Страшный овраг

Папа мне вчера привёз мяч. Настоящий! Таким играют чемпионы. Я постучал перед домом, погонял по дорожке. Тут и Полинка появилась, увидела, как я играю и примчалась. Я кинул мяч ей, но она не поймала: он влетел в цветник и сшиб головку белого георгина. Бабушка подошла и взяла у меня сломанный цветок.

– Ишь, умники, до чего додумались — мяч по клумбам гонять! Поле у нас за домом — бегите туда. Там играйте.

photosight.ru. Фото: Юрий Цой

Мы побежали за калитку. Ну и где же поле? Просто две берёзы стоят, будто боковые штанги, и к ним поперёк прибита ещё одна берёзка, потоньше — это верхняя перекладина.

Я встал в ворота. Полинка всё поправляла мяч, отходила, чтобы получше ударить. Вот умора! Тоже мне, футболистка.

Я стоял руки в боки:

– Ты будешь бить? Я устал ждать.

И тут – удар! Гол. Один-ноль. И как я проворонил?

– Ладно. Этот не считается. Я не приготовился.

Теперь я стоял в настоящей вратарской стойке, как тигр перед прыжком. Удар – гол!

– Два-ноль!

Не может быть! Как это я мяч ждал в одном углу, а он полетел в другой? Я злился, а Полинка хохотала.

– Ладно! Больше не забьешь!

И тут пришли ребята, с которыми я вчера познакомился: Толик, Данька, Юрка и загорелый Никита. Меня обступили.

– Привет, Колян! Покажи мяч.

Никита покрутил его, подбросил:

– Классный! Может, погоняем?

Я согласно кивнул. Никита бросил мяч под ноги ребятам. А сам встал в ворота. Я обрадовался, что начинается игра, и побежал к ним, но Никита сказал:

– Мы немного без тебя побегаем, ладно? А ты пока будешь запасным.

Мы с Полинкой сели в сторонке на травку.

– Я за Никиту болеть не буду, за нахала такого,- сказала Полинка. — Он у меня вчера полмороженого отъел. Попросил чуть-чуть попробовать, а сам как хряпнет!

И когда Никита пропускал мяч, она прыгала и орала:

– Го-о-о-л!

Ребята играли здорово: они пасовали мяч друг другу так точно, будто договорились, кто кому подаёт, и со всего разворота всаживали его в ворота Никитиных рук. А мы всё сидели в запасных, и нам уже стало скучно.

– Мне надоело, – сказала Полинка, – я пойду!

Мне тоже захотелось домой, и я крикнул ребятам:

– Эй! Давайте мяч! Я ухожу! – и побежал к ним.

Но ребята даже на меня не посмотрели. Они подкидывали мяч, перебрасывали его с одной коленки на другую, играли то пяткой, то одним, то другим плечиком. Никита приговаривал:

– Классный мячик. И зачем тебе такой? Ты маленький, играть по-настоящему не умеешь.

– Умею! Не твоё дело! Мяч мой — отдай!

– Полай! – скорчил он мне рожу и, покрутив мячом перед моим носом, перекинул его через меня.

– Собачка! Собачка! Полай! Поймай!

Кто-то сзади ударил меня мячом по голове.

– Пёсик, пёсик, фю-фю-фю!

Ребята стукали меня по макушке и ловко ловили мяч, уворачиваясь. А я прыгал в кругу и выл от унижения и злости. Наконец-то им тоже всё надоело.

– Хорош! Пошли купаться! – сказал Никита.

Он подбросил и так дал по мячу ногой, что, описав высокую дугу, тот исчез где-то далеко в кустах.

И мы с Полинкой побежали его искать. Полинка побежала в одну сторону, а я в другую, чтоб быстрее было. И мы незаметно потеряли друг друга из вида.

– Поли-и-и-на-а-а! Ты где-е-е-е!!?

Я залез в глухую крапиву. Отводя от себя высокие стебли с жалящими листьями, я оглядывался: куда идти дальше? Везде одна крапива: так и лезет, гадина. Коленки мои горели и чесались. Руки были все в волдырях и тоже зудели.

– Поли-на-а-а-а!

Тихо как… Только птичка тоненько всё: фьють, фьють… И вдруг:

— Ау! Ко-ля!

— Я зде-е-сь!

Я пролез ещё немного на Полинкин голос. Опять эти крапивные заросли. Эх, саблю бы мою сюда! Я бы ей показал! Но чуть подальше уже синело небо, значит, там кончается лес, догадался я и пошёл напролом.

И вдруг земля у меня под ногами поехала вниз. Я вцепился в траву, но она с мочалкой корешков так и осталась в моём кулаке. Меня тянуло всё сильней.

– А-а-а-а!

Я ехал, как зимой с горки. На голову, на плечи сыпался влажный песок. Но, вот, кажется, всё! Я остановился. Подо мной была твёрдая земля, а передо мной – стена из песка, будто двухэтажный дом с травяным карнизом. Из множества дырок на самом верху вылетали и возвращались в свои гнезда ласточки. Ого! Как высоко! Я стоял по колено в песке. Он был в волосах, за шиворотом, даже в ушах. Я попрыгал, встряхиваясь: «Всё. Не вылезти мне отсюда».

Было тихо, прохладно. Рядом журчал ручеёк.

– Помоги-те-е-е-е! – закричал я.

Только эхо в ответ. Я стал карабкаться. Мне удалось долезть до середины, но я съехал обратно.

– Спасите-е-е-е! – кричал я громко, как только мог. – Спасите-е-е!

Может, кто-нибудь услышит?

От слёз щипало глаза, хотелось пить, и было страшно. Вдруг из кустов кто-нибудь вылезет: волк или медведь или дракон. Мало ли кто тут водится.

– Ко-ля-а-а-а-а! – раздалось над моей головой.

Я вскочил. Полинка стояла на краю обрыва.

– Я мяч нашла! Вылезай!

– Я не могу! Никак!

Полинка исчезла и снова появилась.

– Беги сюда! С этой стороны попробуй!

Полинка держалась за ствол старой берёзы. Чтобы не упасть, дерево уцепилось за самый край и качало над оврагом длинными ветками. Голые толстые корни спускались петлями в овраг. По ним-то я и стал карабкаться. Я уже поднялся высоко, но дальше был голый песок, и ухватиться уже было не за что. Полинка опять пропала, и тут же появилась с длинным сучком. Она спустилась пониже, села на выпирающую из земли корягу и протянула его мне:

– Держись!

Я напрягся из последних сил и поймал его. Ещё чуть-чуть и мы бы выбрались. Но тут мяч как-то сорвался и поскакал вниз. А за ним полетела вниз и Полинка.

– Всё! Приехали! – сказала Полинка, морщась от боли: розовая ссадина шла по всей ноге. – Ладно, хоть не до крови, – сказала она, стирая листиком грязь с коленки. – У тебя хуже. Вон кровь на локте.

Щипало сильно, но я терпел. И Полинка тоже терпела. Оба мы были в крапивных волдырях, ободранные и вывалянные в песке.

Вдруг я увидел в ручье мяч. Он, блестел на солнышке, медленно перекатывался по камешкам, отдыхал немного и снова плыл по течению.

– Догоним! – вскочила Полинка.

На наше счастье ручей был мелкий и небыстрый. Там и сям торчали жиденькие пучки травы, плыли листики. На боку лежало ржавое ведро, краешком вылезала автомобильная шина. Она приткнулась к березовой коряге, без ветвей, без листьев. Её сестра пока ещё стояла там, на высоком краю оврага, а эта упала. Забыла, что когда-то была тоже берёзой, и теперь лежит поперёк ручейка брёвнышком.

Мяч остановился перед шиной, лежал себе, покачивался. Я полез в ручей прямо в кроссовках. Вода была тёплая. Осторожно ступая на камни, хорошо видные сквозь воду, я встал на шину. Она булькнула, но удержала меня. Полинка тоже влезла в ручей и стояла рядом со мной по колени в воде. До мяча всего шаг, но не дотянуться.

– Дальше глубоко. Я туда не полезу, я плавать не умею, – сказал я.

— А я умею. Ты только подержи меня за руку. Если там даже с ручками, я не боюсь.

И она смело шагнула вперёд. Всё-таки Полинка – классная девчонка!

– Совсем не глубоко! Всего-то по пояс. – Она отпустила мою руку.

– Стою! Водичка хорошая! Не бойся! – И она плеснула на меня.

Я спрыгнул.

– Ну, Полинка! Получай!

Я такой шурум-бурум ей устроил! И такую мы подняли бурю, что ничего не было видно вокруг, кроме фонтанов брызг. Мы прыгали, взявшись за руки, будто маленькие, и Полинка смеялась и пела:

– Баба сеяла горох! Прыг-скок! Прыг-скок!

Потом мы замерзли и вылезли.

– Здорово искупались! Заодно и сарафанчик мой выстирался! – дрожа, сказала Полинка.

Мы сидели на травке, грелись на солнышке, а рядышком сохли Полинкины босоножки, сарафан, мои кроссовки и шорты. Над ручьём носились синие стрекозы, и высоко-высоко над нами медленно летел самолёт.

– Вдруг там мой папа летит, – сказала Полинка.

– Он что, лётчик? Ничего себе!

– Он артист! Должен завтра прилететь с гастролей. Мама уехала его встречать. А я тут одна сижу.

– Почему одна? Ты же со мной.

Полинка посмотрела на меня и махнула рукой:

– Ты не считаешься, ты же не папа!

Кажется, она собралась заплакать. Я увидел ягодку. Земляника! Я вскочил и стал шевелить травку под кустом, где мы сидели. Полинка тоже увидела и полезла чуть подальше, и когда распрямилась, то показала мне земляничный букетик. На нём красными бусинами блестели такие большие ягоды, просто клубничины! Здесь никто её не собирал, вот и было много. Полинка нанизывала ягоды на длинную травинку, чтобы съесть, когда накопится много, ну а я прямо отправлял в рот.

Сколько времени прошло, мы не знали. За это время и сарафан, и шорты просохли. Только кроссовки не очень. Но ничего. Мы оделись. Солнце светило теперь от рощи на том берегу ручья. А утром оно было с другой стороны, над оврагом. Мы попробовали ещё раз вылезти наверх, но неудачно.

Комаров стало ещё больше. Кусались ужас как.

– Мы навсегда здесь останемся. Никто ведь не знает, где мы, – плакала Полинка. Она сидела, натянув на коленки подол сарафана и уткнувшись в него носом. – Наверно уже мама приехала, а меня нет.

Она заплакала сильнее:

– Ма-а-ма-а…

– Нас обязательно найдут, – сказал я, – ты не плачь. Когда кого-нибудь ищут, то, во-первых, собаки такие есть. Овчарки. Им дадут понюхать наши вещи, и они сразу след возьмут, и – готово! Приведут прямо к нам!

Полинка внимательно слушала меня.

– А ещё вертолёт! Прилетит, покружит, сверху же видно всё – пилот нас заметит и спустится. А мы по лесенке туда – раз-раз! Вот и всё!

– А если нас и сегодня, и завтра, и послезавтра не найдут?

– Построим шалаш. Наломаем веток – вон сколько тут кустов! Ты будешь в шалаше спать, а я буду тебя охранять. Вот – сучок! Опять пригодился! – я побежал, поднял его и обломал кривой конец, чтобы получилась прямая палка.

Солнце ушло за верхушки берёз, и теперь над нами розовело вечернее зарево. И тут в небе послышался протяжный звук: донн! Потом он повторился: донн, донн!..

Я прислушался.

– В колокол звонят, служба кончилась. Там церковь, – сказала Полинка, повернув голову, и перекрестилась. – Мы с мамой туда ходили. Свечи ставили. Мама говорит, если что-то плохое случится, то надо перекреститься и сказать: «Спаси, Господи, погибаю»!

– А моя бабушка говорит ещё: «Господи, помилуй». – И я перекрестился.

Не успевал растаять один удар колокола, как его догонял новый: дон, дон, дон… Мы стояли, слушали и смотрели туда, где разливался золотистый свет заката над лесом… Было… какое-то волшебство вокруг… Этот свет и это тихое: дон-дон-дон…

За ручьём послышался шорох, что-то мелькнуло… Кто-то шёл. Я от страха стиснул зубы и даже съёжился, а Полинка укусила свой кулак и стояла вытаращив глаза.

В длинной юбке и в белом платке по тропинке шла девушка с ребёнком на руках… Он держался за её шею. Она ступила на бревно и пошла по нему. Вода и не колыхнулась. Под её ногами плыли облака. Где вода, а где небо, я уже не различал – всё превратилось в сплошное небо. Она перешла ручей, легко шагнула и оказалась перед нами. Какие добрые у неё глаза. Где-то я уже её видел, но не мог вспомнить.

– Вы что здесь делаете?

– Здравствуйте! Мы… мы мяч… мы искали… и теперь отсюда никак не вылезем.

– Идите за мной, я вас выведу.

И она пошла по бережку ручья. А мы за ней следом. Чуть мяч не забыли.

Мы совсем немного прошли, как увидели всю оплетённую вьюнком лестницу. Она боком прилепилась к песчаной стене оврага. Перила были деревянные и ступеньки такие же гладкие и – скрип-скрип – пели под ногами. Мы поднимались всё выше и выше, едва поспевая за ней. А когда выбрались, её уже не было.

Через лес к нам уже бежали.

photosight.ru. Фото: Юрий Дворянников

Дедушка схватил меня, прижал к себе: «Жив! Слава Богу!» – и заплакал. А бабушка несла на руках Полинку и тоже плакала.

Потом нас отмыли, помазали зелёнкой. Мы сидели за круглым столом под большим жёлтым абажуром, ели пончики, пили чай с мёдом и рассказывали про наши приключения.

– Пацаны эти, дружки твои, негодяи, – возмущался дедушка. – Даже близко подходить к ним не смей! А Полинка — молодчина! Настоящая боевая подруга! – Дедушка погладил её по головке. – Умница! Маме твоей благодарность объявлю за отличную дочку.

Полинка сидела смирно, слизывала мёд с ложечки и запивала его чаем из красной чашки. Она же была в гостях и вела себя как воспитанная девочка. Но от дедушкиных слов так засмущалась, что чуть не сползла под стол.

Тут у бабушки в кармане фартука заиграл телефон, и она радостно сообщила кому-то:

– У нас всё в полном порядке!..

Потом послушала, что ей говорили, и опять воскликнула:

– Ну и в чём проблема?! Да нет никаких сложностей! Да не волнуйтесь! Чай пьём. Да оставьте её до завтра! Полин, тебя мама, – и передала ей трубку.

Полинка хотела зареветь – я сразу это понял, – но потом только повторяла:

– Ладно, ладно, – и уже улыбалась.

– Ты у нас переночуешь, – весело сказала бабушка, – хорошо?

Полинка согласно кивнула головой.

– Мы тебе сейчас такую постельку сделаем! Королевскую!

В бабушкиной комнате стояли два старых бархатных кресла. В них как сядешь, так провалишься по уши – такие мягкие и глубокие. Их повернули лицом друг к другу и сдвинули, а между ними ещё засунули такой же бархатный пуфик. Потом дедушка обмотал их кругом и стянул верёвкой.

– Это для прочности. Чтобы не разъехались. Ну-ка! Полезай! – скомандовал он Полинке. – Попробуй, как? Не тесно будет?

Полинка прыгнула в уютное гнёздышко, вытянулась с блаженной улыбкой:

– В самый раз!

Дедушка был доволен.

Едва Полинку укрыли, как она тут же заснула. На столе оставили ночник – глиняный домик, в котором во всех окошках горел свет. Мне из моей комнаты с дивана он был хорошо виден. Казалась, что там маленькие человечки сидят за столом, пьют чай и разговаривают.

На кухне тоже шёл тихий разговор.

– Откуда там лестница? Нет там никакой лестницы. Её там и крепить-то не к чему…

– Чудно, – вздохнула бабушка. – Ей-Богу, чудно…