Проверенное средство!
И я всё сильней мешал и тоже пел:
— Шалтай-болтай! Шалтай-болтай!
И зеленая красочка — вот она! Получалась! Такая красивая! Как травка!
— Ну, всё, хватит мешать. Можно красить, — сказал довольный дедушка. — Знаешь, как ты меня выручил? Краска в хозяйственном магазине, за ней на станцию ехать надо, а у меня ни мотоцикла, ни машины… Пешком идти — далеко. А ты сообразительным оказался, так что беру тебя в подмастерья. Молотком научился работать? Та-а-к. Теперь малярному делу учиться будем. Пошли!
Кисточка была — как лопаточка, длинные волоски, ровные, один к одному.
— Да ты её не так держишь. Это же не ложка — щи хлебать. Это кисть, малярный инструмент. Держи всегда только так.
И дед вложил мне в руку кисть правильно. Я кивнул, мол, понятно, и сразу окунул её в банку с краской. Деревянная ручка и даже пальцы мои стали мокрыми и зелеными. Краска закапала мне на ноги.
— Эх ты, художник — лягушачьи лапы, — огорчился дедушка. — Так ты себя покрасишь, а не калитку. И всю краску изведёшь, и я тебя потом не отмою. Ты бери немножко, кисточку о край банки чуть отожми, чтоб не капало, и тогда уж крась.
Он взял мою руку в свою большую теплую ручищу и стал водить, показывая как надо.
— Вверх веди — потом вниз, потихоньку, не дергай рукой, плавно.
Потом он убрал свою руку, и я стал водить кистью сам. И у меня получалось! Получалось! Дедушка постоял, посмотрел и опять ушёл.
Коза подошла незаметно.
— Ну, любопытная, чего тебе? Это невкусно. Это краска… Что, хочешь понюхать кисточку? Ну, на.
Я протянул кисть с капающей краской к её носу. Коза фыркнула, мотнула головой, и рогом проехала прямо по кисточке. Рог позеленел.
— Ну! Я же предупреждал!
И тут опять появилась Полинка. Она кусала бублик и протягивала мне жвачку в длинненькой серебряной бумажке. — Тебе за гвозди из-за меня очень попало? Ты не злишься? — Она подставила мизинчик: — Мир?
— И вовсе не злюсь… Совсем не попало. Дедушка наверно про них забыл.
Я отправил сладкую пластинку жвачки за щеку. Хорошая все же Полинка девчонка… Не жадная и вообще… С ней как-то веселее день проходит.
— Ой… а я так боялась! — и Полинка радостно запрыгала на одной ножке, что всё обошлось и мне не влетело.
— Колька! А давай ей и другой рог покрасим! Чтобы одинаково было. А то некрасиво.
— Давай! Только ты её бубликом корми, чтобы она смирно стояла.
Коза ощерила жёлтые зубы и, вытягиваясь изо всех сил, норовила ухватить бублик. Он ей сразу же понравился. Я не терял времени даром, водил кисточкой туда-сюда, туда-сюда. С рогов капало козе на макушку, но всё-таки зелёные рога получились!
— Давай и копыта! Заодно!
— Давай! — прыгала вокруг меня Полинка. — Только теперь буду красить я!
Она выхватила кисточку и — раз, раз — мазнула по копытам, но коза переступала ногами и получилось не очень.
— Лучше хвост! Хвост крась! — крикнул я — и через минуту хвостик у козы стал зеленым. Коза была такая смешная. Мы с Полинкой так хохотали, что я про всё забыл…И про недокрашенную калитку тоже. У меня возникла идея.
— Бежим на футбольное поле ворота красить. Если полосы сделать на берёзах—то они будут совсем как настоящие штанги!
И мы, подхватив ведёрко, помчались на футбольное поле.
Я показал Полинке, как надо кисточкой водить, не зря меня дедушка учил. И получилось что надо! Теперь издалека было видно — полосатые штанги. Совсем другое дело! Краски осталось чуть-чуть на донышке, а платье у Полинки из белого стало пятнистым. И она немножко испугалась, что её накажут. И я позвал её к нам, потому что моя бабушка любое пятно может отмыть и ничего даже заметно не будет.
И тут мы увидели поросенка Борьку. Это любимый поросенок нашей соседки тёти Зины. Ему в саду бегать нельзя, там у тети Зины розочки и подстриженная травка, и у Борьки свой собственный загончик, огороженный сеткой. Но он как-то ухитряется удирать и бродить по поселку, пока его тётя Зина не вернёт домой.
Борька, растянувшись возле гаража, спал на солнышке. Мы с Полинкой только переглянулись и сразу поняли: красим! Один мазок кистью, другой… и ухо зелёное. Он только слегка им повёл и даже не проснулся. Пятачок тоже покрасили. Но Борька зафыркал и открыл узенькие щелочки глаз. Он задрыгал ножками, вскочил и своим зеленым пятачком полез к Полинке. Ну, ясное дело: у неё же в кармашке лежал кусочек бублика и яблоко. Полинка завизжала и бросилась от Борьки, он за ней. Полинка кричала:
— Держи его, держи! Он меня нюхает!
Я бросился Борьке наперерез и уже почти ухватил его за ухо, но споткнулся и грохнулся прямо Полинке под ноги. Борька помчался к себе, чуточку застрял под сеткой, но засучил задними ножками и пролез. И тут из-за забора послышались вопли тети Зины:
— Ой! Боже ж ты мой! Кто ж тебя так изуродовал!? Это кому ж помешала моя безответная скотинка!?
А вместе с ней и запричитала Полинка:
— Ой-ёй-ёй! Платьице моё новое! Что теперь будет! Что я вечером маме скажу!?
А тетя Зина так громко ругалась у себя за забором, что даже вышла на крыльцо моя бабушка.
— И чем вам поросенок мой помешал! И чем я теперь его отмою! И это как же надо за детьми глядеть, чтоб они так хулиганили! — не унималась тётя Зина.
А тут еще наша коза с зелеными рогами бежит прямо к бабушке, трясет зелёной башкой, мекает и зелёным хвостом помахивает.
Ну просто ужас, как это всё вместе сложилось: коза блеет, поросенок верещит, Полинка ревёт:
— Это все Колька-а-а-а! Он первый начал козу красить… А я уже потом пришла…
Я так и ахнул: ничего себе! Оказывается, я во всем виноват! Я от обиды даже не знал что сказать. Смотрю на Полинку — и как ей только не стыдно!
— Это ты сказала: давай рога красить!
— И не я! И не я!
— Коза первая! Она сама лезла, кисточку нюхала! Измазалась! А уж потом мы ее докрасили…
И тут появился дедушка. Он постоял в сторонке, посмотрел, послушал, потом сказал:
— Ну, правильно! Кто виноват — коза виновата. И никто больше. Остальные все пострадавшие.
Тетя Зина махнула рукой и ушла. И стало тихо. Бабушка вынесла козе морковку, и она хрумкала ею, вполне довольная жизнью.
— Ну, художники, а краску-то всю извели? Калитка так недокрашенная и осталась? — И дедушка посмотрел на меня. — Дело до конца доводить надо? Как ты думаешь?
— Надо, — сказал я. — Там, на донышке ещё чуть-чуть есть.
— Тогда вперед — на месте не стой. Да, кстати, мне там ещё с уголка дощечку укрепить надо. Ты гвозди-то не растерял?
— Не-е-т…
Я хотел сказать, что Полинка все гвозди в землю забила, но не сказал. Я только посмотрел на неё: я не такой предатель, как некоторые.
Отмывались мы растворителем. Такая пахучая прозрачная жидкость у дедушки в сарае на полочке была. Специально для этого. И руки оттерли и коленки. Полинкино платьице тоже оттерли, и бабушка его быстренько постирала и повесила на веревке в саду, а Полинке дала пока мою майку. И только козу оттирать не стали. Бабушка махнула рукой:
— А пусть её ходит зеленая. К осени сама облезет.
Вот только Борьку, как видно, тётя Зина мыла старательно: так визжал. Бедный. Мы с Полинкой решили, что за все его муки угостим его завтра чем-нибудь вкусненьким.
Но больше всего я боюсь темноты. Папе это не нравится еще сильнее. Он говорит, что лучше уж пусть я боюсь собак. Тут хоть основания есть! Собака хоть укусить может, если, конечно, ее попросить. Но что может сделать темнота?
У Коли Булкина мама знает все. Подойди к ней, когда хочешь, даже если она спит, и спроси: «Ма-а-ам, что нам за-а-адано?» — она, даже не открыв глаз, тотчас ответит и, представьте, не ошибется!
Папа походил по кухне, удивляясь тишине, прерываемой лишь мерными ударами по стеклу. Это, стукаясь панцирем, плавала в аквариуме черепаха. Папа некоторое время осмысливал непривычную тишину, а потом осознал, что дома он ОДИН-ОДИНЕШЕНЕК.
Сложно понять и принять, что деменция неизлечима, но можно продлить светлый период.
Актер театра и кино Сергей Перегудов о зрелом отцовстве и о том, как востребованному артисту успевать быть папой и как быть родителем в тревожные времена.