Ты обещал вернуться…

Фрагменты из книги воспоминаний Галины Юрьевны Гарнаевой о своём отце.

 

…Как долго тянется время, когда папы нет дома!… Ну вечно эта противная работа! А ведь сколько у нас с ним дел! Вот и сегодня, например, мы с ним должны за куклой идти — а его все нет!

 

— Галенька, собирайся!..

 

Ура! Пришел! И мы с ним вместе идем в гости.

Звонок. Дверь открывается. Какой-то темный коридор — ничего не вижу! Чей-то улыбающийся голос:

 

— Юра, здравствуй!

 

Это — дядя Федя Бурцев. Я его сначала немного боялась: «Дядя Федя похож на медведя!»

 

Проходим — и сплошная радость! У Оли и Нади, дочек дяди Феди, так много интересных игрушек! Ну их, взрослых! Пусть себе там разговаривают про свои самолеты.

 

Время бежит незаметно.

 

— Галенька, пора домой!..

 

И вот мы дома. Я уже почти засыпаю.

 

— Папа! А ты купишь мне такую же колясочку для куклы, как у Оли?

 

Что бы еще попросить, пока он не убежал на работу? Но глаза закрываются — я засыпаю…

***

…Ох, какая жара! Я задираю голову, но папы нигде не вижу. Ну где же этот самолет, на котором он летит?

 

— Мама, я пить хочу, я устала!

 

— Потерпи, Галя. Вон там, видишь самолетик? На нем папа летит.

 

— Мама, а почему мы сегодня не идем на пляж?

 

— Сейчас, Галя, сейчас, пойдем…

 

Как я не люблю, когда она такая! Смотрит непонятно куда! Плачет почему-то…

 

Ну почему же все-таки мы не идем на пляж?

 

Высокий железный забор. Мы с мамой заходим в узкую калиточку. Здесь я еще не была. Интересно, что это за дом? Такой необычный! Толстые стены, решеточки на окнах, резные двери. А крыша круглая и золотой крестик наверху. Мы с мамой заходим внутрь. И сразу — тишина, покой. Как будто кто-то большой-большой обнял меня за плечи. Мы с мамой стоим долго. Я не смотрю на нее. Знаю, что она, как всегда, плачет. Уходить отсюда не хочется. Здесь все такое необычное! Мама берет меня за руку:

 

— Пойдем, Галя!..

 

А вечером эти противные взрослые так рано укладывают меня спать, а сами там веселятся и папа там с ними. Ну ладно, ладно, папочка, вот уж завтра никуда тебя не отпущу! Поплывем с тобой далеко-далеко в море….

 

* * *

 

Мой любимый праздник — Новый Год! Потому что приедут папины друзья летчики и привезут елку. Она такая огромная, что даже упирается в потолок. Мы все делаем по правилам. Сажаем елку в ведро с песком, поливаем. Теперь она будет у нас расти.

 

— Папа, а где же игрушки?

 

Он уже приделал наверху звездочку.

 

— Папа, ну давай наряжать дальше!

 

Папа нежно целует меня:

 

— До свидания, доченька! Мне пора на полеты. А елочку нарядите с мамой. А еще скоро дедушка приедет.

 

Я молча надуваю губы, но смиряюсь. Эти его полеты и самолеты я терпеть не могу! Ну когда же он кончит на них летать?

 

А дедушка и вправду приехал. И мы с ним каждый день ходим в наш парк. Дедушка везет меня на санках. Снега много-много! На елках, на соснах огромные белые шапки… Дедушка — это папин папа. Я знаю, что вечером, когда я уже лягу спать, дедушка будет плакать на кухне, а мама будет его утешать, говорить, что все хорошо, что папа хороший летчик, что дедушка напрасно за него волнуется. И правда, чего он вечно волнуется? Ну понятно, старенький…

 

* * *

 

У меня во дворе много друзей. Маленького Вовика я тоже знаю. Его мама часто к нам заходит. Она очень грустная, в черном шарфике, и все время плачет. Кто- то из взрослых сказал, что у Вовика папа разбился. Он тоже был летчик. Я даже фамилию запомнила — Нефедов. А еще я видела фотографию красивого веселого дяди. Мама сказала, что это летчик Машковский, он тоже разбился. Его жена тетя Клава часто к нам приходит и тоже все время плачет…

 

…Ночь. Папа дома. Я сладко посапываю, лежа между мамой и папой — ужасно люблю спать на их кровати! Тишину разрывает тревожный звонок в дверь. Еще один нетерпеливый, настойчивый, еще… Папа, досадливо кряхтя, лезет в тапочки. Мама сердито ворчит:

 

— Ну куда тебя несет? Ведь ночь же!

 

Папа неуверенно останавливается. Тревожные звонки опять врываются в нашу тихую комнату. Папа срывается с места и, уже совсем проснувшись, бежит в коридор. Щелкает замок. Тихий всхлипывающий голос что-то пытается объяснить. Минута — и папа уже опять в комнате; строгий, собранный, надевает костюм.

 

— Юра, ну куда ты среди ночи?

 

— Шура, там соседка с первого этажа, у нее с ребенком плохо. Нужно срочно в больницу.

 

Мама подскакивает на постели, как пружина: — Да что они там, в самом деле, с ума все посходили?! Нашли себе таксиста! Вот я сейчас ей задам!

 

Мама решительно сует ноги в тапки, кидает недовольный взгляд на отца — и замирает. Вот этого папиного взгляда лучше бы не видеть никому и никогда! Это уже не глаза, а две страшные черные молнии! Так, наверное, в своих испытательных полетах, он смотрит на смерть, когда она осмеливается подходить к нему слишком близко. И мама замолкает под этим страшным взглядом и смиряется. Отец одевается. И уже в дверях, оборачиваясь и как бы извиняясь, смотрит на маму обычным ласковым зелено-карим взглядом…

 

Мама всхлипывает. Внизу заводится мотор автомобиля…

 

Ура! Малыш спасен!

 

* * *

 

… — Галя, собирайся, поедем на рынок в Малаховку за продуктами!

 

Ну ладно, хоть какое-то развлечение. Туда много привозят всяких кроликов, котиков, щенков. Если не купят — то хоть посмотрю.

 

…На рынке в Малаховке чего только нет! Родители, взяв сумки, уходят за продуктами. Я выхожу из машины и тихонько направляюсь к животному ряду. Вот они! Какие маленькие, хорошенькие! Шевелят ушками, шмыгают носиками, чихают, пищат, а рядом сидят их важные мамаши.

 

— Дочка! Галенька! Иди скорей сюда!

 

Ну вот, уже зовут. Даже посмотреть как следует не дали!

 

— Ну что ты еле плетешься! — мама слегка подталкивает меня в спину:

 

— Иди быстрей, там тебе папа собаку купил!

 

Как? Неужели? Мне купили долгожданную собаку?!

 

Со всех ног бегу к машине. Папа стоит рядом. А где же собака? Папа как-то странно смущен…

 

— Да здесь собака, тут, рядом! Только видишь ли, дочка…

 

Я недоверчиво оглядываюсь по сторонам. Но ведь папа никогда не обманывает! Раз он сказал — иначе и быть не может. Значит она действительно где-то здесь!

 

Папа разводит руками:

 

— Ну не знаю, как и быть. Решай сама. Вон, видишь, мальчик стоит около забора?

 

Я смотрю в ту сторону, куда показывает папа, и вижу пацана с отчаянием в глазах. К его ногам прижимается худющая, страшнющая дворняга. Я с недоумением оборачиваюсь к папе: какая то странная шутка!

 

— Видишь ли, дочка, — смущается папа снова, — Именно эту собаку мы и купили.

 

Возмущению моему нет предела! После крохотных щеночков с розовыми носиками и маленькими язычками — и вдруг эта костлявая мымрища!

 

— Мы уже возвращались с рынка, — продолжает папа. — И тут на выходе наткнулись на этого мальчишку, он-то и предложил нам купить собаку за три рубля, сказав, что его мать который день сидит без денег, дома еще два маленьких братика и сестренка. Есть нечего. Отец уехал на заработки и приедет только через неделю. Вот мать и велела продать собаку, чтобы хоть как-нибудь дотянуть до зарплаты.

 

Я с ужасом смотрю на худющего мальчишку и его собаку. Они, чувствуя, что разговор идет о них, замерли в напряжении и еще больше прижались друг к другу. Сразу видно: хозяин и его верный, преданный друг. Я смотрю на папу, он — вопросительно — на меня. Мы понимаем друг друга без слов.

 

Папа достает из кармана деньги, идет к мальчишке. Тот держится мужественно, хмурится, но на глаза все равно навертываются противные слезы. Собака начинает жалобно поскуливать. Отец подходит к пацану, протягивает ему деньги:

 

— Мы берем твою собаку!

 

Вид денег немного успокаивает мальчика. Он по-хозяйски прячет их в кармашек залатанных штанишек и оборачивается к своей Жучке. Последний раз дрожащей рукой гладит ее по голове, чешет за ухом. Но собаку не обманешь: она кидается ему лапами на грудь и уже визжит во весь свой собачий голос. Ее глаза кричат, умоляют: «Ну как же ты можешь! Я ведь тебе всю жизнь… верой и правдой!…»

 

Но мальчик решительно берет поводок — грязную веревочку с несколькими узелками и протягивает его папе:

 

— Берите быстрее, а то он мне своим воем всю душу вынет!

 

— Подожди, сынок, — говорит папа, — так уж получается, что собака у тебя замечательная, но мне ее сейчас взять не получится. Сам видишь: в машине — жена, дочка, полно сумок…ты иди, иди пока домой, а я потом как-нибудь за ней заеду.

 

Мальчишке повторять не надо… Он срывается с места так стремительно, что через несколько секунд только облачко пыли напоминает нам о них. И, наверное, только на десятом повороте мальчик вспоминает, что забыл дать отцу свой адрес…

 

* * *

 

У мамы день рожденья.

 

Я вчера спросила папу:

 

— А что ты ей подаришь?

 

— Сюрприз! — засмеялся папа. И утром, как всегда, улетел ни свет ни заря.

 

Мы сидим пьем чай. «Сюрприз» скорее всего будет вечером, так что волноваться особо нечего. Маме звонят какие-то знакомые с поздравлениями… А я вдруг начинаю слышать какой-то нарастающий грохот. Вот он все ближе, ближе. Кошмар! Уши закладывает! Мама бросает телефонную трубку, кидается к окну. И в этот момент огромная махина, как страшный дракон, проносится над нашим домом. Так вот он — «сюрприз»! А махина за один миг перелетев через наш двор выскакивает из-за облачка и летит, кажется, прямо на нас. Мы визжим от ужаса! Но это еще не все! Махина поднимается все выше и выше и становится симпатичным самолетиком, который на глазах у нас начинает выделывать всякие пируэты над крышей противоположного дома. Мама ахает и бледнеет. Но когда самолетик начинает крутить «бочку» прямо над громоотводами, мамино лицо становится пунцово- красным от гнева. Она, не в силах стоять, опускается на стул, и оттуда шепчет, махая самолетику кулаком:

 

— Ну подожди же! Ну вернешься ты сегодня! Ну я тебе покажу сюрприз! Я тебе устрою день рожденья!

 

И самолетик, как бы услышав, улетает, помахав нам крылышками…

 

* * *

 

— Папа, а на чем тебе больше нравится летать, на самолетах или вертолетах?

 

— Как тебе сказать, дочка: я все машины люблю. Машина — она ведь живая, это как бы мой воздушный конь. Я каждый раз иду навстречу с ним и заранее его люблю и жалею. Может быть, он болен? А я, как врач, обязан выяснить что с ним и как его здоровье. Если он болен — как его здоровье поправить. Тогда он долго будет верно служить людям.

 

— Папа, а ты не боишься? Ну — упасть, разбиться?…

 

— Конечно, дочка, бывает страшно, но лишь какой- то миг. А так мне бояться просто некогда: в полете голова занята работой, выполнением программы испытаний. Тут уж не до страха.

 

Я всматриваюсь в его мужественное лицо. На лбу и под глазами пролегли суровые морщинки. Он весь — в постоянном напряжении. Вот и сейчас он разговаривает со мной, а сам, видимо, обдумывает очередное полетное задание. Я не зову его: он в мыслях своих уже далеко — там, в небе…

* * *

 

— Мама, что с тобой? Она как-то осунулась за последние дни, даже постарела.

 

— Отцу предстоят очень серьезные испытания, Галя.

 

— Ты боишься за него? Она молча достает его летный комбинезон.

 

— Галя, ты отнесла записочки в церковь?

 

— Да, мама, я все сделала, как ты сказала. Она достает из тумбочки маленькую свернутую бумажку.

 

— Это — оградительная молитва. Крестик отцу нельзя носить открыто. Давай хоть молитву зашьем в его комбинезон.

 

Мы быстро подпарываем подкладку.

 

«Господи! Спаси и сохрани раба Божия Георгия!»

 

* * *

 

…Здорово в парке! Качели, карусели, аттракционы всякие! Время бежит незаметно.

 

— Скажите, пожалуйста, который час?

 

— Начало четвертого.

 

Ой, меня же мама, наверное, уже ищет!

 

Бегу во двор. Какие-то мальчишки носятся. Один подбегает ко мне:

 

— Слышала новость? Винтокрыл разбился!

 

Мне вдруг становится холодно, начинают дрожать пальцы. Как «винтокрыл разбился»? Какой винтокрыл? Ведь на нем должен был летать сегодня мой папа!

 

Ноги у меня онемели. Я стою в подъезде на лестнице и не могу сделать ни шагу. Я боюсь зайти в квартиру, боюсь увидеть лицо мамы. В голове крутится только одно слово: «Разбился, разбился!…»

 

Медленно поднимаюсь на третий этаж. Дрожащей рукой нажимаю на звонок. Мама открывает дверь. Лицо у нее бледное, губы дрожат. Я с ужасом смотрю на нее. Она протягивает ко мне руки. И вот мы, обнявшись, плачем, и сквозь слезы она говорит:

 

— Нет, Галя, он жив! Только очень сильно побился.

 

— Он приедет домой, мама?

 

— Не знаю. Он сейчас в госпитале. Будем ждать.

 

И мы ждем. Терпения у меня, конечно, маловато. Я слоняюсь по квартире, потом выхожу на улицу… А когда возвращаюсь — в квартире полно людей. Кто-то из летчиков кричит:

 

— Да разве его удержишь в госпитале? Он уже на ночные полеты собирается!

 

Я захожу в комнату. Кто это лежит на диване, весь обмотанный белыми бинтами? На мои глаза навертываются слезы:

 

— Ну, ну, дочка; ну что ты, Галенька; вот я и дома! Вот только подарок тебе не успел купить. Я трогаю его окровавленные бинты.

 

— А что с ухом, папа?

 

— Почти оторвалось, но врачи у нас хорошие — пришили!

 

Я глажу его обожженные руки, грудь; каждая клеточка его кожи, каждый волосок мне до боли знакомы.

 

— Папа, ты ведь никогда больше не будешь летать? — с надеждой спрашиваю я.

 

Он гладит меня по голове забинтованной рукой, молча задумчиво смотрит на меня. Смотрит глубоко- глубоко, в самую душу…

* * *

 

— Шура, Галенька! А у меня для вас сюрприз!

 

Ах! Вот это подарок! Билеты в Большой Театр на «Лебединое Озеро».

 

В театре полумрак. Мы садимся на свои места. Это не первая наша поездка. Папочка, бедный ты мой, как редко у тебя бывают минуты отдыха! Эти редкие часы папа отдает искусству. Мы ездим на концерты, спектакли.

 

Начинается представление. Дивная музыка Чайковского завораживает, уносит вдаль, в сказочное царство-государство. Извечная тема — любовь и злодейство. Конечно, любовь сильнее.

 

— Папа, а что такое любовь?

 

Он смотрит на меня очень ласково и немного грустно:

 

— Галенька, девочка моя, ты уже становишься совсем большой! Вот вырастешь, и отдадим тебя замуж за летчика.

 

Я в испуге отшатываюсь:

 

— Нет, папа, нет! Я не хочу за летчика. Он разобьется!…

 

* * *

 

— Ну что ты все ругаешься, Шура!

 

— Так нельзя, Юра! Я не железная! Не успел приехать, как опять уезжаешь!

 

— Я и сам не ожидал, что так все обернется, но видишь…

 

Папины чемоданы стоят собранные в коридоре. Он уезжает во Францию, на очередной салон, представлять пожарный вариант вертолета Ми-6.

 

— Скажи лучше, что я тебе надоела! За последний год ты и месяца не был дома! Тебя дети уже забыли!

 

— Шура, успокойся! — Да, «успокойся», как же! При живом отце дети, как сироты! Надоели эти твои командировки! Слышишь? Надоели! Гудок автомобиля внизу.

 

— Шура, мне пора ехать. Давай спокойно попрощаемся.

 

— Спокойно? Ты предлагаешь мне спокойно попрощаться?! Сам едет в Париж, а мне опять возиться с детьми и на кухне с кастрюлями!

 

Входная дверь хлопает: машина долго ждать не может… … Какой-то странный тихий вечер. Я что-то наигрываю на фортепиано. Мама целый день не выходит из своей комнаты. Какой-то шорох в прихожей… Легкие шаги… Или мне показалось…. Мама…

 

— Ты вернулся? — она всхлипывает.

 

— Да, Шура, — он смущенно улыбается, — вылет отменили, погода нелетная…

 

— Ты меня любишь?

 

— И ты еще спрашиваешь!

 

— Ты ведь ненадолго?

 

— Ну конечно: вот только покажем машины — и обратно…

 

Слезы текут у мамы по щекам не переставая.

 

— Ну успокойся, Шура, детка моя дорогая! Я вернусь, я обязательно вернусь!…

 

…Какое-то странное лето в этом году… хотя погода, вроде бы, неплохая. Скучно в городе. Я закончила 8 класс, буду учиться дальше. Хотелось бы куда-нибудь съездить отдохнуть, но папы нет, он в командировке во Франции. Они там показывали на выставке свои вертолеты, теперь их пригласили поработать немного в Марселе. Этих французов там пожары замучили. Теперь вся надежда на русских летчиков.

 

…Междугородний телефонный звонок. Мама подбегает:

 

— Алло! Алло! Юра! Неужели это ты?! Откуда? Из Марселя? Тебе передали ботинки? Что? Жмут? Одевай носки! Что? Жарко? Тушите пожары? Шланг засорился? Говори громче! Что? Жарко? Летаешь без комбинезона? Кого? Галю? Да, дома…

 

Я подбегаю к телефону и хватаю трубку. Далекий-далекий, такой родной голос:

 

— Галенька! Деточка моя! Я скоро приеду и поедем на юг! Ты слышишь меня?

 

Я хочу что-то сказать:

 

— Папа! Я… Алло! Папа! Алло!…

 

Короткие гудки. Мама стоит у стены. На ее лице мертвенная бледность, глаза закрыты.

 

— Что с тобой, мама? Сердце?

 

Она открывает глаза, но, кажется, не видит меня. Ее губы что-то шепчут.

 

Я прислушиваюсь.

 

— Он летает без комбинезона, там ведь его оградительная молитва зашита! Как же он без нее?!…

 

* * *

 

— Галя! Это наш лагерный вожатый.

 

— А! Юра, здравствуй!

 

— К тебе там приехали. Ты иди к воротам.

 

— Да не могли ко мне приехать! Мама болеет, а папа в командировке.

 

Юра как-то странно смотрит мимо меня:

 

— Ты иди, иди к воротам.

 

Странно… Внутри что-то ёкнуло и тревожно защемило сердце. Может быть, с мамой плохо?

 

Иду к воротам. Около машины стоит дядя Юра Геращенко.

 

— Здравствуйте, дядя Юра!

 

— Здравствуй, Галя.

 

— Смотрит куда-то в сторону.

 

— Тебе нужно домой съездить. Мама зовет. Странно…

 

— Ехать именно сейчас?

 

— Да.

 

— Ну Вы скажите маме, что я сейчас не могу. У нас послезавтра концерт, а я в четырех номерах участвую.

 

— Нет, Галя, надо ехать именно сейчас.

 

— Ну хорошо. Только Вы меня завтра привезите обратно, а то я концерт сорву.

 

— Садись, садись, поехали.

 

— Юра тоже с нами едет?

 

— Да. Едем. Они разговаривают о чем-то таком научном.

 

Странно… Дядя Юра обычно такой шутник, а сейчас, как сказала бы мама, — «как шило проглотил».

 

Всю дорогу до дома ломаю голову: что бы все это значило? Зачем меня забрали из пионерлагеря? Может, провинилась чем-нибудь? Вроде бы нет…

 

Вот и дом. Наш подъезд. Бабульки на лавочке. Я здороваюсь. Они отвечают и как-то испуганно замолкают. Я жду дядю Юру, но он не идет. Тревога моя растет. Поднимаюсь, звоню в дверь. Ее открывает незнакомая женщина в темном платье.

 

Прохожу… Двери гостиной открыты настежь. За столом… Кто это? Мама? Такая старая? Папин портрет обвит красно-черной ленточкой. Я захожу в комнату.

 

— Вот, Галя… папа…

 

Ее голова бессильно падает на стол. Мать бьется в отчаянных рыданиях.

 

Я цепенею. Становлюсь какая-то деревянная. Медленно выхожу из комнаты, иду в спальню, сажусь на папину кровать. В голове — пустота. Как будто снится какой-то страшный сон, а я не могу проснуться. В комнату заходит тетя Клава, мамина сестра:

 

— Галя, детка!… Я благодарна ей за ласку, но в себя прийти не могу. Дальше все продолжается, как во сне: я хожу, говорю, ем, сплю — и все это как во сне.

 

Он погиб в воскресенье вечером. Его привезут на наш аэродром. Олег Васильевич Гудков летит за своим другом.

 

…Мы стоим на аэродроме. Я вспоминаю: мы были здесь с папой, когда приезжал космонавт Комаров.

 

Бабушка, папина сестра тетя Женя… приехали все. Маму притащили полумертвую — у нее совершенно отказали ноги.

 

Вот показался самолет. Сделал круг над городом, над аэродромом. Папа последний раз был в небе…

 

* * *

 

Гарнаев Юрий Александрович (1917 – 1967) — Герой Советского Союза, заслуженный лётчик-испытатель СССР.

Родился 17 декабря 1917 года в городе Балашов Саратовской области. Работал токарем на механическом заводе.

В 1938 окончил Мытищинский аэроклуб.

В военной авиации с 1938.

Участник советско-японской войны: в августе-сентябре 1945 — штурман 718-го истребительного авиационного полка; совершил 20 боевых вылетов.

В 1945 был репрессирован.

До 1948 работал токарем, технологом, старшим диспетчером завода, заведующим клубом НКВД в Норильске.

В 1949-1950 работал в ЛИИ технологом.

В 1950-1951 — заведующий клубом «Стрела» (г.Жуковский).

В январе-декабре 1951 — парашютист-испытатель ЛИИ.

14 июля 1951 выполнил первое в стране катапультирование в скафандре.

С декабря 1951 — на лётно-испытательной работе в ЛИИ.Выполнил первый полёт и провёл испытания «Турболёта» (1957), созданного в ЛИИ под руководством конструктора А.Н. Рафаэлянца.

Провёл испытания: Ми-3 на авторотации (1954); опытных автопилотов на Ми-4 (1957); испытания по отстрелу лопастей на Ми-4 (1958); испытания МиГ-21Ф на максимальную скорость; испытания ряда опытных двигателей на самолётах-истребителях; средств спасения; силовой установки Ми-6; Ту-16 и Ан-10 на сваливание (1960); Ту-104 на режимы невесомости; испытания скафандров на МиГ-15, Ил-28, Ту-14 (1951-1953). Участвовал в испытаниях Як-24 (1953-1955), Ми-10 (1959), Ка-22 (1962-1964); в отработке крыльевой заправки Ту-16 (1956). Он первым поднял в воздух самолет вертикального взлета и посадки Як-36.

Погиб 6 августа 1967 года на вертолёте Ми-6ПЖ при тушении лесного пожара в районе Марселя (Франция).

…Гарнаев сжимал органы управления в руках и продолжал ими работать до самой последней секунды, когда близ городка Ле-Ров на юге Франции его многотонный вертолёт Ми-6, потерявший управляемость из-за разрушения хвостовой балки, уже плюхнувшись вынужденно на более или менее удачную площадку сверху плоскогорья, вращаясь, сорвался с обрыва, обрушился вниз на пылающий в ущелье лес и горел там ещё почти пять часов…
Жил в городе Жуковский Московской области. Похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище.

Награждён орденами Ленина, Отечественной войны 1-й степени, Трудового Красного Знамени, медалями.

Его именем названы улицы в Балашове, Жуковском, Улан-Удэ, Феодосии. В Жуковском, на доме, где он жил, и в Балашове, на школе №5, носящей его имя, установлены мемориальные доски.

В городе Ле-Ров (Франция) установлен памятник.