Родители и дети: почему мы друг друга не понимаем?

О конфликтах родителей и детей сказано и написано много. Но проблема не исчезает и не решается. Что-то не срабатывает, где-то сбоит… «У психологии нет волшебной палочки и ключей от прекрасной жизни, — говорит психолог c более чем 20-летним стажем Наталья Инина. – Каждая ситуация, каждый родительский вопрос – это вселенная, сложная реальность, в которую надо погружаться. Но если обозначить базовые точки, они могут быть не столько информацией, сколько шагом к развитию определенных качеств души».

На встрече в рамках Клуба отцов Московского семейного лектория культурно-просветительского пространства «Фавор» она рассказала, что мешает родителям по-взрослому, мудро, терпеливо взаимодействовать с растущими детьми и как жить в ситуации противостояния и несогласия.

Встречу провел руководитель журнала для настоящих пап «Батя» священник Дмитрий Березин. Публикуем текстовую версию беседы.

Проект реализуется в рамках конкурса грантов «Москва – добрый город» Департамента труда и социальной защиты населения города Москвы.

Посмотреть на ребенка, посмотреть на себя

Очевидно, что разные дети разного возраста предполагают совершенно определенную компетентность взрослых людей. Невозможно относиться к маленькому ребенку как к подростку. Если у нас вырос ребенок уже до подросткового возраста, попытки его прищучить – совершенно бесполезны, вызывают только агрессию, гнев, протест. Каждый возраст ребенка требует знаний.

Что мы обычно видим в жизни: молодая пара считает почему-то, что наличия ребенка достаточно, чтобы себя осмыслить родителями. «Не лезьте, не учите! Мы родители, мы знаем!» Откуда? Первый раз они видят этого ребенка, потом первый раз они видят второго ребенка, не похожего на первого, и первый раз они видят третьего, совершенно не похожего на первого и второго… То есть, это каждый раз вызов. Ребенок – это каждый раз такая вершина, которую надо преодолеть. И, в общем-то, знания здесь не лишние.

Начнем вот с этой самой пары, которая стала родителями. У них есть свой какой-то опыт, их самих как-то воспитывали, и они, практически не рефлексируя, воспроизводят эту модель. Очень часто у мамы один опыт, у папы – другой. Представим ребенка, которого мама целует, нежно с ним обходится, а папа с ним очень строг. Психолог скажет: «Ребята, вы даете разные послания, ребенок находится в двойственной системе координат!» Мама ему что-то позволяет, а папа от него чего-то хочет.

Я консультировала одну семью, где у девочки был очень серьезный энурез. Когда я пыталась распутать этот клубок, то поняла, что папа много работает вахтово, потом приезжает и начинает общение: «А у тебя это где? А это что? А это ты сделала? А уроки? А оценки?» Я говорю: «Вы приезжаете на неделю, она вас очень любит, копия вы, ваша девочка – папина дочка! Вы с ней за эту неделю обнимались, смотрели какой-нибудь мультик, читали какую-то книжку?» – «Нет…»

Я ему просто рецепт выписала: ежевечерне развалиться на диване и в течение часа, обнявшись с ребенком, вдвоем смотреть детский фильм или мультик. Там еще младший брат, пусть какое-то время мама с ним побудет. Девочке нужно выдохнуть, почувствовать, что папа с ней, папа для нее. Поразительный результат. Пришли с круглыми глазами: энурез-то прошел!

Он хороший парень, он дочку по-своему любит, просто его так встряхивали все детство, и он теперь встряхивает. И нужно, чтобы кто-то ему сказал (психолог, например), что вообще-то детей надо любить – такое базовое условие – безусловной любовью.

Это не потакание, не сюсю-мусюсю, не конфетки-бараночки. Это взгляд на ребенка как он есть. Не лучше и не хуже. Это возможность видеть ребенка не в логике «мы сделали из него человека, вот сейчас мы навалимся всем миром – и он у нас будет отличник, спортсмен, музыкант, поэт, физик, математик…» Нет, пусть он просто будет собой. Это наша главная задача.

Но чтобы увидеть ребенка, надо увидеть себя. Родитель тоже человек, и может быть слабым, крикливым, в депрессии и так далее. И в этом плане, конечно, если мы сами себя чувствуем паршиво внутренне, если мы в депрессии, если нам дискомфортно, с какой стати мы требуем от детей, чтобы они были хорошими, бодрыми, не невротиками, успешными и так далее?

Я консультировала одного папу, и он очень возмущался своим 14-летним сыном, который до трех ночи сидит в компьютере: как бы ликвидировать этот компьютер, как бы там провода разорвать и все это разнести в мелкую крошку! И вдруг выясняется, что он сам до 3 часов ночи смотрит телевизор. У него бессонница, и он, как обычно это делают мужики после работы, щелкает каналы и полусонный смотрит какие-то бесконечные боевики, спорт, что-то еще. А в это время в другой комнате ребенок смотрит в компьютере, боясь, кто-нибудь зайдет или не зайдет. Я предложила этому папе не ругаться, не давить, не кричать, не лишать ребенка этого всего, а попробовать сказать: «Слушай, мне нужна твоя помощь! Знаешь, я вот, как и ты, не могу победить эту свою ночную привычку, не могу нормально лечь спать, чтобы утром со свежей головой встать. И я вижу, что у тебя что-то похожее. Давай вместе поможем друг другу – ты мне, а я тебе». И это сработало. Парень включился и стал помогать отцу: «Пап, время то уже позднее, давай-ка спать».

Родитель – взрослый – ребенок: с этажа на этаж

Что за этим стоит? Эрик Берн, транзактный анализ. Во всех нас есть эти три этажа – родитель, взрослый, ребенок. Родитель – это долженствования. Ребенок – это «не хочу» и «хочу только то, что мне нравится». Взрослый – тот, кто соотносит этих двоих.

Я была потрясена, когда прочитала, что в домах престарелых чаще всего просят две вещи – конфеты и игрушки. Люди падают в уровень ребенка на старости лет, чувствуя беспомощность, слабость, болезненность. И даже в маленьких детях эти уровни есть. Потенциальный, латентный родитель проявляется, когда дети смотрят на мам-пап, бабушек-дедушек, воспитателей и копируют их поведение.

В нас есть и этот ребенок, который кричит на своего реального, как будто два ребенка – «кто кого?»  В нас есть вот этот родитель, который только и выясняет, почему что-то не так. Как сказал один мальчик, когда приходит папа с работы, он задает два вопроса: почему ты не надел тапочки и почему ты не сделал уроки? «Поэтому я всегда держу дверь в свою комнату закрытой, как будто меня нет. И папа проходит мимо двери и эти два вопроса не задает». Это пример, когда человек завис в этом родителе, и остался только автоматизм – типа я выполняю родительскую обязанность.

Итак, если эти три состояния есть внутри каждого из нас, то представьте, как между двумя людьми идет взаимодействие: родитель – ребенок, ребенок – родитель, взрослый – взрослый. И тут интересная закономерность: если все время находиться в родителе, то наш ребенок застрянет в ребенке. Если мы все время нависаем над ним, он все время маленький, снизу вверх на нас смотрит, то так формируется неуверенность, комплекс вины. У инфантильных людей всегда  доминантные родители, которые постоянно давили, требовали, обесценивали, контролировали. Можно и заботиться так, что потом ребенок вырастет и ничего не будет ни знать, ни уметь. У меня есть такая клиентка, за которой все время мама ухаживала, и у нее проблема за проблемой возникает, и мы с ней теперь «доращиваемся».

Конечно, когда ребенок маленький, не надо с ним разговаривать как взрослый с взрослым. Это тоже очень типичный косяк, в первую очередь, кстати, у родителей, которых самих контролировали. Им кажется, что если они дадут полную свободу ребенку, будет все отлично. «Ты же уже взрослый, тебе уже 4 года, решай сам». Какое знание дала нам психология? Маленький ребенок не имеет границ. Если мы даем ему волю и свободу, у него она будет превращаться в тревожность и беспокойство. Ему нужно упереться в родителей, пока он маленький. Даже такой прием есть для успокоения детей постарше с СДВГ: их надо обнять и держать крепко-крепко, и они начинают чувствовать, что есть какая-то граница, безопасность, стабильность.

А разве редко мы ведем себя с детьми как ребенок? Взрослый падает в этого состояние и качает права со своим ребенком. «А я тоже устала!» – кому мы это говорим? 3-4-5-летнему ребенку. До 5 лет он мир воспринимает и мыслит эгоцентрически. Это закон. Что это значит? Прекрасный пример дал великий психолог Жан Пиаже. Ребенку задают вопрос: «У тебя есть брат?» – «Да, у меня есть брат». – «А у твоего брата есть брат?» – «Нет, у моего брата нет брата». Как ребенок прячется? Закрывает глазки, засовывает голову за занавеску – он себя не видит, значит, его никто не видит. Вот как это работает.

И вот этот ребенок четырехлетний делает какую-то гадость и получает какой-то похожий ответ. 4 года – чуть больше, чем 3, это кризис «я сам» — могу это, могу то, все могу делать, как я хочу. И вдруг обнаруживает, что есть кто-то другой, кто тоже что-то там такое делает, и это не я! Мама – ничего себе! Остановка, те самые границы, не иди туда.

Моя тетушка мне помогала с сыном. Ему было года два, мы впервые поехали на море. Жили в одной съемной комнате. И вечером она меня отпустила, я сижу обалдевшая после дня с ним, а она за шкафом его укладывает. И вдруг я слышу – хлоп. И еще хлоп. Что они там делают? Оказывается, он ее хлоп по щеке, а она его хлоп тоже. И я смотрю на взгляд своего сына, а в нем столько изумления: надо же, он тоже получил по физиономии, неприятно как-то. При этом делаются такие вещи беззлобно, не агрессивно, а аккуратно, как бы: «нравится тебе? не нравится – тогда не делай». То есть, в этом нет злости, нет агрессии. Если агрессия есть – тогда это делать ни в коем случае нельзя!

Мы говорим ребенку: «Как ты себя ведешь?!» А он никак себя не ведет – он просто осваивает мир, пытается делать, ощупывает, обнюхивает, кидает куда-то что-то, снимает шапочку и надевает 125 раз. Он не издевается над мамой в этот момент.

«Почему ребенок себя так отвратительно ведет?!»

Итак, ребенку нужен родитель.

Он должен быть здоровый. Если у мамы тяжелое состояние, послеродовая депрессия, агрессия – нужно позаботиться о себе. «Маску сначала на себя». Не надо любой ценой воспитывать, иначе перестанешь чувствовать ребенка и невольно нанесешь ему вред, который он потом будет у терапевта отрабатывать.

Родитель должен быть образованный. Он должен что-то понимать в том, как ребенок растет и что не надо в 3 месяца учить его английскому языку и в полгода отдавать в балет. Сензитивные периоды развития наступают позже. Я не шучу: регулярно встречаю семьи, когда мама малыша учит языкам, танцам, одновременно еще чему-то.

У одной замечательной коллеги-психолога была история, когда парня отдали в детский сад, а он там все время всех бьет. При этом мама с ним говорит по-французски, папа – по-английски, бабушка и дедушка – по-русски. Психолог говорит: «А вы не пробовали все с ним говорить по-русски? Он запутывается. Единственный язык, который для него приемлем, это руки, тактильность. Дал по башке – и все хорошо». Нет, им же надо, чтобы мальчик говорил на трех языках, но при этом не дрался.

Вот что происходит с деструктивными родителями, которые решают, что ребенок – это их проект, вложение. Табула раса, чистый лист бумаги, на котором мы пишем какие-то свои – как правило, каракули. А потом говорим: «А что ж такое, почему такой противный стал?» Что написали, то и получили.

Очень частый запрос к психологу, который звучит примерно так. Приходит мама и говорит, что у нее дикое раздражение на одного из своих детей – на дочь. «Мы вообще с ней не можем ладить!» И я уже по опыту знаю, дочка – копия матери. И эта мать себя не принимает. Это удивительно работает и очень часто встречается. То же самое бывает в паре отец и сын.

И вот она говорит, да, дочь – как две капли воды, не только внешне, но и внутренне. Спрашиваю: «А вы себя не любите?» – «Я себя терпеть не могу, нет связи с собой, не уверена в себе, всегда чувствую вину, недовольство собой, в общем, все не так». Вот и выяснили.

Тут как раз внутренний ребенок нам в помощь. Включаем внутреннего ребенка, понимаем, когда это началось, достаем эту историю из прошлого, как-то ее прорабатываем. И тогда собственного ребенка человек начинает видеть по-другому. А самое поразительное, что и ребенок начинает себя по-другому вести.

Потому что наше бессознательное послание дети слышат лучше, чем наше сознательное. Если внутри нас есть какие-то жутко непроработанные вещи, какие-то проекции, которые мы сбрасываем, как крокодильчиков на доктора в известном анекдоте, на ребенка, то он выдает протест. А мы говорим: «Что же он так отвратительно себя ведет?» Очень часто он является зеркалом нашего внутреннего состояния.

Акцентуация и психологическая диспансеризация

Нужно понимать, что есть дети с акцентуацией характера. (Не хочу говорить «психопатии», потому что в детстве нет психопатий, но есть акцентуации характера). Это дети, с которыми сложнее, которые труднее, которые менее управляемые, менее послушные, менее диалогичны, им сложно, чем другим, строить отношения со своими сверстниками. У них, как правило, проблемы в саду, в школе, им сложно простроить обычную для ребенка коммуникативную сеть связей.

Акцентуация характера – это, если хотите, гипертрофированный характер, как бы раздутая некоторая характерологическая компонента. Очень ярко она заметна в подростковом возрасте, она там совсем уже улетает под небеса, но и в более раннем возрасте мы видим, что этот ребенок сложнее. Но очень часто он и одаренный – как бы утешительный приз. Очень часто эти дети яркие,  необычные, по-своему страшно интересные, но с ними надо правильно себя вести.

Если вдруг вы видите что-то похожее в ребенке, без психолога не справиться, потому что именно в детстве это можно купировать и остановить. Здесь нужна очень серьезная работа родителей над собой и очень выверенное, правильное поведение с ребенком. Есть свои способы, приемы, подходы. А ощущение, что этого ребенка можно додавить до нормы, это иллюзия, утопия. Я вам всем рекомендую раз в год водить ребенка к хорошему детскому психологу. Он вам подскажет, на что обратить внимание. Пусть будет такая психологическая диспансеризация.

Работали с одной мамой, у которой был чудесный мальчик с шизойдной акцентуацией. Что такое шизойдный ребенок? Это такой индивидуалист. Представим, в саду гуськом идет рядок детей, обязательно один какой-то ребенок вываливается из этого рядка – то бабочку увидит, то облачко, то тетечку… Что делает воспитатель? «Иванов! Сколько можно?! Все идут, дети как дети, а ты!» Что делает ребенок в этой ситуации? Замирает и очень часто идиотским образом улыбается, что уж совсем доводит воспитательницу. «Ах, ты еще и издеваешься, Иванов! Родителей ко мне». Педагогов не учат пониманию таких вещей. Когда ко мне приходят шизойдные люди, я вижу у всех вот такое детство практически под копирку. А этот ребенок-индивидуалист совсем ни над кем не издевается, просто он такой немножко за стеклом. Он не очень чувствует такие простые интуитивные штуки. Их ему надо сказать.

И вот у этой мамы проблема: «я вообще не могу с ним общаться». Она сама экспрессивная, эмоциональная, яркая. Она говорит: «Ну ты мог бы вот это сделать?!» Что отвечает ей ребенок с шизойдной акцентуацией? «Мог». И не делает. Потому что ему не сказали сделать. «Я ему сказала: чай на столе». Ну да, на столе. Мышление буквальное, прямое. Ему и надо говорить: «Через 5 минут приходи на кухню, будем пить чай». И он придет и будет пить чай. У него так работает мозг. А если этого ребенка все время тюкать, он будет реагировать стоп-реакцией, съеживаться (и в отличие от тревожных детей, это будет незаметно внешне), прятаться в ракушку и по-дурацки улыбаться, а через десять лет вполне может стать шизойдным психопатом, который сидит в своей раковине (компьютере, как правило) и вообще оттуда не вылезает. Он не может коммуницировать с детьми, с родителями, с преподавателями, с людьми на улице, сложно спросить, сложно позвонить. Но надо было раньше думать…

Поэтому если мы натыкаемся вот на акцентуацию – а их столько сколько характеров, и это очень интересная отдельная тема – надо понимать, как себя вести. Если девочка такая вся фарсящая, штучки-дрючки, портфельчик к туфелькам, платочек в цвет – это истеройдная акцентуация. Если вы ее засадите за математику, не надо удивляться, что у нее будет психосоматика. В ней много энергии, которую она должна выплеснуть – она должна танцевать, петь, играть в какой-то театральной студии, выбрасывать эту эмоцию, и тогда будет нормально заниматься. А очень часто родители сами хотим заниматься математикой и засовывают ребенка в математический класс, не видя, что он другой.

Родитель – компетентный, внимательный и он не пытается за счет ребенка скомпенсировать что-то свое. Он действительно развивает лучшее, что Бог дал его ребенку.

Наталья Инина

Зачем нужен подростковый возраст и что с ним делать

Что такое подростковый возраст? Это гарантированная акцентуация характера, это просто взрыв – все порушено. Он уже не ребенок и еще не взрослый. У него гормональный шторм, буря  абсолютно дикое внутреннее состояние.

Они чувствуют потерю идентичности: я был ребенком, а стал неизвестно кем. Обратите внимание, как подростки крутятся около зеркала, примеряют на себя разные образы – то побреются, то отрастят волосы, то одно на себя нацепят, то другое, то в таком стиле оденутся, то в другом. Они все время ищут. И это понятно, это нормально, это такой этап. Происходит поиск идентичности: какой я хочу быть потом, куда я иду?

И, конечно, родители, которые собачатся друг с другом, скучные, приходят с работы и по телевизору смотрят какую-то муру, ругаются, с которыми невозможно разговаривать – ну их всех! «Идите далеко, но так, что, если мне что-то понадобится, тут же пришли и дали. А идентичность я буду искать в компании своих друзей, которые тоже ищут».

Этот этап группоцентрический. Поэтому так важно, чтобы ребенок еще до подросткового возраста попадал в какие-то секции, была какая-то компания. Ничего нельзя пускать на самотек: очень важно, в какой среде ребенок растет, с кем он дружит, с кем проводит время, что за дети, какие интересы. Потому что он подойдет к подростковому возрасту и скажет: «Ничего вы не понимаете в жизни, вот Вася понимает все, а Машу я люблю».

И здесь в этой схеме очень интересный момент: он еще психологически ребенок, потому что другого опыта у него нет, но себя позиционирует как взрослый. «Я ничего не буду убирать, я не буду мыть посуду, я не буду делать как взрослый человек, но я решаю сам, как я буду не спать, не учиться, тусить до посинения с друзьями, ходить и уезжать куда-нибудь с ночевкой, и сидеть в компьютере. Я решаю сам и вы мне тут не указ!» Такая свобода от… Свобода не для, а от. Период протеста.

И надо сказать, слава Богу, это все проходит в 14-15-16 лет. Это, конечно, ужас для родителей, но лучше этот ужас пережить сейчас. Потому что, если в этом возраст ребенок проживает гладенько, ровненько, такой хороший мальчик или девочка, у него вообще нет переходного возраста, уверяю вас, у него он будет в 30 лет. Он его настигнет перед кризисом среднего возраста. И вот там уже туши свет. Поэтому лучше пускай он прокричится в этом детском возрасте.

А это действительно крик. Это отчаяние, это одиночество, это очень экзистенциальный момент в жизни.

Я для себя, размышляя над этими этапами, определяю это так. Приходит ребенок, чистый, белый, Божье дитя, в этот довольно серый мир, где перемешаны добро, зло, свет, тьма, одно выдают за другое, «я тебя люблю» говорят с жутким лицом, с жутким посылом, и родители сами запутались. И ребенок с этим светом не может в эту серость имплантироваться. Подростковость – это последняя битва за себя. Фактически отчаянный крик, который можно так сформулировать: «Не хотите, чтобы я был беленьким, умру, но не буду сереньким – буду черненьким. Не сдамся. Не буду играть по вашим правилам. Не буду играть в ваши социальные игрища, не хочу».

И если мы не слышим и не чувствуем вот этот экзистенциальный момент, о котором кстати говорил и великий наш отечественный психолог Выготский,  то мы ничего не сможет сделать. Мы будем только адаптировать ребенка в эту серую непонятную действительность. Мы можем какие угодно говорить прекрасные слова, но подростки чутки, они фальшь чувствуют за версту. Поэтому всегда откликаются на правду.

И надо иметь мужество выйти к ним из взрослой позиции. Когда мы говорим: «Я ничего не могу с тобой сделать, потому что ты уже самостоятельный человек, я перед тобой довольно беспомощен, давай попробуем вместе», – вот тогда происходит какой-то внутренний поворот. Потому что они видят уважение. И они видят перед собой человека, а не только родителя, который от них чего-то требует и выжимает. Личный пример – лучшее, что мы можем дать подростку.

Но это очень сложная родительская задача, действительно, родительство – это искусство, красивая сложная творческая история, а вовсе не кнут и пряник.

При этом, когда мы имеем дело с подростками, нам нужно мониторить его детство, учитывать его неопытность, его «свободу от» из родительской позиции, не опускать общение на уровень только взрослый – взрослый, типа «делай что хочешь, набивай свои шишки, как бы я в тебя верю». Нам надо действительно бдеть, но коммуницировать в логике диалога, а не в логике нависания сверху. И тогда действительно вы почувствуете, что отношения с подростком меняются. Потому что они очень чувствительны к этой настоящей диалогичности, к этой встрече, и это для них самый ценный подарок. Взаимодействие человека с человеком в этом подростковом возрасте бесценно. Но для этого нам нужно иметь мужество обнаружиться, выйти из этой шикарной защиты родительской позиции, где мы безукоризненны и безупречны, и сказать: «давай-ка вместе, давай будем как-то помогать друг другу». И это очень эффективно.

Переходный возраст: если все ровно

Если у ребенка в подростковом возрасте все идет гладко, можно самим дать ему возможность пережить какой-то кураж. Потому что это время сильных переживаний, взлетов. Великолепный опыт и лучшее, что можно дать подросткам, – походы, преодоления. В горы, на реку, с палатками – им нужна романтика. А сейчас мир вообще не романтический, он такой совершенно прагматический. И я вижу по молодым ребятам, которые ко мне приходят (сейчас-то это, слава  Богу, совершеннейшая норма, они ко мне приходят, не потому что считают себя чокнутыми, а хотят просто жить лучше), очень многие идут заниматься альпинизмом, прыгают с вышек, сплавляются по каким-то рекам. Они интуитивно дают себе вот эту доминанту романтики, которой не добрали в подростковом возрасте. Какая тут романтика, когда ЕГЭ и надо накачивать этого ребенка? Тут вообще не до романтики. А это очень важно, потому что любому подростку надо взлетать.

Другая сторона конфликта

Очень важный вопрос, как не вовлекаться в конфликты в семье.

Очень часто ко мне приходят семьи, часто православные, часто многодетные, и там все на чьей-то стороне, против кого сегодня дружат. Я не могу сейчас здесь дать какой-то шикарный эффективный рецепт, который сработает во всех ситуациях сразу. Но общий некий посыл могу дать.

Почему нужна психологическая компетентность? Верующему человеку, может быть, даже еще больше, чем неверующему. Она учит видеть мир сложнее, позволяет понять, что все совсем непросто устроено – в отношениях, внутри нас, между нами, другими людьми и так далее. И в этом плане мы должны понять, что всегда есть несколько планов.

Вот, например, дети конфликтуют. Задавайте себе вопрос – что стоит за конфликтом? Конфликт – это всего лишь следствие, а что стоит за ним? Очень часто ревность. Если мы идем по прямой и говорим: «Сколько можно, все время ссоритесь, хватит уже, она права, а ты не права», – все, мы вовлеклись в конфликт. А нужно немножко порефлексировать. И очень часто, если мы апеллируем к тому уровню, который стоит за конфликтом, мы можем даже погасить этот конфликт и уж точно не вовлекаться в него. Потому что мы не просто злимся на того или на другого, а понимаем, что происходит какое-то отчасти бессознательное, отчасти осознанное столкновение.

Простой пример. Многодетная семья, и в ней есть такая девочка, средняя дочка, истеройдная, которая все время к себе привлекает внимание и все время конкурирует со старшей сестрой. Старшая более уверенная – она же первая, она не сравнивает себя ни с кем, она такая умненькая, самостоятельная. А эта все время пытается ее как-то перегнать. И эта девочка, видя, что старшая очень любит младшую, цепляет ее исподтишка, старшая начинает заступаться, а средняя говорит: «Родители, видели! Вот как она себя ведет!» Наивный папа, не считывая второй-третий план, начинает стучать кулаком по столу и говорить старшей «Прекрати!» Мама теряется, она вообще не понимает, что происходит, и уходит в тень. Но в итоге они все вовлечены в конфликт, в котором так шикарно проявляется истеройдность, потому что люди с такой акцентуацией самые хитрые, тонкие, изобретательные среди прочих характеров.

Выход очень простой. Средней девочке сказать, что она очень ярко, талантливо делает что-то конкретное, как никто другой! Безотносительно ситуации дать ей напрямую какое-то признание, но не в логике сравнения.  Ухватить то, что она действительно классно делает. «Вот тут ты просто королева!» Так мы поработаем с причиной, а не со следствием.

Надо поддержать и старшую, сказать ей: «Ты молодчина, но ты же старшая, ты взрослее, умнее. А сестра тебя любит, просто такая эмоциональная – ты не бери на свой счет», – и так переиграть изобретательную среднюю девочку, сгладив ситуацию.

Но чтобы так поступить, родителям нужна компетентность.

Эстафета, в которой не нужно торопиться

Давайте дадим людям право на боль, на гнев, на обиду, на невозможность, на несовершенство. Давайте уважать то, что мы чего-то не можем сделать. И принять этот момент взрыва, конфликта как часть нашей жизни. Нужно уметь давать время.

Проблема еще и в том, что мы живем в очень сумбурном мире. Ориентиры, конечно, есть – традиция, религия. Но давайте положим руку на сердце и искренне скажем сами себе: мы читаем эти прекрасные тексты, слушаем прекрасные проповеди, приходим домой – и что? Спотыкаемся. Мы чувствуем, что не дотягиваем. И для того чтобы действительно как-то возрастать, по капельке, по ступенечке, нам нужно обязательно наращивать эту психологическую компетентность.

Я до сих пор нередко слышу от священников: ну зачем психология, есть Бог, все написано, делай как надо и все. А светские психологи нередко говорят: у нас просто психика, тренируйте, накачивайте ее и будет вам счастье. Но тот же Карл Густав Юнг, который консультировал всю Европу, писал, что не встречал человека после 35 лет, который бы не задавался вопросами о Боге и смысле жизни. Таким образом, видно, что в человека встроена, ему свойственна духовная потребность.

Я очень четко вижу соотношение души и психики. Психика – это инструмент души, просто средство, которым душа пользуется. Поэтому этот инструмент должен хорошо работать. Мы ж не пользуемся плохой бензопилой или плохим миксером – мы идем и чиним. Можем ли мы по-честному, без  обиняков сказать, что у всех у нас очень здоровая психика? Думаю, нет. Мы все немножечко травмированные. Когда психика работает плохо, не освоена нами, она тут же душу стискивает, сжимает, давит на нее, и душа скукоживается. А когда психика освоена, душа разворачивается – есть свобода, вера, любовь. И мы вполне можем этой психикой овладеть  – не надо до стерильного состояния ее доводить, но так чтобы работала нормально. И тогда можно заниматься духовными задачами какими-то, решать личностные вопросы. И если это соотношение мы в себе удерживаем, то и наши дети пойдут нашей дорогой.

Мы говорим ребенку: давай то, давай так, давай сяк. А он говорит: н-е-е-е-т, не буду, не хочу, мне не нравится. Мы отходим, а за закрытой дверью он наши слова говорит своим друзьям. Понимаете?

Надо иметь вот эту любовь, как Бог нас любит. Как-то ведь Он радуется нашим маленьким победам… Не нам дети должны что-то сказать, пускай они говорят это своим друзьям, но они говорят наши слова. И это значит, что вот эта эстафета работает. Это значит, что мы что-то передали.

Если мы это не получаем, пока они растут, то это совсем не значит, что мы это не получим, когда им будет 35-40. Когда видишь взрослого сына, глядящего с нежностью и благодарностью на свою пожилую мать, это значит, ей все удалось. Это не значит, что сын был идеальным 15-летним подростком, но он дожил до этого. То, что она и папа в него вложили, дало свои плоды. Просто не будем торопиться.