Его по морде били чайником…

Есть такая шуточная песенка, ее многие знают. С бойким ритмом, с повторами строчек:

У бегемота нету талии,
Он не умеет танцевать.
Его по морде били чайником
И научили танцевать…

И так далее, на протяжении нескольких куплетов разных героев чему-то учат по морде чайником. Вспомнилась она мне в связи с размышлениями на тему физических наказаний, которая одолевает меня практически все годы моего родительства. Тема спорная, что и говорить, и меня всегда удивляла полярность взглядов на эту проблему, а также непоколебимость убеждений. Невероятное число взрослых людей, львиная доля которых – мамы, папы, бабушки и дедушки, твердо знает, что битье «по морде чайником» за детские проступки – вполне результативное мероприятие. Что физические наказания могут если и не научить танцевать, то, по крайней мере, эффективно воздействовать на юного нарушителя спокойствия. Речь, конечно, идет не о систематическом насилии, а именно о форме наказания, как правило – шлепках по попе, рукой или, например, классическим ремнем, реже – о подзатыльниках. С другой стороны, столь же невероятное число взрослых людей уверено, что бить детей недопустимо, что физические наказания – зло, и ни к чему хорошему они не приведут.

Мои детские переживания, взгляд родных и других значимых для меня людей, опыт собственного материнства, наблюдения и раздумья – все это вместе заставило меня перебраться из одного лагеря спорщиков в другой, иными словами, сменить жизненный принцип. Вот история волшебного превращения.

Основной аргумент в пользу битья в бытовом разговоре звучит примерно так: «Меня били – и ничего, приличным человеком вырос».

Мой папа рассказывал, как за какую-то провинность в детстве бабушка треснула его от всей души по затылку, и это такое впечатление произвело на мальчика, что никогда больше он не позволял себе подобного хулиганства и человеком вырос действительно достойным.

Представитель следующего поколения детей, мой старший брат тоже имеет в арсенале подобную историю о физическом его наказании и относится к ней довольно спокойно. Отлупили за дело, и это помогло. И у меня есть тоже такой эпизод. За что наказывали и была ли соизмерима величина проступка и серьезность наказания – этого я уже не вспомню. Однако сам эпизод помню отлично: пластмассовая выбивалка для ковров прогулялась по моей попе. Не помню также, научило ли это меня вести себя в дальнейшем примернее, но помню, что выбивалку после этого случая я спрятала так, что ее несколько лет не могли найти. И еще осталось в памяти ощущение обиды, несправедливости произошедшего, поглотившее меня тогда. Ни в коем случае я не хочу ни в чем обвинять сейчас своих родителей: они поступили так, как считали должным, и вообще, ребенком я была отнюдь не сахарным. В этих эпизодах меня занимает другое.

Папа рос без родителей, его воспитывала только бабушка. И было это в голодные и трудные послевоенные годы. Основная задача тогда была – выжить, поднять на ноги изможденную войной страну, а в отношении детей главное было, чтобы они были хоть как-то одеты, хоть чем-то сыты и лучше бы здоровы. Остальное – мелочи. Взрослым не до детей, по сути, было. Дети росли недоласканными, недолюбленными, многие – сиротами, и крупицы внимания и любви взрослых ценились на вес золота. Поэтому и порки воспринимались более или менее спокойно: какое-никакое, а внимание.

Позже ситуация изменилась. Трудности быта хотя бы отчасти улеглись, и родители получили вроде бы возможность вздохнуть поспокойнее и заняться воспитанием своих чад. Но на деле… Вспомните, в какое время мы жили и росли. Нас воспитывал кто угодно, но не собственные родители. Детский сад, школа, пионерский лагерь, комсомол и прочая, и прочая. Наши родители вечно крутились, надрывались на двух работах, «доставали» продукты и одежду, чтобы наше детство было хотя бы относительно счастливым, им просто некогда было заниматься нашей психологией. Их самих пороли в детстве, они никогда не представляли, что воспитывать можно как-то иначе.

И только в сегодняшние дни, когда мамы могут сидеть с детьми до трех лет, не считаясь тунеядками, когда есть масса вариантов надомной работы и работы с плавающим, нежестким графиком, когда идеология умерла, и государство-воспитатель сложило с себя все полномочия, родители получили, наконец, роскошную возможность заниматься своими детьми самостоятельно. И что мы имеем? Неизбежное воплощение тех идей, которые мы приняли в наследство от отцов и дедов. У нас просто ничего другого нет в запасе, нет иных образцов поведения, а те, что есть, впечатаны в подкорку опытом предыдущих поколений. Провинился – получай по попе, третьего не дано.

И я поначалу бодренько топала по проторенному предками пути. Впервые я шлепнула своего ребенка, когда ему был год с небольшим. Я пыталась донести до него идею «нельзя». Он обиженно заплакал и идею не воспринял совершенно. Иные методы воздействия, к счастью, нашлись. Можно было просто увести его самого или схватить за руку, когда он тянулся куда не надо. А одна моя знакомая, кстати, смогла добиться эффекта быстрее. С гордостью она рассказывала мне, что, когда ее полуторагодовалый сын взял себе неприятную привычку запихивать в рот камушки, найденные на садовом участке, она так его отлупила, что он сразу перестал это делать. Трудно комментировать, но это факт.

Второй раз мы вернулись к попе сына в два с небольшим года. Одна из первых вершин осознания себя, первые «я сам», первая строптивость и своеволие. И опять шлепки не помогали, а в качестве реакции я получала только обиды и ответную агрессию: мальчик начал со мной драться. Это рождало новый виток наказаний: драться-то с мамой нельзя!

И все равно я, ничему не научившись, обратилась к этой теме снова. Подсознательно не имея других рецептов поведения, я долгое время практиковала шлепки по попе в качестве наказаний за очень серьезные правонарушения. Чувствовала я себя при этом отвратно. Я понимала, что делаю ребенку больно, хотя он, глотая слезы, кричал, желая меня хоть как-то уязвить в ответ: «А мне не больно!». Я видела, что такое наказание нежизнеспособно, поскольку количество проступков никак не уменьшалось. Ругала себя за гневливость и несдержанность: чаще всего я шлепала его в минуты кипения эмоций. Но через некоторое время все опять повторялось: внезапно обнаружив какое-нибудь вопиющее нарушение правопорядка и не успев ни о чем подумать, я уже обнаруживала себя шлепающей сына…

Не могу сказать точно, в какой момент ситуация переломилась. Может, дело дошло до некоей точки кипения. Может, самоощущение стало не просто отвратным, а очень отвратным. Ведь я не хотела бы, чтобы и у него в памяти осталась обида, чувство унижения и несправедливости. Может, меня отрезвило то, что ребенок привык (!), видя мои внезапные движения, закрываться на всякий случай руками.

А возможно, включилось-таки сознание и принялось анализировать происходящее.

Попутно я пыталась собрать чужой опыт на эту тему. С моей семьей все было понятно, я стала мучить буквально всех окружающих мам и пап вопросом «а что у вас?». Наряду с «да» и «нет» по поводу «бить или не бить» я получила один очень интересный ответ. Мой хороший друг, отец четверых детей, рассказал, что первенца своего они, было дело, наказывали физическим воздействием. Но через какое-то время обнаружили, что мальчик к наказаниям привык и перестал обращать на них внимание. Они перестали быть наказаниями, перестали работать. Лупить стало попросту бессмысленно, и они отказались от этой привычки.

Долгие размышления породили следующие положения, ставшие позже аксиомами.

Он все-таки ребенок. Он маленький, слабый, а ты здоровая тетка, и рука у тебя тяжелая. Ты безоговорочно сильнее, особенно в гневе. Имеет ли смысл бить маленького, а другой рукой объяснять ему, к примеру, что маленьких обижать нельзя?

Еще. Ты взрослый человек, ты родитель, твой авторитет и так на высоте, и укрепляться он должен совсем другими методами. Стоит ли самоутверждаться за счет слабосильного детеныша? Внедрять и доказывать свои убеждения и нравственные ценности кулаками? Ну хорошо, пусть просто ладонью по попе, все равно. Демонстрировать свою власть: захочу – отшлепаю, захочу – нет. Какой образец для решения проблем видит малыш?

И еще. Он – личность, мы с самого начала договорились так считать. Малыш – не полуфабрикат человека, он личность, просто с меньшим количеством знаний о мире и опытом. Такой же, как ты, просто меньше. Ты же не строишь отношения с друзьями, коллегами, знакомыми с помощью кулаков? Ведь на ум даже не приходит, ты же умеешь иначе. Так почему же с этой маленькой личностью возможен такой тип отношений, через битье? С какой, скажите, стати?

И еще я пришла к мысли, что битье – это яркий показатель моей личной родительской несостоятельности. Бьешь – значит, не умеешь по-другому, цивилизованно, сама, значит, виновата, а не ребенок, и воспитывать, переламывать надо себя, а не его.

Но воевать с подсознанием непросто.

Конечно, красивые и убедительные слова нанизывать можно долго и витиевато. Но что же делать, когда детские проделки разной степени некрасивости выводят из себя? Как выкорчевать эти въевшиеся стереотипы, если уж пришла охота от них отказаться?

Психологи в проблемных ситуациях советуют сперва проблему осознать. И не просто признать ее наличие, но иметь некоторую смелость назвать вещи своими именами. Ребенку не влетело, он не схлопотал, он не был даже наказан, это я его побила, я ударила своего ребенка. Ну а потом можно уже начинать заниматься решением проблемы. В пиковый момент, когда гнев перехлестывает через край, мне приходится буквально за руки себя держать, чтобы они даже думать не могли дотянуться до точки П. Поначалу я хвалила сама себя, когда удавалось прожить день без битья. Да, и такое бывало, особенно в периоды возрастных кризисов, когда на любую свою просьбу, предложение, требование – любое, словом, обращение я слышала только «не хочу» и «не буду». Если срыв все-таки случался, я извинялась перед четырехлетним карапузом за то, что ударила его. Пришлось очень серьезно раздумывать о других вариантах наказаний. Углы как-то не работали у нас никогда, не прижились почему-то, методы игнорирования, бойкота мне тоже не были близки. В какой-то момент выручили «я-сообщения», подробно описанные Ю. Б. Гиппенрейтер в книге «Общаться с ребенком. Как?». Я озвучивала, что я чувствую в данный момент. И гнев, и обиду за проступок, и все-все свои эмоции и мысли по этому поводу. И мало-помалу эти идеи стали доходить до адресата. И наказания нашлись: лишение того, что мальчик очень любит и чем дорожит: мультики, вечернее чтение, мороженое там всякое. Не скажу, что это универсальный выход, здесь есть еще куда стремиться, но это всяко лучше, чем битье. Так что сейчас могу уже с некоторой долей уверенности утверждать, что без битья воспитывать ребенка – возможно!

Интересно, что при этом члены моей довольно большой семьи продолжают считать, что физическое наказание действенно и полезно для юной личности. Я остаюсь в сугубом меньшинстве и плыву против течения. И никакие мои доводы, в том числе вышеизложенные, не работают. Вся семья убеждает меня, что я растлеваю ребенка своей мягкостью и потом мне это очень и очень аукнется. Сын-то – мальчик! С девочками, кстати, совсем другая история. Девочек традиционно лупят вроде бы меньше. Зато мальчику, как принято считать, нужно мужское воспитание, местами даже суровое и жесткое. Умалчивается при этом почему-то, что девочки на самом деле нуждаются в мужском воспитании ничуть не меньше, и не обязательно оно должно быть суровым, но не в этом суть. С мальчиками труднее якобы управляться, им жестче надо ставить границы. Не знаю, может быть, сын, дойдя до переходного возраста, выстрелит в меня какой-нибудь психологической неожиданностью, возможно, я хлебну еще, действительно, расплаты. Но, возможно, и нет, сейчас ему еще нет шести, и прогнозировать трудно. С другой стороны, подрастает и младший сын, может быть, ошибки, допущенные в воспитании старшего, удастся исправить на младшем. В этом смысле первенцы, конечно, самые травмированные люди: на них родители учатся.

И еще меня волнует такой нюанс. Не знаю, правильно ли я поступаю, внося дома раскол в систему воспитания, давая ребенку понять, что мама думает так, а папа – иначе. На практике это выглядит странновато. Иногда удается урезонить разбушевавшееся дитя напоминанием о том, что папа не будет с ним особенно церемониться, и это похоже на угрозу пополам с ябедничаньем. А иногда приходится урезонивать разбушевавшегося папу, буквально выдирая ребенка из карающих дланей. И это чревато, конечно, неприятными разговорами и общим семейным диссонансом. Ведь считается, что родители должны быть заодно в принципиально важных моментах воспитания, дудеть в одну дуду, быть командой. Но – старого пса, говорят, новым шуткам не выучишь, и моих близких переубедить я не особенно надеюсь, хотя усилия в этом отношении я продолжаю прилагать. Кто знает: вода камень точит, может быть, все не напрасно. Все же мои новые убеждения слишком дорого мне достались, чтобы от них отказываться. И даже то, что сын получил возможность лавировать между родителями, извлекая для себя из этого выгоду, меня не очень мучает, потому что физические наказания теперь мне кажутся делом настолько вредным, что я колоссально рада вырваться из стана их защитников и убедиться: стереотипы – преодолеваются. При очень большом желании и очень больших усилиях переломить их в себе – возможно. Особенно если понимаешь их ущербность и видишь своими глазами, что по морде чайником ничему не научишь…