«Детям влияние интерната не показывал, потому что сам хлебнул…»

Так вышло, что со второго по восьмой класс Саша учился в интернате, домой приезжал только на выходные. Теперь, когда ему уже за сорок, он вспоминает: «Там речи о собственных желаниях вообще не шло. Меня переламывали. И у меня выработалось неприятие насилия над другим человеком, в нашей семье оно сведено к минимуму». Массажист, музыкант, отец двоих сыновей (21 и 13 лет) Александр Кириллов поделился с «Батей» своими размышлениями о том, как воспитывать детей, добиваться от них послушания и сохранять отцовский авторитет без лишнего давления и деспотизма.

«Теперь не хочу своих детей учить так же, как я, кое-как жить…»

(Из песни А. Кириллова «Могу ли я гордиться»)

«Сейчас я тебя сам одену, тебе это будет неприятно»

— С детьми у родителей должны быть дружеские отношения или какие-то другие? Всегда ли должна быть подчеркнута иерархия?

— Это всегда должно исходить из мировоззрения родителей. Моё мировоззрение больше располагает меня к дружбе, к приятельским отношениям. Именно поэтому не представляю, что бы я делал, если бы у меня родилась девочка. Не то чтобы я не представлял себе дружбы с женщиной, но тут же надо не просто дружить, это твой ребёнок, о котором тебе надо заботиться. Как играть с девочкой и как искренне в этом всём участвовать, я не знаю. А с пацаном мне просто — сам был таким. И все конфликты, которые возникают, я разрешаю тоже достаточно легко потому, что сам через это прошёл. На самом деле, в дружбе тоже есть авторитет. Иерархии в дружбе нет, а авторитет есть.

— Как ты всё-таки поддерживаешь свой авторитет отца? Например, если кто-то из детей не хочет идти в школу или ещё куда-либо, куда нужно?

— Если возникает конфликт, когда надо пойти в школу или на секцию, а ребёнок ленится, то я пытаюсь сначала решить вопрос с помощью простых разговоров, простых объяснений, то есть апеллирую к тому, что он и так всё понимает: это неизбежно, это нужно и так далее. А если это не помогает, действую уже по обстоятельствам. Зачастую либо я сам куда-то тороплюсь, либо понимаю, что ребёнку надо спешить – и уже нет времени вести философские беседы.

Таких случаев было немного. Мы собирались выйти на улицу, ребёнок говорит: «Не хочу одеваться». Я его уговариваю, минут пять длится вот такой «компот», после чего говорю: «Сейчас я тебя сам одену, тебе это будет неприятно». Ребёнок это услышал, но не может отказаться от своего каприза. Тогда я начинаю его одевать, используя физическую силу. Естественно, стараюсь не причинять ему боль, но всё-таки действую жёстко. После чего вывожу его на улицу. Буквально минуты две ребёнок находится в состоянии «грозового облака», но потом всё проходит – словно ничего и не было. Если в следующий раз возникает похожая ситуация, мне достаточно просто посмотреть соответствующе и сказать: «Одевайся». И ребёнок понимает, что это означает: «Иначе я тебя одену сам».

Чтобы не «перегнуть палку» в этом, отец должен быть жёстким снаружи и мягким внутри. То есть, когда ты говоришь что-то строгим голосом, например: «Давай, скорее, собирайся, идём туда-то!», внутри тебя это должно звучать со словом «пожалуйста», с чувством любви к ребёнку и пожеланием ему всего самого хорошего. А матери, наверно, наоборот нужно быть мягкой снаружи, но твёрдой внутри. То есть мама должна говорить как можно больше ласковых, тёплых слов, но если ребёнок начинает пользоваться видимой маминой мягкостью, она должна быть непреклонна в некоторых вопросах.

Я говорил «don’t worry, be happy», а оказалось, в жизни бывает разное

— Как ты пришёл к тому, чтобы не перенести в свою семью модель, к которой привык в детстве?

— Это самовоспитание. Я общался с друзьями, смотрел, как у них в семьях строятся отношения, и понимал, что закопался в каких-то неправильных установках. Приходилось себя переламывать и идти дальше. Был также период очень сложный, когда надо было изменять привычкам, приобретённым в весёлой юности. Конечно, теперь ты отвечаешь за жизнь другого человека, и надо показывать не только хипповские какие-то темы… А влияние интерната я детям никогда не показывал потому, что слишком уж сам хлебнул.

Был период, когда я пытался чрезмерно идеализировать этот мир и отношения в нём — дескать, надо быть позитивным, «don’t worry, be happy». Но потом мне пришлось пережить несколько смертей близких, это мне ясно показало, что в жизни бывает разное. Моя первая жена умерла, когда нашему сыну, Илье, было два с половиной года. Вот это стало для меня завершением юности.

А до этих пор, будучи уже семейным человеком, я продолжал жить юношескими настроениями. У меня была работа, на которой я зарабатывал немного денег, и старался вести образ жизни, к которому привык до этого – друзья, выступления в клубах. Точнее, я старался разрываться – быть и в семье, и там. А это невозможно. Я себя изнашивал, и в семье начинались конфликты. А потом оказалось, что у жены онкология, которую мы прозевали – тоже по юношеской глупости: всё казалось, что это ерунда, что это можно как-то по-простому решить, а оказалось… И я до последнего не верил, что это вообще возможно. Моя жена была тоже очень жизнерадостным человеком, у неё тоже было похожее восприятие жизни, лёгкое. И вдруг такое. После этого я стал по-другому смотреть на всю эту весёлую жизнь – понимая, что всё может оборваться в любой момент.

— Как ваш сын перенёс смерть мамы?

— Он перенёс нормально потому, что я полностью перекрыл ему это переживание, может быть, даже чрезмерно. Перекрыл собой. Дело в том, что я очень много с ним разговаривал, всё время чем-то увлекал, было много и физического контакта — я с ним играл, тискал его…

— А как тебя самого на это хватало?..

— Как я сам справлялся, сейчас даже не готов сказать, не анализировал это. Было тяжело. Из моего привычного окружения меня никто особо не поддерживал. То есть все говорили: «Ты давай держись». Даже помню, как мы с сыном поехали к моим друзьям – они меня приглашали, чтобы я не оставался один. Я там немного выпил, мы вроде хорошо провели время, а наутро я проснулся и думаю: «И что? Я должен опять возвращаться к своей жизни, к своим заботам, которые никуда не делись».

Что меня поддерживало в этот момент? Наверное, наработки юности – то, что я с детства привык сам себя поддерживать, сам себе говорить: «Давай-давай, вперёд!» Вот эта закалка помогала.

И, конечно, мне тогда помогла Православная Церковь. У меня уже была некоторая наводка, так как я пару лет играл с музыкантами, которые были певчими при храме во Всеволожске, и даже сам иногда был с ними на службах как певчий. Для меня это был пример воцерковлённых людей, которые живут в общине, в общении, при этом они современные, они играли рок, и в то же время они имели в себе вот этот стержень и никогда его ни на что не меняли. Когда я попадал в их общество, то тоже этим пропитывался, начинал понимать некий уклад жизни. Но, тем не менее, не был активным прихожанином.

А когда припёрло горе, я сам молился Богу и понимал, что от Него идёт поддержка. Поэтому я сходил в храм, и не раз. Чувствовал, как пел Шевчук: «ты не один» — не в смысле, что есть друзья, а что есть Бог, Который тебя любит, Который тебе помогает и благословляет тебя на дальнейшую жизнь. У меня было очень большое чувство вины из-за смерти жены, я понял, сколько ошибок сделал, на сколько важных вещей махнул рукой. И вот справиться с этим и жить дальше мне помогла Церковь, непосредственно священник, который сказал мне: «Не бери на себя то, чего не можешь вынести. Что случилось, то случилось, Господь позаботится об этом».

Эмоциональная сдержанность – это удобно, но страдают близкие

— А как сын воспринял, когда в вашей жизни появилась нынешняя супруга?

— Хорошо, спокойно. Мы дружили, она мне помогала в этот период. Так получилось, что сын мой попал в больницу и должен был пробыть там несколько дней. А я работал, мне было не разорваться, я попросил её побыть с ним, она согласилась. Потом ещё помогала. И так потихонечку мы с ней сближались, в итоге через года полтора мы поженились. До этого Илья называл ее тётей, а после стал называть мамой.

Он, конечно, помнит родную маму, но, мне кажется, не очень. Он был еще маленький и очень смутно понимал, что она болеет. Я не помню, как сказал ему, что ее больше нет. Мы потом поехали вместе уже на могилу… Он, конечно, грустил, но это переживание не было для него очень тяжёлым.

— Наверное, близкое общение в первые годы после смерти мамы наложило отпечаток на ваши отношения с сыном?..

— Да, на его доверие мне, на понимание, что, если уже я начал на чём-то настаивать, значит, так и будет. Я никогда не кричал, не бил его. Но если мой голос начинал становиться жёстче, это означало крайнюю ситуацию.

А вообще, он всегда был более самодостаточный, самостоятельный. Наверно, это результат моего влияния. Я сам человек не очень зависимый от отношений, в какой-то мере даже холодный – говорю об этом с сожалением. Мне не хватает эмоциональности. И Илья рос таким, что когда его пытались шантажировать, взывая к каким-то чувствам, он на это никогда не вёлся. Как бы «нет – и не надо». Он довольно быстро стал таким.

— Ты считаешь, что это определённый недостаток?

— Мне с этим очень удобно жить. Но понимаю, что близкие от этого страдают. Особенно жена страдает. У нас хорошие отношения, но ей бы хотелось, чтобы я почаще говорил ей о том, как она мне нужна, как я её жду, как о ней думаю. То есть это такие нормальные человеческие слова и отношения.

Заставлять ли детей? Нужно вопрос поставить по-другому

— Ты работаешь массажистом и, что называется, для души занимаешься музыкой, сочиняешь песни. Тебе хотелось когда-либо, чтобы дети пошли по твоим стопам в той или иной области?

— Это известная история, когда родители даже совсем маленькому ребёнку предлагают те игрушки, игры, книжки и фильмы, которые сами любили в детстве – им кажется, что это интересно. Но ребёнку всё это может и не понравиться, у него могут оказаться другие интересы. Здесь нужно победить этот конфликт в себе, не только увидеть ребёнка, но и научиться уважать его желания.

Я тоже предлагал всё и рассказывал обо всём, что любил в детстве. Старший, Илья, больше на это вёлся. А младший оказался другим человеком, на что-то он вёлся, а где-то ему оказывались интересны совсем другие вещи, которые я не понимаю. К примеру, он уже в 6 лет знал разные марки автомобилей, вообще много знал про машинки, а я в этом вообще не разбираюсь.

Я часто дома пел. Дети относились к этому как к естественному процессу. Особо не интересовались. Когда Илья был маленький, я был ещё слишком увлечён музыкой. Я даже специально сочинил шуточную песню, с которой мы в детском саду выступали. Думал, что так же получится и с Андреем, тем более он более музыкальный, но он сам пел, а со мной выступать почему-то не хотел.

— Да. Старшего я пытался к этому привлечь – с моей подачи он начинал играть на гитаре, на клавишных. Но потом сказал, что ему это всё неинтересно вообще, музыкального слуха у него нет – и он этим доволен.

А у младшего музыкальные способности проявились, он сначала ходил на хор и занимался сольфеджио – нехотя, но и без особых капризов. Выступал с хором, иногда солировал, но постепенно он из этого вырос, и надо было направлять его куда-то дальше. Тогда он освоил клавиши, на мой взгляд, научился неплохо играть на синтезаторе – во всяком случае, лучше меня (смеётся), — но через какое-то время клавишные его «достали», он захотел играть на ударных. Мы отдали его учиться играть на барабанах, но, надо сказать, теперь и туда он ходит нехотя. Ему поставлено такое условие: или ты ходишь куда-то и занимаешься, развиваешься, или ты сидишь дома, но тогда у тебя не будет компьютера и смартфона. Ещё он увлекается технологиями 3D-анимации.

— Нужно ли детей заставлять? Если вопрос поставить по-другому: «Нужно ли детей направлять?», то становится понятно, что это обязанность родителей. И тут уже вопрос, какие методы использовать для направления. Конечно, лучше, чтобы это были мягкие, творческие методы – ребёнка можно увлекать, вдохновлять, убеждать… Но, на практике, часто приходится именно заставлять.

Несмотря на собственные заботы, усталость, замороченность, надо стараться сохранять то, ради чего мы хотим, чтобы ребёнок ходил на музыку, рисование, в бассейн и так далее. То есть за всем этим должна стоять забота. А то порой это превращается в «обязаловку» как для ребёнка, так и для самих родителей – они чувствуют себя обязанными ребёнка заставлять, ребёнок чувствует, что он обязан зачем-то что-то выполнять, и все находятся в прессинге, недовольны друг другом и жизнью.

Если говорить про дошкольный возраст, то мне кажется, почти невозможно, чтобы дети сами захотели куда-то пойти и чем-то заниматься. Дети не знают, что такое танцы, не знают, как это – заниматься рисованием, что такое пение. В общем, они ещё ничего не знают, поэтому питаются рассказами родителей, уговорами, объяснениями родителей и так далее. И действительно, детей надо направлять куда-то и наблюдать, как они в этом существуют – например, отправить на танцы и смотреть: если ребёнку там не нравится, то выяснять, что именно не нравится. Может быть, ему не нравятся не сами танцы, а преподаватель или коллектив.

В школьном возрасте всё становится сложнее: другой режим, другие задачи – надо ведь еще и школьные уроки делать. И бывает, что у ребёнка никакой склонности так и не выявилось: туда походил, сюда походил – всё ему не нравится. А ты понимаешь, что какое-то занятие ребёнку нужно для здоровья, что если он никуда не ходит и, сделав уроки, сидит дома за компьютером, смартфоном или телевизором, то он деградирует. Тут уже простым воодушевлением не обойтись, так как дети становятся всё более сознательными и не ведутся на родительские уловки вроде: «Ты будешь сильным!», «Ты полетишь в космос!» и тому подобное. Но вот в младшем школьном возрасте есть варианты очень простых ограничений: «Сходи на секцию, потом можешь час поиграть в компьютер».

— Андрей занимается в основном музыкой, а чем в детстве занимался Илья?

— Он занимался различными видами единоборств, ходил в бассейн. Пока было постоянно что-то новое, он соглашался, а когда надо было уже просто оттачивать мастерство, он хотел уйти. Однажды я нашёл в интернете объявление о занятиях по туризму, предложил ему съездить, посмотреть. Он поехал — и там, слава Богу, «пропал», что называется. Потом поступил в соответствующий колледж и сейчас закончил его по специальности «техник-спасатель».

— На всех занятиях так или иначе надо трудиться, а дети это не очень любят, и даже к домашнему труду их стало сложно приучать, так как очень многое теперь делается само собой – у многих семей есть посудомоечные, стиральные машины, роботы-пылесосы… Детям по дому особенно не нужно что-то делать, кроме как убрать за собой игрушки или застелить кровать – но это не труд, это мелочи, особенно если вспомнить наше детство, когда уборка квартиры была целым делом. А теперь всё упростилось, и дети перестали видеть дома труд родителей. Даже в праздники теперь гораздо меньше людей печёт пироги, а повседневная еда часто готовится по-быстрому из полуфабрикатов.

На мой взгляд, выход из этого положения в том, чтобы искренне убеждать ребёнка в важности работы над собой и подавать собственный пример какой-то деятельности, хотя бы и связанной с поддержанием порядка в доме.

Любовь надо искать на донышке

— Ты говорил о том, что нужно воздействовать на детей с любовью, в то же время говорил о некоторой своей эмоциональной холодности. Не мешает ли она твоей любви?

— Много где можно встретить советы, что нужно любить себя, своих детей, своих родителей и так далее. Хотя часто эти советы похожи на издевательство над нашим нищим духом. Поэтому мой совет звучал бы по-другому: искать в себе любовь. То есть надо заранее понимать, что любви там где-то «на донышке», вероятно, и можно найти, но хотя бы крупиночку. А вот просто так взять и кого-то любить, даже себя – это слишком непростой вопрос, скорее, это духовный вопрос. Поэтому я и говорю не о том, чтобы любить, а о том, чтобы искать. Дальше уже кто ищет, тот найдёт.