Теория жизнеборчества

Прола́йф (англ. pro-life) — термин, изначально использовавшийся в англоязычных странах для описания противников абортов. Сегодня слово используется во всем мире и его значение распространилось уже и на другие проблемы биоэтики, такие как эвтаназия, клонирование и т.п. В России пролайф-активисты впервые заявили о себе 20 лет назад, в 1992 году.

В движении существуют разные группы и направления, при этом не всегда совпадающие во мнении по тем или иным вопросам. Но все они сходятся в одном: сразу после зачатия появляется человек, который имеет право на жизнь.

Предлагаем вниманию читателей доклад Максима Медоварова «Борьба за жизнь – борьба за традиционное общество», прозвучавший на секции «Уклад», состоявшейся в рамках фестиваля «ЗА ЖИЗНЬ» в июле 2012 года.

Борьба за жизнь (пролайф, или – по-русски – жизнеборство), борьба против абортов, против разврата, против ювенальной юстиции имеет множество измерений. Измерение практическое, измерение теоретическое и идеологическое, измерение социальное. При этом подразумевается, что основа мировоззрения жизнеборцев всё-таки религиозная, в нашем случае – православная.

Попытки связать между собой практические действия в защиту жизни с всесторонним идейным обоснованием, конечно, уже предпринимались, но пока не стали самоочевидными. Сразу можно сказать, что нам крайне близка формула Олега Фомина: традиционализм как мировоззрение, пролайф как практика, крестьянская автаркия как воплощение первых двух начал в социальной реальности [1]. Нетрудно заметить, что члены этой триады находятся между собой в таком же соотношении, как члены триады «православие – самодержавие – народность».

Для начала – несколько слов о том, что мы понимаем под традиционализмом. Прежде всего, следует понять: традиционализм – это наиболее последовательная разновидность консерватизма. Почти все консерваторы – против абортов, но такая широта формулировок нас не устраивает. Республиканская партия США и подобные ей «консервативные» партии в Европе тоже отстаивают семейные ценности и негативно относятся к половым извращениям и убийствам нерожденных детей, но не дай Бог нам уподобиться этим партиям во всём остальном! Другое дело, когда вместо расплывчатого понятия «консерватор» мы конкретизируем – «традиционалист». Традиционалист по определению наиболее последователен в защите религиозных, государственных, общественных устоев. Вместе с тем, традиционалистами в разных странах в разное время тоже называли достаточно разные силы.

Есть самое общее понятие: традиционалист – сторонник любых традиций (с маленькой буквы). Есть узкоконкретные определения: традиционалистами официально называются католики-лефевристы, не признающие Второй Ватиканский собор, а также политическая партия монархистов-карлистов в Испании. Есть определение тоже конкретное, но более широкое: к традиционалистам относят группу метафизиков и религиоведов середины XX века из Франции, Италии и Румынии, представленную Р. Геноном, Ю. Эволой, М. Элиаде и их учениками.

Но нас более всего устроит иное представление о традиционализме как о направлении мысли, к которому относится любой консерватор, отвергающий самые основы безбожного общества последних нескольких веков и ориентирующийся на Бога, на Абсолют как на единственную реальную ценность. В этом случае мы можем смело назвать традиционалистами и таких русских мыслителей, как К.Н. Леонтьев, П.А. Флоренский, В.Ф. Эрн, А.Ф. Лосев и многие другие.

Напомним: сейчас нас интересует не метафизическая сторона их учений, а социологическая. Для пролайфа нет вопроса насущнее, чем фундаментальная критика самых основ того общества, где убивают детей и где детей отнимают у совершенно нормальных родителей. Как вообще могло случиться так, что это общество существует? Общество, где с абортами и гомосексуализмом еще хоть кто-то борется, а, к примеру, с эротикой – уже никто?

Традиционализм в указанном нами смысле – то мировоззрение, которое дает ответ на этот вопрос. Более того, он учит жизнеборцев давать уверенные и адекватные ответы на недоуменные вопрошания даже многих искренне православных и консервативных людей, не понимающих сути пролайфа. Поясним, что на практике чаще всего речь идет о трех вопросах:

• 1) что хуже – аборт или рождение ребенка в скотских, антисоциальных условиях;
• 2) что хуже – возможность ювенальной юстиции отобрать ребенка у невиновных родителей или возможность родителей безнаказанно издеваться над ребенком;
• 3)почему вообще Церковь и жизнеборцы как её актив (Прим.ред. — вообще принадлежность к пролайфу не подразумевает воцерковленности, поэтому не корректно будет называть всех представителей движения активом Церкви) настаивают на регулировании самых разных сфер, казалось бы, «личной» жизни?

Максим Медоваров (Нижний Новгород)

Дадим традиционалистские ответы на все три вопроса.

Итак, первый вопрос. Очень часто даже верующие люди полагают, что в некоторых случаях аборт допустим как меньшее зло в условиях, когда государство не может обеспечить хотя бы сносное существование отказников, сирот и т.д. Конечно, многих переубеждают примеры вроде Бетховена – ребенка из многодетной и крайне неблагополучной и асоциальной семьи. Но у некоторых оппонентов, даже весьма добросовестных, есть возражения, что якобы один Бетховен не стоит испорченных в детских домах и подворотнях тысяч других детей и т.п.

Можно, конечно, выискивать аргументированные ответы на каждое из подобных возражений. А можно и решить вопрос одним махом – по-традиционалистски объявив, что современные представления о ценности жизни восходят к истокам западноевропейского Модерна, к ренессансному антихристианскому и богоборческому гуманизму. Для христиан же всегда безусловным приоритетом было родить ребенка и окрестить его, даже если потом он погибнет в ранние годы. Но крещение хотя бы давало ему шанс выжить и спасти свою душу от ада (Прим.ред. — вопрос об участи душ некрещенных младенцев не имеет однозначного богословского решения, так что мнение автора о том, что они обязательно попадают в ад, не является единственным мнением среди православных). Такой ответ звучит по-фундаменталистски, но полностью соответствует букве и духу христианства и потому отпугнет всех тех, кто мыслит категориями гуманизма Нового времени. С пролайфом таким не по пути.

Второй вопрос – о плюсах и минусах невмешательства государства в отношения родителей и детей до тех пор, пока не совершено уголовное преступление. На этом базируется традиционная законность. Неолиберальная законность основана на кощунственной, с точки зрения традиционализма, теории педархата (термин Вл. Потихи), предполагающей тиранию маленьких злобных грешников и упраздняющей даже малейшие остатки заповеди о почитании родителей. Поэтому сторонники педархата лоббируют ювенальную юстицию. И аргументов у них достаточно – настоящих аргументов, не выдуманных: всем известны случаи многолетних издевательств родителей над детьми, иногда приводящих к убийствам.

Что им обычно отвечают жизнеборцы? Конечно, приводят статистику: малый процент раскрытия крайних случаев преступлений в таких семьях, который теоретически способна выявить ЮЮ, утонет в огромном проценте случаев, когда ювенальщики и омбудсмены будут отбирать детей у нормальных родителей.

Нормальных – с традиционной точки зрения. Ибо с точки зрения неолибералов семьи политически неблагонадежные и даже просто религиозные – все поголовно являются ненормальными, а, стало быть, и детей у них нужно изымать, пока родители не успели их воспитать в духе «гомофобии» или чего-нибудь еще более неполиткорректного и жутко нетолерантного.

Но именно потому простой аргумент к статистике действий ювенальной юстиции и не является решающим для многих относительно нейтральных наблюдателей, еще не определившихся со своей жизненной позицией. Жизнеборец-традиционалист прибегнет к другим доводам. Он объявит, что Бог промыслительно заботится о судьбе каждого из нас, и если Он попускает ребенку родиться даже в «плохой» семье – значит, это для чего-нибудь нужно. Бог никому не даёт креста не по силам.

И, наконец, как говорил великий традиционалист Жозеф де Местр и как часто за ним повторял Константин Леонтьев, если вроде бы праведный человек страдает в этой жизни, то это значит лишь одно: что страдалец искупает либо свои грехи (о которым ведает лишь он сам), либо грехи своего рода (и тогда лучше ему пострадать, чем потом наказания обрушатся на массу людей). И если порой мерзавец торжествует и не бывает наказан до смерти, то тем горше его участь после смерти.

Следует помнить слова патриарха Алексия II: в центре всего и превыше всего – не права человека, не права ребенка, даже не сам ребенок – а Бог и Его воля. Идолопоклонство перед человеком вообще, перед женщинами и детьми в особенности, заложенное в важнейшие западные конституции и в декларации ООН, находится в непримиримом противоречии со всеми традиционными религиями мира, а с христианством в особенности. Вера во Христа несовместима с верой в приоритет прав ребенка, т.е. в педархат.

Третий аспект: почему религия стремится контролировать все сферы жизни человека, включая пищевую, бытовую и половую? Почему – и об этом нужно заявлять открыто и как можно чаще – традиционная религия не признает автономность каких-либо сфер жизни, не признает самого буржуазного понятия «личной жизни» и «личного дела»?

Потому что в традиционном обществе сакральность может быть только всеохватывающей, в противном случае – это не сакральность, и тогда о какой религии вообще может идти речь?

Великий православный религиовед Мирча Элиаде писал: «На самых архаических уровнях культуры жить, как подобает человеку, – само по себе есть религиозное действо, потому что принятие пищи, половые отношения и труд имеют сакраментальную ценность. Другими словами, быть – а ещё вернее, стать – человеком означает быть «религиозным»» [3]. Много подобных высказываний можно встретить и у наших русских гениев, в особенности у о. Павла Флоренского. Поэтому ценность традиционализма в том, что он не боится утверждать, что религия есть дело общее (в точном соответствии со смыслом слова «литургия») и никто не может быть «автономен» от неё. А потому не существует никаких якобы «личных» дел, которые могли бы остаться вне поля зрения религии и не могли бы быть скорректированы государственным мечом, по завету апостола Павла.

Непреходящим идеалом для традиционалиста, конечно же, является традиционное общество: крестьянское, аграрное, доиндустриальное. Буржуазное, индустриальное, капиталистическое общество, ныне переходящее в новую, постмодернистскую стадию своей деградации, традиционализм рассматривает как абсолютную аномалию и обличает его несостоятельность со всех сторон.

photosight.ru. Фото: Grigory Baram

Другое дело, что надежд на буквальную реставрацию традиционного общества никто не питал и не питает. Приходится решать вопрос о том, в какой мере и как ценности традиционного общества могут быть максимально широко и эффективно внедрены здесь и сейчас, учитывая немыслимость отказа от современного уровня техники, к примеру. Мы не детерминисты и не считаем, что развитие технологии однозначно и автоматически должно приводить к разрешению гомосексуализма, наркомании, абортов и т.д. и т.п.

Последние два века показали миру не только невообразимое количество негативного опыта, но и опыт позитивный – опыт максимального сохранения традиционных ценностей, в том числе семейных, с вынужденно необходимой современной формой государства. В мире было и есть много стран, у которых и сейчас можно многому поучиться в этой сфере. Переселение горожан в сельскую местность, их приучение к ведению натурального хозяйства в современных технологических условиях, то есть тот самый «дауншифтинг» и «крестьянская автаркия», о которых говорит Олег Фомин – это один из лучших способов решения проблемы защиты жизни с точки зрения традиционализма. Безусловно, не идеальный: полноценная крестьянская жизнь по старому образцу не восстановится никогда, это уже невозможно. Но меры в данном направлении, если их поддержит государство, и если развернется широкое общественное движение за деурбанизацию, послужат наилучшим из возможных в настоящее время стимулов к многодетности и к воспитанию детей в трудовых и нравственных традициях.

Благочестивая жизнь на земле семей, верующих и надеющихся на Бога, благодарных за помощь государству – что может быть в настоящее время более надежным и устойчивым оплотом, социальной базой для сил Традиции, сопротивляющихся новому глобалистскому порядку, не оставляющему места ни для христианства, ни для России? А это значит, что только четкая и сознательная апелляция деятелей пролайфа к традиционному обществу как своему идеалу и к традиционализму как к теоретической, идейной и методологической базе, способна сделать борьбу за жизнь поистине плодотворной и жизнеспособной.

Литература:

1. Фомин-Шахов О.В. Идеология русского пролайфа в первом приближении // Фомин-Шахов О.В. Расседлать тигра. Н.Новгород, 2011. С.19–38; Фомин-Шахов О.В. Наш интегральный путь: традиционализм, крестьянская автаркия, пролайф // Там же. С.29–34.

2. Актуальность традиционализма в XXI веке: анонс семинара 26 октября 2010 г. URL: http://konservatizm.org/konservatizm/sociology/211010180959.xhtml

3. Элиаде М. История веры и религиозных идей. Т.1: от каменного века до элевсинских мистерий. М., 2008. С.6.