Год без отца

Год назад мой папа скончался. Быстро. Рано утром встал, пошёл на кухню покурить, вероятно, успел посмотреть в окно и упал. Звук падающего тела и услышала мама. На поминках она попросила: «Скажи что-нибудь про папу». Но я так ничего и не смог сказать. Впрочем, никто не настаивал – собрались друзья и родственники приблизительного одного поколения, вспоминали молодость… А я не хотел говорить.

Мы с папой оказались очень разными людьми – я, гуманитарий, вероятно, с самого детства не оправдывал каких-то надежд его, технаря. Впрочем, именно это никогда не было причиной для конфликтов. Были ли мы с ним друзьями? Да, иногда были. А иногда не были. Такое случается. В последние годы всё-таки мы дружили. И только когда папа умер, мне вдруг стало очень дорогим одно из самых ранних моих воспоминаний: мы с ним гуляем в парке на Охте, недалеко от дома, где мы тогда жили, мне два года, он показывает мне синиц. «Смотри – синички»… Через 41 год я стал снова присматриваться к синицам.

Моя жизнь с музыкой связана очень тесно, а папа был обычным слушателем и вкусы у него были в целом весьма стандартными. Но когда-то именно музыка стала для нас удобным поводом возобновить, казалось бы, разрушенные отношения. Лет с 17 до 20 я практически не общался с папой – мой тогдашний «хипповский» образ жизни ему не нравился, а мне было всё равно. В этом возрасте ко многому относишься слишком легко. И мне казалось, что я совсем не нуждаюсь в отце. Однажды мы ехали в машине по каким-то рутинным семейным делам. Заиграла песня, которая мне тогда нравилась, папа спросил, кто это играет… На тот момент я уже и забыл, когда у нас с ним были подобные разговоры. На душе стало тепло.

Ещё о музыке и о том, что около. На своей свадьбе папа был в собственноручно сшитом «битловском» пиджаке. Их с мамой свадебные фотографии очень забавные. В период, когда в силу обстоятельств я имел крайне мало возможностей для сочинительства и игры на гитаре, папа стал очень активно интересоваться моими записями. Мы с ним почти не говорили о поэзии, но та его поддержка держала меня «на плаву» и как автора.

Последний год своей жизни на этом свете папа очень болел. Сердце. Как-то ему стало хуже, и вот они с мамой собрали вещи и решили на следующий день поехать в больницу. Следующего дня папа не дождался. Глупо, но я то и дело думаю, что было бы, если бы они не стали ждать четверга, а вызвали «скорую» в среду. Глупо, но я про это думаю.

В детстве и юности я прожил немало в том же районе в центре Санкт-Петербурга, где вырос мой папа, где они с мамой познакомились. Я гулял по тем же улицам и дворам, что и мои родители когда-то. Тогда я об этом особенно не думал, теперь мне это важно. Пусть даже это и сантименты.

Мой папа умел удивить. Тихий, довольно замкнутый человек, никогда не умевший делать «политические шаги» ради карьеры или какой другой выгоды. В последние годы, ещё до его болезни, они с мамой стали ездить на ранее недоступные им курорты – в ту же Турцию. Вдруг выяснилось, что папа стал просто ради развлечения торговаться с продавцами на рынках – и достиг в этом немалых успехов. Тут мы с ним оказались похожи. Нет, я торговаться не умею. Но тоже могу быть очень общительным, когда это общение не вынужденное. А когда вынужденное – впадаю в ступор, хочу скорей свернуть все диалоги, уйти в свою нору.

Где-то за полгода до болезни родители отдали мне свои велосипеды. Сказали: «Мы больше не будем кататься, забирай». Я уговаривал их подержать велосипеды у себя – мало ли, вдруг всё же захочется поездить. Ведь они так любили велосипедные прогулки. Но они настояли. «Нет, нет, забирай, мы не будем…» Знаете, как грустно, когда родители отдают вам свои велосипеды?

В отличие от меня папа умел и любил работать руками. Пока мог, что-то чинил, мастерил… Починил мои ботинки, от которых отказался сапожник. Отдал мне их во время нашей последней встречи – за четыре дня до своего ухода. День, утром которого папа умер, выдался слякотным. Когда я поехал в морг оформлять документы, то ноги промочил основательно. Пришёл домой, а дома стояли сухие ботинки на смену, те самые, которые починил папа.

Моего папу отпевали в храме во имя Святителя Димитрия Ростовского на Дегтярной улице – в том самом районе, где папа вырос. От храма до дома, где папа жил в детстве, минут пять-семь ходу. Раньше этого храма здесь не было. Теперь есть. Зато мой папа помнит, как разрушали греческий храм на Лиговском проспекте, на месте которого теперь стоит концертный зал «Октябрьский». Через несколько дней я ехал из крематория с урной, в которой лежал прах папы – ехал на кладбище мимо тех мест на Охте, где мы жили, когда я был младенцем. Мимо того самого парка, где папа когда-то показывал мне синиц. Не усматриваю в этом никакой символики и не нужна она мне. Всё это важно мне как-то само по себе, просто как есть.

Многое можно рассказать, а многое и не расскажешь. Да и не нужно.

Папа, я по тебе скучаю.

Если вам не трудно, помяните в молитвах усопшего раба Божьего Константина.