Их можно увидеть в России на городских фестивалях со старинными европейскими инструментами – начиная от разнообразных духовых и заканчивая колёсной лирой, а во Францию на фестиваль средневековой культуры они ездили показывать русские гудок и гусли. Священник Андрей и матушка Анастасия Битюковы сами придумывают сценарии необычных выступлений, пробуют разные инструменты, изучают средневековую культуру и привлекают к участию своих детей. О музыке вообще и о музыке эпохи средневековья, о том, полезны ли семейные хобби и нужно ли специально вовлекать детей в какие-то занятия, «Батя» поговорил с музыкальным батюшкой.
Иерей Андрей Битюков – настоятель санкт-петербургского храма имя Св. Мчц. Раисы Александрийской при Институте детской гематологии и трансплантологии им. Р. М. Горбачёвой. Медик по образованию. Работал санитаром в хосписе и фельдшером на Скорой помощи. Рукоположен в священника в 2003 году. Увлекается средневековой музыкой, выступает с семьёй и с музыкантами Школы старинной музыки, основанной Сереем Шеком. Отец четверых детей.
– Отец Андрей, как музыка пришла в вашу жизнь?
– С детства я видел музицирующих людей, в первую очередь отца, который играл на гитаре. Дядя мой – тоже гитарист, виртуоз-самоучка. Дядя играл рок-музыку. Оба они были воспитаны на «китах» рока – «The Beatles», «Deep Purple» и тому подобных. У дяди моего, кстати, была даже кличка Дип Пёпл, которую он получил за своё искусство – он действительно очень хорошо играл соло, у него были хорошие пальцы. Но он выбрал профессию шофёра. Он уже умер, Царствие ему Небесное! У отца не такие быстрые пальцы, какие были у дяди, но он до сих пор пишет песни, стихи. Даже издали мы сборничек его стихов. Он всегда любил и бардов, они с мамой ходили на концерты в клуб «Восток» (знаменитый в Петербурге клуб авторской песни, появившийся в начале 60-х и существующий до сих пор – И. Л.), записывали эти концерты на магнитофон. И мы в семье какие-то такие песни вместе пели – никто нас сестрой не заставлял, просто нам нравилось подпевать.
Когда мы с сестрой были ещё очень маленькие, отец купил первое пианино. И на нём он немножко тоже играл. А так как мы вместе с ним пели какие-то песни , и у нас вроде как получалось, было принято решение отдать нас в музыкальную школу. Я случайно услышал, как одна девочка играла на скрипке – и это было для меня открытие, я очень захотел попробовать! Так что в музыкальную школу я поступил в 5 лет, даже не готовясь особенно.
Поначалу мне очень нравилось, но скрипка – инструмент, требующий особенной усидчивости, а у меня её не было, и до конца музыкальной школы я, можно сказать, дотянул. Но когда курс закончился, я понял, что мне страшно бросать — как же буду без музыкальной школы? И я остался ещё на год – занимался классической гитарой. Но когда всё-таки окончил музыкальную школу, то понял, что со струнными больше дружить не хочу – «наелся». Теперь хотелось научиться играть на флейте. Поэтому в универмаге «Московский» была куплена моя первая блок-флейта, и я стал подбирать на слух песни группы «Аквариум».
Тогда же я уже начинал понемногу помогать в храме, а там поощрялось пение. В Церковь я пришёл не поющим человеком – очень негативно относились в музыкальной школе к моим певческим дарованиям. А в храме мне сказали: «Давай пой!» Я говорю: «Не умею». Мне отвечают: «Ты пой громко. Тебя всё равно никто не услышит, но ты старайся». И я начал стараться – и читать, и петь. Таким образом, вокал как-то развивался.
Потом у меня появился интерес к средневековой музыке, а там вообще очень много духовых инструментов. Этот интерес разделила и моя будущая супруга. А позже выяснилось, что у нас в городе можно какие-то инструменты заказать, что можно сотрудничать со «Школой старинной музыки». И так инструменты раннего Ренессанса, на которых я мечтал играть, стали моими – корнамузы, крумхорны, шалмей, ренессансные флейты, раушпфайф (разновидность шалмея – деревянная труба, только у шалмея трость открытая, а у раушпфайфа – закрытая). Всем этим я наслаждаюсь.
– Почему вы увлеклись именно средневековой музыкой? И что это за музыка? Ведь Средние Века – понятие растяжимое.
– Это европейская музыка с XIII века до первой трети XV века. Иногда залезаем и в другие периоды, но в целом стараемся остаться в этой исторической нише. Эта музыка мудрая, ещё религиозная. Это музыка Европы, которая осознала себя свободной от язычества. В том, что мы играем, нет страсти, прихотливости, зато есть степенность, большое значение имеют паузы. Как разница между книгой и фильмом… Эта музыка призывает думать, наполнять её спокойствие своим смыслом.
– То есть она слушателя призывает к какому-то сотворчеству?
– Да, да.
Интересно также, что в те времена музыканты не собирали публику специально на концерты, они играли там, где много людей, во время пиров и танцев. Инструмент музыканта был его средством заработать на хлеб. Нужно было быстро ориентироваться. Например, если это танцы, а у музыканта на духовом инструменте залипла трость, нужно было тут же его раскрутить, выдернуть из бороды волосок, подставить, поднять им трость и снова начать играть.
В музыке Средневековья и раннего Ренессанса ничего сложного нет, её и в консерватории изучают только на первом семестре первого курса. Эта музыка действительно проста, но не примитивна – она позволяет человеку погружаться не только в историю, но и в себя.
– Если в этой музыке есть религиозные темы, то как вы относитесь к тому, что это музыка не православной Европы?
– Мы выступали в одной православной гимназии, показывали немецкую Масленницу – чуть грубоватую, отличную от русской. Мы думали, нас будут за это порицать, дескать, мы тут католичество им показываем. Но через два года они нас пригласили обыграть их историческую постановку битвы при Гастингсе.
В этой музыке нет никаких споров о догматике. Нам интересна, например, попытка осознать Рождество Христово, воспеть рождественскую звезду… Те же кантиги короля Альфонсо X – в них очень много благородства. Что в них католического? Власть Папы Римского в этих гимнах не воспевается, «филиокве» тоже. Но автор этих гимнов был глубоко верующим человеком, и нам ничто не мешает посмотреть его глазами.
– Когда эта музыка сочинялась, она была естественной частью той эпохи. Исполняя ее спустя века, вы не ощущаете, что это что-то вроде ролевой игры? Что эта музыка дает нашим современникам?
– Для детей эта музыка делает сказку более выпуклой. Мальчикам хочется надеть доспехи, взять в руки старинное оружие, девочкам хочется быть принцессами, чтобы их кто-нибудь спасал от драконов.
Ещё это возможность подарить другим людям радость, это попытка погрузиться в историю – у нас ведь не академическое исполнение, мы любим улицу, делаем всё максимально приближенно к реальности. У нас есть и костюмы, и быт мы тоже пытаемся воспроизвести – в «Школе старинной музыки» во время репетиций на столе грубый хлеб, круглый сыр, варёные овощи, глиняная посуда. Всё это мы берём с собой и на фестивали.
Наши исторические постановки получаются настолько естественными, что ими интересуются и фольклористы – подходят к нам с вытянутыми лицами и спрашивают: «А где вы это нашли?» А мы это сами придумали. Моя супруга – автор многих наших постановок, человек, который очень хорошо знает историю, практически наизусть знает все королевские дома Европы, любит в этом всём копаться. Хотя она не историк в общепринятом смысле, её интересуют какие-то конкретные сюжеты в плане человеческих отношений.
– Где и перед кем вы выступаете?
– Выступаем мы перед теми, кто нас зовёт. Но, конечно, нас самих больше интересует публика интересующаяся, играющая в игры. То есть это дети. Мы предпочитаем фестивали, праздники, где присутствуют дети с родителями, выступаем и в школах, в летних лагерях. Хорошо, когда можно дурака повалять и порадоваться вместе с публикой. Взрослого человека тяжело раскачать на какие-то несерьёзные действия, так что дети – самая лучшая аудитория.
И моя супруга – человек очень жизнерадостный, по-хорошему не взрослый. К тому же, она профессионал в детском музыкальном образовании, как волонтёр она проводит занятия в Институте детской гематологии, занимается педагогикой Карла Орфа, а это тоже в общем-то своеобразное организованное дуракаваляние, шумовое музицирование и так далее.
– А сами сочинять музыку в подобном ключе вы не пробуете?
– Нет. Мне это не нужно. Потому, что мне достаточно того, что уже есть. Я беру в руки сборник, вижу, вот, например, испанская музыка. Думаю: «Господи помилуй! Как они могли зарядить столько эмоций в такую спокойную мелодию?» Эта музыка не качает, её ритм не вводит в подобие транса, но в ней заложены очень сильные чувства.
– Ваши дети также участвуют в постановках как актёры. А какова роль общего семейного хобби в воспитании детей?
– Наш опыт в этом не уникален. Но очень важно, когда семья сплочена вокруг хорошего, доброго дела. И дети получают возможность почувствовать себя по-взрослому востребованными – к ним относятся, как к взрослым людям. Даже когда мы получаем за выступление гонорар, мы знаем, что это не только деньги родителей. То есть дети знают, что каждый из них тоже получит какую-то сумму, заработанную тяжёлым трудом – ведь дети приносят в жертву этой работе своё время отдыха, какие-то свои личные интересы.
Но деньги, конечно, не самая главная мотивация, дети репетируют и выступают с удовольствием. Получается, что ребёнок может не только что-то получить на праздник, но и что-то отдать – то, что он приготовил. И это не с табуреточки прочитать стишок, а серьёзное действо, благодаря которому он ещё и учится, например, хорошо, правильно говорить, держаться на людях.
Мне очень нравится, что мои дети до сих пор играют в обычные игрушки, не в компьютерные. Старший сын уже, конечно, меньше играет, но тоже может играть со своим младшим братом, хотя у них десять лет разницы. А девочки, если нас нет дома, могут играть целый день. Конечно, у них есть и смартфоны, они ими пользуются – снимают какие-то фильмы, что-то монтируют, рисуют какую-то анимацию. Думаю, что наши совместные постановки стали питательной средой для развития у детей мотивации к творчеству. И своим родителям я благодарен за то, что они поощряли наши увлечения: «Хочешь – давай! Только хоти».
– Надо ли пытаться специально чем-то детей увлечь? Или лучше смотреть, к чему ребёнок сам потянется?
– Безусловно, надо смотреть, какие у ребёнка наклонности. Мы до сих пор много думаем о том, что кому из детей нужно. Это очень аккуратные должны быть движения, как у сапёра. Мы идём на ощупь. Бывает, что у супруги терпение лопается, она гвоорит: «Надо срочно что-то делать!» Я отвечаю: «Подожди! Посмотрим».
Например, я вижу, что у моего младшего сына есть способности к жёсткому спорту, но сейчас, когда ему 6 лет, я не хочу это развивать. И мы эту его энергию направляем в другое русло – на спортивные занятия другого характера, на музыку. Он хочет стать барабанщиком, и тут я знаю, что в таком деле соединятся и его музыкальные таланты, и физическое развитие, ведь я представляю, как выкладывается человек, играя на ударной установке.
Есть в молитве Господней замечательные слова: «Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли». И вот так я хочу жить. Столько по воле Божьей было чудес в жизни, что по-другому жить не хочется. Когда начинаешь детям объяснять реальность отношений с Богом как с Отцом, когда события происходят всегда с каким-то ответом, с каким-то попечением о нас, дети постепенно начинают тоже всё это чувствовать, также смотреть на мир, понимать, что ничего случайного быть не может, ничего не может быть без любви Божьей к нам.
– Бывает, что дети не хотят участвовать в чём-то, что вы с супругой им предлагаете?
– Бывает. Но я всё время спускаю разные «крючочки» и ловлю их. Сам играю, они тоже начинают что-то пробовать. Например, взял человек гусли, попробовал: «Нет, пальцы болят». Ну, ладно. Объясняешь, что да, это труд, что я, бывало, до крови пальцы на гуслях стирал. Но контакты детей с музыкой мы поддерживаем, что-то показываем им, куда-то водим. Когда ребёнок видит, что люди, которые занимаются музыкой – не какие-то там «небожители», а вот они рядом, рады что-то показать, дать попробовать, это впечатляет. Вот у старшего сына сейчас фаза слушания музыки, его интересы музыкальные сильно меняется, я наблюдаю и думаю, к чему это приведёт… Но мне нравится, как меняются его вкусы: от тяжелейшего спид-метала к средневековой, народной музыке. Классическую музыку он тоже начал слушать.
– Вы – священник, служите при детской больнице. Какое место в вашей жизни занимает музыка?
– Музыка – это хобби, это отдушина, это возможность расположить к себе людей, возможность разрушить стереотип клерикальной косности.
И это средство от эмоционального выгорания. Кому-то, может быть, лучше сидеть и слушать, как лягушки квакают, кому-то – пойти в боксёрский клуб и «грушу» отмолотить. Но я человек не агрессивный, мне ближе музыка.
Я помню, что так поступал мой отец. Его приход вечером домой начинался с того, что он минут 20-30 играл на гитаре в полной темноте. Ему было очень тяжело, так как он очень честный человек. И работал он в проектном научно-исследовательском институте, а в коммунистическую партию вступать отказывался. Так что после работы ему нужно было время, чтобы прийти в себя.
У меня тоже есть такая потребность, а потому на моём столе всегда лежит или флейта, или губная гармошка, или варган. Вообще у нас в семье все инструменты доступны – дети могут взять любой из них и поиграть.
Отец и сын Евгений и Виталий Петровы хорошо известны любителям академической музыки. Евгений – композитор, Виталий – пианист. «Батя» выяснил, как растут таланты.
Евгений Викторович Петров – композитор, доцент Санкт-Петербургской Государственной консерватории, член правления Союза композиторов Санкт-Петербурга и папа талантливого и перспективного пианиста Виталия Петрова — о музыкальном воспитании детей.
В России нет всеобщего Дня отца, а отмечать его в России одними из первых начали череповчане. Там же, в Череповце, было написано несколько песен, посвященных папам.
Сложно понять и принять, что деменция неизлечима, но можно продлить светлый период.
Актер театра и кино Сергей Перегудов о зрелом отцовстве и о том, как востребованному артисту успевать быть папой и как быть родителем в тревожные времена.