У священника Константина Островского — четверо взрослых сыновей, один из которых епископ, а еще двое священники. Несмотря на то, что с внуками дедушка видится нечасто («дети у нас очень самостоятельные», — говорит), не без удовольствия рассказывает: «Как-то психолог попросил нарисовать внука семью и спросил, кто главный, а он ответил — дедушка. Хоть он меня редко видит, а его папа, безусловно, авторитет — но вот так. Мне не только лестно, но я думаю, это хорошо, когда есть такой пращур».
На встрече в рамках Клуба отцов Московского семейного лектория культурно-просветительского пространства «Фавор» мы решили узнать, как отцу Константину удалось воспитать сыновей в православной традиции. А он рассказал о том, как устраивал «гонения» на русские народные сказки, насколько был строг и что самое главное о приобщении к вере он понял за годы отцовства и служения.
Встречу провел руководитель журнала для настоящих пап «Батя» священник Дмитрий Березин. Публикуем текстовую версию беседы.
Проект реализуется в рамках конкурса грантов «Москва – добрый город» Департамента труда и социальной защиты населения города Москвы.
Тут такая парадоксальная вещь, мы воцерковлялись и воспитывали одновременно. По натуре я человек прямолинейный, поэтому решительно ставил задачи церковного воспитания детей. Жестко и безапелляционно. И я об этом не жалею.
Хотя опыт и сама по себе жизнь показала, что это не в руках человека. Бог призывает человека, человек должен откликнуться, а может и не откликнуться. И соответственно, либо он пойдет в Церковь к Богу, либо нет. Мы были неофитами — сейчас это стало как ругательное слово, но ничего плохого в нем нет — и у наших детей выбора особо не было. Но это не метод воспитания.
Я считаю это некоей милостью Божьей нашей семье, что при моем характере, очень сильном и жестком, воспитании строгом, послушании абсолютном сохранились отношения хорошие. Не очень понимаю, почему (смеется). Но был, наверное, какой-то момент все-таки, когда я почувствовал и понял, что уже надо отступать, уже нельзя наказывать, физически или не физически, что уже надо быть мягче. Понял, потому что жена подсказала. И очень выручило то, что по натуре я шутливый, люблю пошутить. Это компенсирует.
Но универсального рецепта нет. И не должно быть.
Если попросту, то нам повезло, обошлось.
Я очень часто их водил в церковь. Пока они были маленькие, чуть ли не два-три раза в неделю. Приводил на службу в соответствии с возрастом, в той мере, в какой они могли стоять. Когда они были маленькие, мог и к причастию привести. А так — где-то поклончики сделаем, где-то свечки поставим…
Кстати, хочу развеять миф, что детям физически тяжело стоять на службе, вот таким примером. Мы однажды приехали с сыновьями (одному было 5, другому 3), а там неожиданно был архиерейская служба. Поэтому мы час прождали, потом долгая служба, потом были речи, и дети простояли там почти пять часов, и физических сил им хватило вполне.
Но я считаю, каждому родителю, надо знать свои силы. У меня вот так получалось.
Еще был важный положительный фактор — с самого детства мы каждый день читали Священное писание и жития святых. Это было само собой, просто читали подряд — главу Ветхого Завета, главу из Апостола и главу Нового Завета. И еще жития святых на этот день. Дети, бывало, засыпали под это, или я, но вот это было.
Еще у нас органично выработалось молитвенное правило. Обычно люди подходят с другой стороны, а у нас это получилось без проблем – я объясню как. Когда я воцерковился, стал громко читать то, что мне нравится. Псалтирь мог читать, например. Меня даже соседи воспринимали баптистом. И утренние и вечерние молитвы тоже стал читать сам, один. Потом супруга стала подтягиваться, вместе читали. А детей мы не привлекали и не запрещали, им разрешалось присутствовать, делайте что хотите, но не шумите. А они постепенно стали подтягиваться. Тогда мы стали разрешать им читать. Разрешать! И так постепенно они втянулись.
В пору нашего неофитства довольно скоро мы стали окормляться у отца Георгия Бреева, а поскольку по поводу воспитания детей мы с ним советовались, многие наши порывы он умерял. В частности я пытался открыть гонения на русские народные сказки. Отец Георгий объяснил, что в этом есть плотская душевность, и что если к высокой душевности – классической музыке, классической литературе — в детстве не приобщиться, то, если человек не Серафим Саровский и не Сергий Радонежскоий, он, может, ничего другого не приобретет, а только и это потеряет. Тогда я получил от него сборник сказок Александра Пушкина, и мы стали читать сказки Пушкина и слушать классическую музыку.
Еще один фактор, который, я думаю, положительно воздействовал. Мы не тяготились детьми. Воспитание было очень строгим, жестким — сейчас у меня не хватило бы духу так воспитывать, — но нам нравилось с ними. Никогда не было такого желания — оставить их на бабушку. Кроме случаев, что когда жена рожала очередного и возвращалась из роддома, на неделю остальных отдавали бабушке. А так была общая жизнь — думаю, это было важно.
Помните, как у Пастернака сказано: «Надо быть живым и только». Сам живи церковной жизнью, люби своих детей, молись. По большому счету, все очень просто — надо быть самим церковными людьми. Понятно, если родители будут церковными, дети будут тоже приобщаться к вере, к таинствам, это само собой.
Думаю, метаний в вере, как бывает у детей из православных семей в подростковом возрасте, у моих детей не было. Хотя отец Павел любит про себя сказать, что он веру терял, но это он так шутит. Веру он не потерял, он голову потерял — вот это было. Но потом нашел.
Веру наши дети не теряли, но временами вели себя плохо. О чем-то мы знали с матушкой, о чем-то не знали. Но это были варианты буйства юности, когда гормоны поднимаются в голову. Всякое было, особенно у троих младших. Потом выветрилось, и они стали мудрее.
Если еще до наступления переходного возраста ребенок осознал себя христианином, тогда он будет бороться. А если не осознал, то он, может, и будет бороться под влиянием мамы и папы, книг и чего-то еще, но сил может не хватить.
Поэтому я спокойно смотрю на то, что очень многих детей из церковных семей уносит, а потом — обратно заносит.
Я всем одно советую – сохранить контакт. Контакт, чтобы ребенок захотел маме и папе рассказать, что на душе происходит. Это важнее всего! Я не пугаю, но в 13 лет, если девочка забеременеет, чтобы она маме пришла об этом рассказать, а не подружкам там где-то под мостом. Маме! Надо не задавить детей нотациями.
Без контакта ничего невозможно, контакт надо сохранить, а если он потерян, надо обязательно постараться его восстановить. А для этого обязательно надо детей слушать.
Очень важный момент в моей жизни, поучительный. Мне жена как-то говорит:
— Ты с сыновьями совсем не разговариваешь.
Ну как же не разговариваю, мы же с ними вместе живем? А она говорит:
— А ты пойди попробуй пойди с ними погуляй и помолчи.
Я взял двоих, им было тогда в районе 12 лет, и два часа мы гуляли. Я нарочно молчал, хмыкал, поддакивал, слушал их разговор, а они трепались – и это был такой бред, такие глупости! Но два часа они говорили, искренне со мной делились – тем, чем они жили. Это несравненно важнее, чем, если бы я два часа накачивал их полезными истинами. Может быть, это были бы настоящие истины, но они бы не воспринимались. А если я их слушаю, то контакт возникает, тогда есть возможность для благодати и действия Бога через родителей.
Очень помогают в воспитании общие дела.
Я очень благодарю Бога, что, когда я стал священником, то дети появились в алтаре — и у нас появилось общее дело. Дело, в котором я занимал определенное положение.
Я считаю, что детям можно и полезно в алтарь заходить, когда они там могут чувствовать службу. Потом мальчик уже может алтарничать, а там уже другое требование к нравственности, к дисциплине. Если ему это нравится — хорошо, нет — значит нет.
У меня сохранилась фотография, где стоим я, 10-летний Илюша и 9-летний Ваня. Сделана фотография перед венчанием, и это стоят настоятель и два алтарника.
Владыка Константин любит вспоминать историю, когда он в праздник читал Апостол, не то прочитал и получил втык от настоятеля. Это не сын от папы получил втык, когда ошибся, а настоятель отругал за то, что алтарник плохо подготовился к службе. Это было очень ценно.
Чрезвычайно затрудняет воспитание тот момент, что дети не видят, как трудятся родители. Раньше семья жила и работала вместе. Подходит ребенок в 5 лет — бери прутик и паси гусей. Стал постарше — можно дать какую-то посерьезнее работу. Вырос – паши. Маленькая девочка, естественно, будет делать то, что делает мать, и долгое время будет делать хуже, чем мать — что естественным образом создаст авторитет матери. То же самое с авторитетом отца. Органично все происходило, конфликта не было. А сейчас всякий ребенок все знает лучше меня, потому что в современной жизни умение работать – это отстой, значит, не смог устроиться в жизни. Потому что главное — потреблять, а дети потребляют лучше нашего. И поэтому авторитет родителя падает.
Обязанности у ребенка должны быть не потому, что я так хочу. Я когда требовал, чтобы Илюша читал Апостол правильно, это всегда было потому, что он был единственный кто может это делать. А у Ваня в 8 лет свои в алтаре были дела — только его.
А домашние обязанности у них тоже были — ну, как у всех, гоняли их, с криками, с упреками…
Когда ребенок, вообще человек, а тем более сын или дочь, задает вопросы – это драгоценность. Вопросы ко мне у детей бывали, самые разные, но мне трудно вычленить, потому что мы просто жили.
Веру они обрели, какие-то основные христианские знания сами собой впитали. Просто в жизни. Я не думаю, что большую ценность имеет начитывание знаний, то есть выучить то, что мы в воскресной школе и семинарии изучаем, просто пустяк.
Как мы можем дать правильной ответ ребенку на вопрос, кода мы сами не знаем? И тут не так важен уровень образования — пусть человек скажет, как он действительно чувствует, кто для него Христос. Грамотный, неграмотный, разбирается ли в богословии – но то, что именно меня трогает, я и должен ребенку сказать.
И есть такой удивительный термин – важно неподготовленное слово. То что нечаянно у вас вырвется, оно может быть и свято. А то что мы напридумываем – без толку.
Из моего опыта личного общения с моими детьми, другими детьми, из общения с прихожанами, я понимаю, что когда подросток отдаляется от церковной жизни и от родителей, надо отступать, снижать давление фактически до нуля. Если еще какая-то ниточка есть контакта, ее надо сохранить – просто сохранить.
И я бы даже так сказал – сохранить верность своим детям в таком отступлении и избавлении их от нападений. «Я не рад твоему поведению, но я тебя люблю».
А давление надо снимать, потому что оно совершенно бессмысленно. Бывают очень сложные ситуации, они не такие страшные, но сложные, потому что, когда ребенку 6 лет, а он себя так ведет – «я тебя не люблю и Бога не люблю», — родитель за маленького отвечает, а с другой – не знает, что и делать. А когда в 16-14 лет, то — а что делать? На самом деле выхода никакого нет. Отступить. Молиться.
Но еще я думаю, каждое слово — самое доброе и мягкое: «Деточка, сейчас Пасха, пойдем освятим куличик» — это будет как язва. Надо, чтобы ребенок сам сказал: «Мама, пойдем освятим куличик».
Такая есть идея — надо, чтобы Бог нас простил, чтобы Он к нам снизошел. Но Он и так нас всех любит, Он нас всех давно простил, Он за нас распялся на Кресте, Бог есть любовь. В этом смысле нам нечего беспокоиться. Это мы Его не любим, Он нам не нравится. Вот представьте юной девочке надо выйти замуж за старика — он богатый и даже красивый и добрый, все завидуют, а ей он противен. И от чего тысячи женщин в восторге, ее от этого тошнит. Вот мы такие девочки. Я положительный человек – не пью, не курю, в карты не играю. Но надо, чтобы мне этот Божественный свет понравился. Душа человека — невеста Христова, надо выйти замуж. Надо быть не просто хорошей девочкой на празднике, а замуж выйти, и тут проблема желания.
Все, что нам навязывают, совершенно бесполезно. У меня хороший пример, я крестился в 27 лет, а до этого кто бы мне что ни говорил – совершенно бесполезно. Когда мне было лет 25, я у мамы в шкафу (она воцерковилась позже меня, а крестилась раньше) нашел молитвенник и устроил небольшие домашние гонения — это же мракобесие! Что мне в 25 лет можно было такого говорить, что объяснять? Я до этого ходил в церковь несколько раз в жизни. Зашел и вышел — мне там все было чуждо. И пока меня Господь не призвал, все это было бесполезно. А когда призвал, бесполезно было останавливать. Надо дать место Богу.
У меня не было такого, как в фильмах, когда сын и отец у костра сидят, и отец говорит: «Сынок, когда-нибудь ты станешь взрослым…» Поэтому приходится внутри своей семьи постоянно биться об углы непонимания. А мы, взрослые верующие люди, должны стараться своих детей к браку подвести максимально подготовленными.
У священника Константина Островского — четверо взрослых сыновей, один из которых епископ, а еще двое священники. Как ему удалось воспитать детей в православной традиции?
В поселке Тярлево под Петербургом есть храм, сама история которого – иллюстрация преемственности. Теперь в нем служат два отца Александра Порамовича – отец и сын. «Батя» поговорил с ними о о семейных традициях, детско-подростковых взаимоотношениях со сверстниками и воспитании в сложные времена.
Сложно понять и принять, что деменция неизлечима, но можно продлить светлый период.
Актер театра и кино Сергей Перегудов о зрелом отцовстве и о том, как востребованному артисту успевать быть папой и как быть родителем в тревожные времена.