Супружеский конфликт: механизм и пути преодоления

Рассказ о том, как устроен семейный конфликт, психотерапевт Петр Дмитриевский начинает с того, что делает оговорку: «Человеческая психика так сложна, что никакой науки и никого времени ни хватит, чтобы разобраться. Любые рассуждения психологов, социологов, антропологов на эту тему рассматривают только какую-то грань. Как в притче про слепых мудрецов, которые ощупывают слона, я расскажу вам про одну из его ног. Может быть, она вам пригодится…»

На встрече в рамках Клуба отцов Московского семейного лектория культурно-просветительского пространства «Фавор» психолог-консультант Петр Дмитриевский рассказал, можно ли прожить без конфликтов, почему они возникают и как их преодолевать, не разрушая семью.

Встречу провел руководитель журнала для настоящих пап «Батя» священник Дмитрий Березин. Публикуем видеозапись встречи и текстовую версию беседы.

Проект реализуется в рамках конкурса грантов «Москва – добрый город» Департамента труда и социальной защиты населения города Москвы.

Почему с близкими мы ведем себя не как с другими?

Я бы сказал, что любая живая пара сталкивается с конфликтом. Если конфликтов нет, то есть подозрение, что люди еще не успели приблизиться, находятся друг от друга на существенном расстоянии.

Наиболее яростные конфликты начинаются, когда начинаются первые договоренности. Вот люди съезжаются, начинают жить в одном помещении, или у пары совместная поездка. Там, где возникает деление ответственностей и ожидание какой-то опоры друг на дружку, возникает такое явление, которые супруги описывают так: «я его совершенно не узнаю», «она стала другим человеком». И даже: «я сам себя не узнаю». До этого, на работе, с друзьями я так странно, так парадоксально, нелепо и стыдно себя не веду. Так я себя веду только с самыми близкими людьми – с женой, с родителями, с ребенком своим. Что это? Почему так?

Наша душа, когда определяет какие-то отношения как близкие, в которых возникают какие-то обязательства, начинает в них жить каким-то особенным образом.

Близкие отношения начинаются в очень раннем возрасте. Начинается жизнь с того, что мы находимся внутри живота мамы и там по большому счету все, что хотим, получаем. И это очень хорошо. У нас в памяти заложено воспоминание о такой райской жизни, где не бывает «я чего-то хочу», потому что у меня это есть и это счастье.

Но мы рождаемся. Мама сначала, первое время, при благополучном развитии сюжета, тоже весьма откликающаяся, и нам тоже хорошо: что мы хотим, довольно быстро получаем. Ну, немножко можно крикнуть на эту маму, как-то сигнализировать, и мы получим, что хотим — тепло, объятия, еду…

Но любая мама когда-нибудь проколется, потому что она живой человек. И мы сталкиваемся с огромнейшей трагедией — я сейчас не преувеличиваю, потому что, когда это впервые происходит в жизни человека, это очень трагично: я чего-то хочу и не получаю, потому что другой говорит мне «нет».

А в супружеской жизни конфликты примерно так и устроены — я чего-то хочу, на что-то надеюсь, на что-то уповаю, а супруг или супруга говорит «нет».

Тут-то мы и проваливаемся в наши первые опыты встречи с этим «нет». Опыты нашей встречи с этим разрывом между мной и другим человеком, между мной и миром, где мне очень плохо, и способы обработки, совладания с этим, способы отношения к этому у нас не взрослые. Они какие-то очень-очень ранние, очень архаичные, с этим младенческим ужасом — ведь когда младенец орет, он же находится в какой-то совершеннейшей пучине ужаса и аффекта, и этот аффект ни с чем не связан, неутешен. И каждый из нас, несмотря на то, что взрослый человек и в других ситуациях умеет выдавать себя за воспитанного и приличного, в близких отношениях оказывается именно в этом положении.

Пока мы пребывает в стадии ухаживаний — состоянии помутнения, а может, наоборот, преображения, нам очень нравится делать другому хорошо. Но когда душа понимает, что этот человек теперь навсегда со мной, а брак собственно и начинается с некоторых обещаний, то в этот момент душа в каком-то смысле выдыхает. Теперь бороться за отношения не нужно, и ощущается что-то похожее на маму, и теперь все младенческие требования, как нужно меня обслуживать, начинают со всей яростью из человека выбрасываться. А щедрость по отношению к другому куда-то улетучивается. Активизируется этот детский опыт, а в нем мы никак не можем быть щедрыми — ведь человек в месяц, в три, в год не имеет ресурсов, он может только поглощать. Он может делиться улыбкой, и то не совсем сфокусированной, непонятно к кому обращенной…

Реакция на «нет»

И вот мы оказываемся в этом разрыве.

Например, муж хочет пойти на день рождения к маме, а у жены с ней не слишком хорошие отношения. Она говорит: «В прошлый раз уже сходили, спасибо, не хочу, без меня». То есть говорит «нет». И муж оказывается в пучине этого детского ужаса «мне плохо».

Если мы предполагаем, что здесь активизируется младенческий способ восприятия реальности, а я полагаю, это именно так, то в чем это выражается?

Первое, что происходит — это означивание. Психика прекрасна (и ужасна одновременно) тем, что мы все время придаем событиям значения. Оставаться в тревоге неясности нашей психике довольно трудно. Когда какие-то трудные события происходят, нам нужно найти объяснение. Кто плохой, кто хороший, за кем правда? Все спикеры, которые говорят о противоречивости событий, в общем, подвергаются очень большой критике — потому что людям в сложные моменты хочется, чтобы было понятно, однозначно. И здесь психика тоже начинает выдавать очень простые детские способы трактовки. Ну, как правило: она/он — злодей, а я прекрасный. Есть разные линии расщепления: злой – добрый, всемогущий – беспомощный. Но все эти трактовки, как правило, очень заряженные.

Способы описания в этой точке чрезвычайно раскручивают аффект. Очень болезненны. Все описания насыщены эмоциями — ужасом, гневом, яростью. Именно потому, что в этом месте психика очень не по-взрослому устроена, очень просто, она тут не тонкая, а толстая, грубая. В аффекте мы начинаем рассуждать, как человек пограничный: не так посмотрел прохожий — тут же надо дать ему в лицо, «а чо он?» Из упрощенной трактовки человек каким-то образом действует, будучи уже очень сильно эмоционально заряженным, практически как психопат на улице.

Но в этом месте есть развилка.

Стратегия номер один: убрать боль

Первая стратегия: как мне убрать боль, как мне убрать источник страданий? Тут супруги  включают способы самоутешения, которые, как правило, чрезвычайно ранят второго. Но в такие момент об этом не очень думается, потому что главная задача — устранить боль. Мы этот источник боли — в младенческом варианте маму, во взрослом мужа или жену — как-то наказываем. Например, есть такой излюбленный способ — игнорирование. «Я с тобой не буду разговаривать, чтобы ты начал себя нормально вести».

Сразу скажу, что для отношений игнор, бойкот — это очень вредная штуковина. Она выглядит как бы благообразно, это же не мордобой, но по эффекту часто сравнима с мордобоем. Так что в качестве рекомендации: очень прошу не бойкотировать «плохо себя ведущих» мужей и жен, а продолжать что-нибудь говорить, хотя бы, что «ты подлый и мерзкий человек». Лучше говорить это, чем не разговаривать несколько суток. Это совсем вредно.

Второй излюбленный способ помимо игнора — обвинение и упрек. Детская психика — очень морализирующая. Происходит расщепление на добро и зло, при этом, как правило, зло — это другой. Нужно сделать так, чтобы мама/жена/муж почувствовал себя виноватым, тогда он покается, исправится и сделает, как я скажу.

Все эти стратегии — упрек, игнор, разного рода месть, угроза разрывом (тоже, кстати, из таких очень вредных штук, которая первые два раза еще может сработать, а потом уже будет работать на разрушение) — направлены на то, чтобы убрать боль через уничтожение, наказание партнера. И он, может быть, даже преисполнится раскаяния и начнет, предавая себя, делать так, чтобы вам было хорошо, но риск в том, что у него самого возникнет эта красная черта, он сам окажется в разрыве, сам станет, условно, тем ребенком, от которого ушла мама. Соответственно, результат нашей «воспитательно-педагогической» работы в отношении наших супругов приведет к тому, что он в состоянии этого ребенка пойдет по тому же маршруту: придаст аффективно-насыщенное значение тому, что произошло, и выберет стратегию, как наказать и воспитать обидчика. И дальше мы будем заниматься тем, что друг на друга периодически воздействовать.

Я не совсем со стороны это все говорю, я сам периодически оказываюсь в этой ситуации и бросаю все силы, чтобы на супругу повлиять. Муж и жена могут меняться ролями, могут одновременно находиться в двух ролях — и воспитуемого исправительно-трудового учреждения, и педагога Макаренко, который пытается сделать человека из этого «монстра». И, в общем, это увлекательная очень работа… Но как же это все остановить?

Стратегия номер два: пережить

Тут мы переходим к стратегии два.

По аналогии, если я осенью или зимой сижу в квартире, и у меня отключили отопление. Стратегия один — идти ругаться в «Жилищник», воевать с ними, чтобы они включили отопление. А стратегия два — надеть теплую куртку. То есть, инвестировать свои силы в то, чтобы лучше мочь пережить, адаптироваться, перекантоваться в этом разрыве.

Если первая стратегия — убрать боль, чтобы разрыва не было, то вторая совершенно по-иному устроена: надо чем-то наполнить этот разрыв, как-то в этой пропасти обустроиться.

На полях заметим, это и есть развитие психики. Этому разрыву и этим мамам, которые рано или поздно сдают сбой, мы обязаны тем, что у нас есть психика. Потому что в этот момент мы вынуждены творить свой психический мир. Творить воспоминания, надежду, способность ожидать, творить память о том, как нам было с мамой хорошо сегодня утром, творить гордость, что я могу потерпеть. Все эти вещи и есть содержание психики. Ультра-гуманистические психологи рекомендуют избегать разрыва и мамам быть все время рядом. Они выступают за круглосуточную стопроцентную доступность мамы, и как только мама чем-то там не угодила, гуманистические радикалы тут же набрасываются на нее и говорят, что она недолюбила ребенка. Но мне кажется, более трезвый взгляд, наоборот, заключается в том, что дозированное, соответствующее возрасту отсутствие мамы создает ситуацию, в которой, слава Богу, начинает формироваться психика.

Вырабатываются разные способы помочь себе подождать. Может, потом этот «ужасный противный» человек, который передо мной, говорит мне «нет» и создает этот разрыв, когда-нибудь будет делать то, что я хочу. А может, когда-то у нас будет радость не потому, что мы друг другу подчиняемся, а просто потому, что он рядом сидит, и эта радость будет не связана с реализацией власти, а связана с интересом друг к другу, с нежностью друг к другу, с удивлением, какие мы разные.

«Обнять» аффект

Очень важно иметь хорошие воспоминания. Когда на консультацию приходит пара, у которой совсем все вдрызг, все разваливается, довольно частый инструмент психологов – расспросить, как они познакомились, как они полюбили друг друга. И в каком бы пара ни была состоянии, им есть что сказать. Пусть это было давно, сто тысяч разочарований произошло с тех пор, но душа хранит это – и это становится платформой.

И даже у младенца есть небольшой зазорчик выбора: он может вспомнить, что мама вообще есть и в прошлый раз, когда ее не было, она потом вернулась. Казалось бы, простая мыслительная операция: «может быть, мама вернется сегодня, как она вернулась вчера» – и это уже и есть психика, возможность посмотреть на себя, свое устройство, свои мечты, ожидания, страхи, даже еще не понимая свое собственное я.

Еще такая важная вещь, которая есть у взрослых, – переключение на другие ресурсы. Даже младенец может начать искать: а кроме мамы, что у нас тут еще есть? Бабушка, папа, кот, медвежонок, подаренный мамой… И это прорыв в развитии младенческой психики, когда кроме физического присутствия и соприкосновения с мамой он начинает утешаться чем-то еще.

И взрослым в эти моменты тоже нужно вспомнить, что кроме жены/мужа, в руках которого сундук, яйцо, игла и якобы сосредоточено все наше счастье, чтобы спасти которое, нужно уничтожить сундук, есть еще что-то вокруг. Есть друзья, есть какие-то встречи, много чего еще, что тоже может дать утешение. Может быть, оно не тождественно тому, что мы могли бы получить от супруга/супруги, но согласие на частичное насыщение – это тоже огромное достижение психики. Не то же самое, но уже аффект снят, и я уже не тот психопат, который дает в лицо прохожему, который косо посмотрел.

*Но важно, говоря метафорически, не выплеснуть с водой и ребенка. Забота, тепло, утешение – это то, что в паре очень важно. Важно эту игру про маму и ребенка не использовать для того, чтобы совсем перестать ожидать от супруга и перестать просить от него чего-то похожего на материнскую заботу: нежные прикосновения, слова утешения, жалость, когда мне больно.

Психика нужна для связывания аффекта. Сначала младенец не имеет никаких способов унять, смягчить свой аффект, свой гнев, ярость, кроме как получить объятия от мамы. У него нет никаких других инструментов. Если же идет развитие более-менее благополучное, то он обрастает тем, что я в данном случае называю психикой, и человек учится инструментами внутри себя самого обнять свой аффект, что-то с ним сделать, хотя бы смягчить его до уровня сильного раздражения, когда можно разговаривать.

А в аффекте можно только швыряться предметами или, при более интеллигентном варианте, грозить разводом — что тоже уничтожение в каком-то смысле. «Я тебя уничтожу!» – это признак того, что человек находится в какой-то очень острой боли, но он выбирает маршрут не связывания, утешения, а поддается аффекту. И превращается в младенца, к которому мама не пришла и он разносит весь мир в клочья, лишь бы убрать источник боли, потому что других вариантов просто нет.

Два вида агрессии

Мне нравится объяснение одного из основоположников гештальт-терапии Фредерика Перлза, который разделяет агрессию на два вида. Он говорит про «зубную» агрессию, или дентальную, и про уничтожающую. Дентальная — это агрессия, направленная на решение задачи: мне нужно туда, я хочу вот это и я ищу, как преодолеть препятствие. Соответственно, надо иметь решимость атаковать конкретное препятствие ради понятной задачи. В уничтожающей агрессии происходит смещение мотива, и человек уже не помнит, не знает, куда он шел. Когда человек, наткнувшись на забор по пути к цели, все свои силы инвестирует в наказание забора – как забор посмел встать на моем пути? – он не может вспомнить, куда ему было нужно. Он целиком поглощен наказанием забора, а не придумыванием находчивых способов этот забор перепрыгнуть, подкопать, обойти…

В известном анекдоте про богатыря, который несколько дней боролся со Змеем Горынычем, хотя мог бы просто попить воды и уйти, герой придал некоторое значение, не стал исследовать контекст, решил, что плохой монстр хочет лишить его чего-то нужного, а дальше полез по стратегии номер один уничтожать источник страдания. Сработал тот самый младенческий способ.

Профилактика семейных конфликтов

Важная оговорка: совсем не впадать в аффект — задача непосильная. Я бы предложил вам не требовать от себя трезвомыслия в супружеских отношениях круглосуточно. Мне кажется, это невозможно. Именно потому, что мы там встречаемся с глубинными слоями нашей психики, которые нам неподвластны. Стыдно: «как же я мог влететь в такое». Но я предлагаю к себе в этом смысле отнестись как-то смиренно. Время от времени это нас будет настигать.

Но действительно хорошо, чтобы это достигало нас пореже. И вот здесь мы можем кое-что сделать.

Иногда быть режиссером

Один из методов профилактики – это наработка репертуара трактовок. Что в этом помогает? Чтение книг, просмотр кинофильмов, любая игра. В этом смысле детям очень важно играть, потому что они оказываются в необходимости озвучивать разных персонажей — разбойников, докторов, кого-то еще… Наигранным детям, мне кажется, потом полегче в браках. У них больше возможностей придать разные значения тому, что происходит. Не только обидное «я для него ничего не значу», «я для нее пустое место», «он считает меня глубоко порочным человеком».

Разработка способов трактовки может быть неким упражнением, даже с детьми. Режиссеру хорошо в этом смысле. Вот он смотрит на сценарий, смотрит на персонажа, говорящего фразу, и думает, а что внутри души этого человека? Это он говорит от обиды, из страха или высокомерным тоном? Нужно использовать этот режиссерский механизмом: что руководит моим партнером? Может быть, им руководит не желание меня уничтожить, унизить, а что-то другое? И вот это сомнение — уже спасительная штуковина. Поэтому надо читать, смотреть кино и чувствовать себя режиссером.

Уметь отстраниться

В сообществе для родственников алкоголиков, которые в силу обстоятельств очень часто оказываются в аффективных ситуациях, есть классная рекомендация – три О. Не оправдываться. Не осуждать. Не обижаться.

Важно понимать, что мы сейчас находимся в некоторой галлюцинации. Такая здоровая паранойя позволяет немного отстраниться от сюжета, в который мы оба втянуты. Соответственно, любые оправдания и попытки что-то логически доказывать – это не решение вопроса, а лишь продолжение галлюцинации.

Хорошо, чтобы в любой паре была заранее оговоренная возможность временно увеличить дистанцию. Есть такое понятие – отстранение с любовью. Это когда один другому говорит: «я сейчас пойду погуляю (или посижу на балконе)». Но делает это не в таком «педагогическом» порыве – «ты плохо себя ведешь, и в наказание я лишаю тебя себя», а с посылом: «у нас что-то сейчас пошло совсем не так, мы оба попали в какую-то галлюцинацию, и мне нужно время, чтобы успокоиться, но я тебя люблю».

Одному надо успокоиться, другому надо успокоиться, а поговорить – чуть позже, не внутри аффекта.

Развивать эмпатию

Еще одна важная штука, которой нет у младенцев, но хорошо бы иметь взрослым — это развитие эмпатии. В 99 % случаев, если мы имеем дело не с садистом (такое бывает, но в основном мы замужем и женаты не на садистах), как правило, за мерзким поведением супруга/супруги стоит боль.

Это не значит, что надо поощрять и говорить, «как здорово, что ты швыряешься в меня табуретками!» Чем бы человек ни швырялся (не знаю, какое у вас отношение к летающим табуреткам, может, это событие, после которого надо сразу прекращать отношения), какие бы слова в меня ни летели, если у меня есть хоть немножечко устойчивости в паре, лучше не искать справедливости и не считать, сколько я уже натерпелся, а попробовать предположить, что за этим всем боль партнера. Аффект никогда не распределяется 50 на 50, значит, кто-то в этой галлюцинации имеет чуть больше шансов на взрослую позицию. Это у ребенка нет эмпатии, потому что он лет до 5 маму воспринимает не как живого персонажа, а как качественно и некачественно обслуживающий аппарат. Но если нам больше пяти, мы можем воспитать в себе эмпатию и предположить, что же у другого болит?..

Скорее всего, он покинут, он унижен, испугался, чувствует себя виноватым или еще что-то такое. Вот из-за этого так и действует.

Печалиться

Еще очень важная штука в браке (немножко грустно об этом говорить) – это печаль. Не печаль в смысле страсти, а печаль как допущение, что в этом браке часть моих мечт, и, может даже, существенная, не реализуется никогда. Это очень неприятная мысль. Поэтому, если ее совсем не допускать, то сражение будет, конечно, отчаянным.

Один из способов немножко увязать аффект — вспомнить о важности печали. Очень может быть, что у жены этого воображаемого мужчины, которого мы упоминали в начале, с мамой этого воображаемого мужчины отношения не установятся ни сегодня, ни завтра, ни через неделю, а никогда. Это очень жалко. Но это может быть реальностью. И хорошо бы в какой-то момент перестать за это ожесточенно биться. Поплакать, погрустить и решить, что это то, за что я не буду сражаться. Смириться.

Такие болезненные штуки есть в каждом браке. И трудно приходится тем взрослым людям, у которых не развит навык печали, расставания с надеждами. Потому что можно вступать в несколько браков, и в каждом будет какая-то своя зона, где есть место для печали.

Как бы ни казалось в самом начале, что мы совпадаем по всем параметрам, и что партнер – это уже не та «несовершенная мама», которая была, а нормальная, которая пришла в мою жизнь в виде жены или в виде мужа и теперь все мои потребности закроет и обслужит, наступит момент, когда выяснится, что как та мама была обычная со своими ограничениями, так и сейчас перед нами обычный дяденька или обычная тетенька. Чего-то мы не получим от супругов никогда. Если это что-то критичное – это и правда может быть причиной для расставания. Это всегда вопрос выбора и собственного авторства своей жизни.

***

У меня нет надежды, что мы, зная все это, внутри аффекта будем очень разумно действовать. Я думаю, что у нас с вами не получится. Но, по крайней мере, мы сможем скорее после аффекта восстановить картину. В моей жизни, несмотря на все эти схемы, конфликты периодически случаются. Но, мне кажется, время замирения стало короче. И это та надежда, которую я хочу с вами разделить.

При хорошем маршруте первый вопрос – что именно со мной происходит, второй – предположение, что партнер страдает. Из этого понимания происходят стратегии поведения: если получится, пожалеть другого, вместо того чтобы уничтожать, и как-то позаботиться о себе, потому что я администратор своего настроения и состояния.

Вечные способы воздействия

Репертуар действий в ситуации, когда что-то в партнере не устраивает, есть, и он довольно прост. Я его напомню, чтобы показать, что ничего другого человечество не придумало.

Можно настойчиво просить и, как евангельская вдова (Лк. 18:5), не отставать. Просить — а не кидаться предметами. Это немножко разные вещи. Докучать. Вот докучать-докучать и – раз – что-то можно получить.

Второе — это торг. Что ты хочешь взамен за вот такое? Обычно про такое стесняются говорить, торг — это как-то пошло. Но вот, например, жена говорит: «я второго ребенка после того, как мы с тобой организовали родительство с первым, что-то не очень хочу…» И мужчина, если хочет второго ребенка, чешет затылок, говорит «ок», узнает, что именно ей не понравилось, на каких условиях она бы согласилась, что бы он мог изменить. Так формулируются трудные, но важные требования по графикам работы, найму няни и другие важные вещи, которые даже неловко называть торгом. Отказ – это не всегда окончательно. Но он означает, что партнер не на любых условиях готов на что-то.

И третье – угроза. Шантаж — стыдное слово, осуждающее. Но в ситуации насилия человек может сказать: «еще раз ты меня треснешь, и нашему браку конец». Если это сказано правдоподобно, а не «педагогически», когда что-то такое говорят и сами-то в это не верят, то иногда такая реальная и очень понятная угроза может сработать. Бывает, что человек потерять не хочет и понимает, что придется что-то менять.

А больше способов воздействия я не знаю. Волшебства нет.

Неужели нельзя без конфликтов? И в чем их смысл?

Я все-таки думаю, что отсутствие конфликтов означает довольно далекую дистанцию. Я не вижу в этом опасности, но я вижу в этом печаль, досаду. Я думаю, если мы позволяем другому приблизиться, то приближение рано или поздно тыкнет нас в какое-то больное место. Я с трудом верю в людей, у которых нет больных мест. А раз они есть почти у всех, то как мы про них узнаем? Именно подпуская к себе очень близко.

Все равно где-то запрятан стыд, страх, какая-то вина, есть сомнения в себе, какие-то обиды. И даже имея опыт и при всей улучшившейся адаптации, развитии конструктивной стратегии поведения, при умении подождать, потерпеть, утешиться, вспомнить о хороших днях и понадеяться на то, что завтра тоже будет хорошо – при всем этом все равно где-то будет больно.

И это в каком-то смысле благословение – потому что, если я узнал, что у меня здесь больно, то у меня есть шанс что-то с этим сделать (в паре, в работе с психотерапевтом). Супруг, хоть и не подписывался на это, в каком-то смысле диагност. Его соприсутствие и просто то, что он рядом дышит, рано или поздно покажет, где у меня незалеченная рана.

Три вопроса психологу

Что делать, когда у супругов споры о воспитании ребенка?

Обычно очень хочется получить какое-то внешнее экспертное мнение, но, как правило, это не очень хороший способ разрешать такого рода разногласия. Почему? Потому что получается не совсем партнерство. Это как будто обижают младшего брата, он ведет в школу старшего — «поглядим, как вы теперь будете меня обижать». Мы часто тоже пытаемся привнести в пару, в семью в качестве такого старшего брата какие-то цитаты из Писания, какие-то высказывания авторитетных психологов, что-то, чтоб можно было подчинить другого весомым каким-то мнением. Но в этой стратегии теряется партнерство, теряется тайна неиерархически устроенных отношений между двумя людьми. В этом смысле сейчас очень сложное, но благословенное время. Если в жестоко патриархальном (или матриархальном) обществе проблем нет: один думает так, другой иначе, но делается так, как сказал мужчина (женщина), то мы находимся перед тайной двух равных с разными мнениями. Это ужасно интересно и очень трудно…

Но все-таки я скажу в утешение, что в вопросах воспитания детей практически все пары очень горячо сталкиваются. Эта тема крайне обостряет наш собственный детский опыт, опыт беспомощности. Очень частая фраза — «ты травмируешь психику нашего ребенка». Почему? Потому что у нас на этом месте травма, скорее всего, и мы воспринимаем нашего ребенка из нашего места травмы. Мы, скорее, видим его как существо беспомощное, лишаем в нашем восприятии этого ребенка силы.

Особенно часто мама нежность к мальчику выражает в частности в том, что думает, что он такой маленький беспомощный лапочка. Но мальчик через какое-то время вырастет! Мужские отношения между папой и сыном – это вообще такая трудная для женщин тема, им ее очень сложно выдерживать. Что видится женщине как грубость, недопустимое, жестокость – иногда это правда так, но иногда это очень важная часть мужских отношений. Пугающе выглядит, но это такая мужская тайна. С девочками по-другому, к девочкам обычно у пап нежности больше, и мамам не так надо переживать.

Партнер пьет, и понятно, что его поведение – результат его зависимости. Но как справиться с обидой, что он не старается, не понимает меня и не жалеет?

Сложный экзистенциальный вопрос, в каком месте отчаиваться, а в каком месте продолжать прикладывать усилия. Универсального ответа нет.

Хорошая новость в том, что у любого зависимого есть периоды ремиссии, в какие-то моменты он трезв. И вопрос в том, с кем вы контрактуетесь. Если приходит на терапию человек зависимый, который хочет бросить пить, то мы контрактуемся с той его частью, которая хочет завязать. И не контрактуемся с той, которая хочет продолжать.

Поэтому, если там есть с кем договариваться, то вашу эту боль, вашу печаль можно обсудить, посмотреть, может ли человек в трезвом виде на это поглядеть. То, что в моменты, когда он нетрезв, он теряет такую способность, досадно. И, может быть, он не сможет пообещать, что исправится… Это такая тонкая грань между бессилием и способностью что-то менять, работать над тем, чтобы меньше употреблять, не употреблять. Вопрос, как сам супруг относится к этому. Как и в случае с насилием, если человек считает, что совершил ошибку и если он продолжает настаивать на версии, что «это ты меня довела» – это два совершенно разных отношения.

Дальше — второй момент: вам в этой ситуации очень важно вкладывать в инфраструктуру поддержки себя. Вполне достоин уважения выбор оставаться в браке с зависимым человеком, если есть любовь и он в чем-то хороший, симпатичный. Но, чтобы оставаться в браке с зависимым, нужно вкладываться в то, чтобы, если говорить метафорично, у вас был гораздо более длинный киль, чем у всех остальных лодок. Потому что ваш корабль находится в том месте океана, где много бурь. И вам, чтобы не перевернуться, нужен очень большой киль. Инфраструктура поддержки – это много хороших близких подруг, Ал-Анон (содружество родственников и друзей алкоголиков), какие-то другие сообщества, чтобы было куда приходить плакать, куда приходить за утешением. Нужно, чтобы было какое-то дело в вашей жизни, которое бы приносило вам ощущение смысла. Всем людям это все тоже было бы хорошо, но как бы факультативно, а в случае, когда кто-то из близких зависимый, это обязательно.

«Святое не тронь». Как может существовать семейная конструкция, когда у партнеров разные идеалы?

Полагаю, что когда возникает много напряжения по поводу абсолютных ценностей, мы имеем дело с таким явлением, как хрупкая идентичность. Если мне для того, чтобы верить в Бога критически необходимо, чтобы рядом со мной был человек, верующий таким же образом, похоже, что моя вера довольно хрупкая штука. Непросто быть рядом с человеком с хрупкой идентичностью, которая из хрусталя состоит — он вроде бы твердый, убежденный, но стеночки очень тонкие, и любое напевание песен на другой мотив приводит этот хрусталь в такое дребезжание, которое ему угрожает смертью, и поэтому аффект очень близок. Я согласен, что жить с человеком, который так хрупок, это тяжело.

И наверное, мы можем опять поговорить про печаль. Да, есть мечта, что мы с супругом окажемся в диалоге, в резонансе по самого разного спектра вопросам, в том числе духовным, политическим и еще каким-то. Но остается печалиться, что не во всем людям удается быть таким единым аккордом. Опыт показывает, что в какие-то комнаты приходится просто никогда не ходить. Кое-где нужно зажмуриться и туда не ходить.

Но также, конечно, стоит обратить внимание: если достаточно сказать, что Бога нет, или этот политический деятель не вполне прав, и на этом у меня сносит крышу за две секунды, то это такая хорошая тема для исследования на личной терапии. Что там за этим спрятано, какое мое страдание задевается об эту тему? Потому что это же просто слова, текст. Когда синичка поет – это просто  чириканье. Но какое-то мое раннее ранение начинает здесь фонить…