«Истории про автономки и Новую Землю – это, конечно, интересно, но семья важнее»

По его биографии можно написать серию приключенческих рассказов, и он охотно делится воспоминаниями и о подводных лодках, и о жизни на Новой Земле, и даже о том, как оказался в заложниках у террористов. А вот говоря о семье, он то и дело преуменьшает свою роль отца… Но его выдают интонации, по его голосу слышно, как много места в его душе занимают уже взрослые сын и дочь.

Военный врач, а сегодня алтарник храма святителя Дмитрия Ростовского подворья Тихвинского монастыря в Санкт-Петербурге Руслан Данилюк рассказал о том, как сложно, но все же возможно сохранить семью, когда все время находишься на службе.

Старший и младшая

Я родился в 1963 году на казахстанской целине: мои родители там и встретились. Мама приехала на целину после окончания Уфимского экономического института, папа – после военной службы в ГДР. Сам он родом с Украины, вырос в многодетной семье.

В 1964 году они уехали к отцу на родину, там родили еще четверых сыновей: Владимира, Аркадия, Юрия и Вадима. Я был старшим и активно участвовал в семейной жизни, помогал по хозяйству и в воспитании братьев.

Я окончил школу с золотой медалью и поступил в Ленинграде в Военно-медицинскую академию, на факультет подготовки врачей для ВМФ. По милости Божьей я на пятом году обучения встретил свою будущую жену Веру. Мы общались год до женитьбы, и было очень интересно, когда я узнал, что она младшая дочь своих родителей и у неё четыре сестры – Галина, Тамара, Надежда, Любовь.

В 1986 году мы с Верой поженились. И тогда я надел погоны лейтенанта медицинской службы и убыл вместе с женой по распределению на Тихоокеанский флот, в 26 дивизию атомных подводных лодок в поселок Шкотово-17 (это под Находкой). Там родились двое наших детей – Роман и Дарья.

«Папа с моря вернется…»

Сейчас мы с женой вспоминаем, что в то время в Ленинграде детей было мало, город был в основном взрослый, а в гарнизоне было много мамочек с колясками и детьми. Дети, когда видели мужчину в морской чёрной шинели, бежали и кричали: «Папа! Папа!» Папы подолгу ходили на кораблях и мамы говорили: «Папа с моря вернётся».

Была тяжёлая морская служба – я около пяти лет прослужил врачом на двух атомных подлодках, то есть до 1992 года. Обычный график был такой – неделя в море, три-четыре дня на берегу. За пять лет я только один раз был два месяца в чистой «автономке» (автономное плавание, без пополнения запасов продовольствия и топлива – прим.ред.).

Как это часто бывает в семьях подводников, сын мой родился, когда я был в «автономке». Это было в декабре 1988 года. Подводная лодка находилась на глубине 200 метров, когда пришла телеграмма, что у старшего лейтенанта медицинской службы Данилюка родился сын. Весь экипаж меня поздравил, командир, как положено, налил всем по бокалу вина, все выпили за меня, за жену и за сына.

В дивизии у нас было такое офицерское братство – жёнам тех, кто в плавании, помогали те офицеры, которые на суше. Наш флагманский врач (начальник медицинской службы соединения – прим.ред.) посещал Веру, он же организовал её поездку в роддом во Владивосток (130 км от гарнизона – прим.ред.).

Помню, первый Новый год с женой и сыном. Я специально вырвался с дежурства, приезжаю – куранты бьют, разливаю шампанское, мы с женой выпиваем, я целую её и сына и уезжаю обратно на дежурство в гарнизон флотилии.

А дочь родилась в 1992 году, когда я уже работал врачом-невропатологом на берегу. Мы с женой и с сыном жили в однушке, а когда Даша родилась, переехали в освободившуюся квартиру начмеда флотилии, убывшего из гарнизона.

Жизнь была такая – чистый воздух, ветры, сезоны дождей, тайфуны и цунами комары, сбор папоротника и пустые полки в магазинах военторга…

«В 90-е мы с сыном собирали бутылки»

В 1994 году я с семьей поехал поступать в Военно-медицинскую академию в Питер, стал учиться на организатора медицинской службы флота. У нас была комната – Вера получила, когда работала в строительстве. Первый год был великолепным, а потом начались ЧП.

С лета 95-го нам стали выдавать зарплату раз в четыре месяца. К тому же тогда военным отменили бесплатный проезд в городском транспорте. Что было делать? Мы с сыном ходили и собирали пустые бутылки, тогда они ещё хорошо стоили. Сдал десять бутылок – купил батон, десяток яиц, два литра молока и семья один день прожила неголодной. Но десять – это минимум, собирали и по тридцать.

В благодарность сыну за то, что он собирал со мной бутылки и помогал выжить нашей семье, мы ему на дни рождения покупали «Лего». И я сказал: «Рома, пойми, что я тебе очень благодарен. Мы не умерли с голоду потому, что мы это делали».

Как-то я поехал на Московский вокзал с тележкой, и потом три месяца очень даже неплохо зарабатывал перевозом вещей прибывающих пассажиров. Местные грузчики меня в итоге выгнали, но за эти три месяца я понял, что жить можно. После этого мы с группой офицеров стали ездить в колхоз и разгружать машины с картофелем. И там нам давали с собой овощи и талоны, которые можно было отоваривать всю осень и зиму. Так и выжили до весны.

Жена очень хотела, чтобы я оставил военную службу. Но у меня тогда такой мысли не было. Когда ещё мама с папой отправляли меня в академию, они сказали: «Мы хотим, чтоб ты стал генералом». И я служил. Конечно, жене спасибо, многое из того, что я достиг, достигнуто её терпением: семья, воспитание детей – это всё было на ней.

Новая жизнь на Новой Земле

В 97-ом я закончил академию, началось распределение… Мне сначала предложили вернуться на Дальний Восток с перспективой стать начмедом Тихоокеанского флота – тогдашний начмед звал к себе заместителем. Мы с женой посоветовались и решили всё-таки на ТОФ не возвращаться.

А второе место, которое мне предложили, – остров Новая Земля. В целом я понимал, что после развала СССР мы уже не очень нужны, но всё-таки это ближе, чем Дальний Восток. Жену убедил, говорю: «Вы остаётесь в Питере, а я два годика послужу, а потом уже вместе или поедем в Москву – генерал меня обещал забрать (правда, потом, обещание не выполнил), или в Питере останемся».

В целом на Новой Земле была нормальная служба. Там я стал начмедом полигона. Гарнизон – 3000 человек. Служить, конечно, было несладко – Крайний Север, брошенный полигон (только сейчас его начали снова поднимать). Но в советское время там была создана мощнейшая инфраструктура – пятиэтажные дома, всё уютно, бассейн, стадион, дом офицеров, в котором и кинозал, и бильярдная… Там много чего было сделано, чтобы у людей «крышу не рвало», чтоб не начинали спиваться. Это специфика Крайнего Севера – нужно, чтобы всегда была возможность голову разгрузить. Но когда я туда приехал, это всё было в состоянии упадка, просто доживало, финансирования нормального не было.

В августе 1997-го я уехал служить на Новую Землю, а в мае 1998-го побывал в первом отпуске. Наша семья съездила на юг отдохнуть. Я жену и детей одел, купил диван, телевизор… Потратил все отпускные. И только возвращаюсь на службу, как случается дефолт. На полигоне уже никто ни копейки не получает. Денежное довольствие упало в 5 раз. Того, что высылал семье, хватало только на еду, на отпускные раз в год можно было как-то одеть жену и детей.

И вот на фоне этого произошли события, которые показаны в документальном фильме «Террористы с ядерного полигона». Правда, там не показано, как всё началось…

«Начмед, выходи! Рыпнешься – расстреляю»

Ребят с Кавказа часто отправляли служить подальше, чтобы они не могли сбежать. И на Новой Земле их было человек 200-250. А из той группы, что устроила теракт, двое оказались участниками чеченских событий – по молодости, лет в 15-16 воевали на стороне боевиков. Они скрыли эти факты и ушли служить в российскую армию.

А на полигоне эти пятеро занимались тем, что шантажировали получивших деньги перед дембелем, подходили и говорили: «Отдавай все деньги, или я скажу начальству, что ты меня бьёшь, вот у меня синяк». Кто-то из дембелей не выдержал и сам сообщил об этих делах начальству. Этих пятерых отправили на гауптвахту. Они там вечером обсуждали план побега – рисковые ребята решили захватить самолёт.

Содержали их не как преступников, а как посаженных за общие проступки – таких выводят на работы. Это был период года, когда снега нет. То есть полярная пустыня, цветочки цветут – красивый ландшафт. Они убирали мусор, ставили столбы.

И вот эти пятеро убили часового, забрали его автомат. Это было в субботу утром, 5 сентября, приблизительно в 8-30. Я был в госпитале, там шла подготовка к зиме, в этот день я должен был идти на доклад к начальнику полигона. И вот я спускаюсь, а тут эти ребята заходят. Один из них берёт меня на прицел и говорит: «Начмед, выходи! Ты не думай, я не шучу, рыпнешься – расстреляю».

У меня машина была санитарная, ЗИЛ с кунгом (кузовом), он меня туда сажает и начинает: «Это захват. Вызывай своего водителя, мы сейчас поедем на Рогачёво». А в Рогачёво – аэропорт, откуда самолёты летают на континент и обратно. Это всё буквально за две-три минуты произошло, я даже сообразил не сразу, что происходит – мысли были о докладе.

Трое из них садятся в машину, а нас с водителем, сержантом Клементьевым Серёгой, сажают в кунг. Пока ехали, один из террористов, что были с нами, рассказывает: «Ну, что, подполковник, я таких знаешь сколько расстреливал… Вот мы сейчас порешили часового, ты следующий – только рыпнись». И показывает штык-нож, которым они убили часового. Царствие ему Небесное, воин Евгений, я за него теперь молюсь.

А тогда – сижу и думаю, что надо что-то делать. До Рогачёво ехать минут 20. Я испугался, конечно. Прикинул расклад сил: «Да, Руслан Палыч, погибать-то не стоит. Кто твою семью кормить будет? Надо что-то придумать…» И дальше сижу и читаю про себя «Отче наш», и ещё молюсь: «Господи! Подскажи, что делать?!»

Тут в кунг заходит самый крутой из них, говорит: «Ну, подполковник, тебя расстрелять надо, конечно, ты никому не нужен. Надо захватывать школу. Мы сейчас едем к школе и с детьми потом захватим самолёт». В школе было человек 10 учителей и где-то 50 детей. И вот он продолжает: «Мы вас всех в самолёт загрузим, а тебя, подполковник, если останешься живой, спустим на парашюте где-нибудь в горах Кавказа» – ну, шутки такие.

Приезжаем в Рогачёво. Выводят нас, кто-то с автоматом остаётся с нами, кто-то уходит – у них был план тихонько зайти в школу. Мы стоим, а мимо проходят офицеры. Террорист, который остался, поглядел в их сторону, в этот момент я как ускорился!

До ближайшего здания метров 70. Слышу только сзади щелчки – он перезаряжает автомат, а другой ему говорит: «Да ты что? Пусть бежит!» Забежал за здание и только тогда понял, насколько было опасно, эмоции пошли. То есть где-то в без десяти девять меня захватили, и где-то в полдесятого я уже от них сбежал.

Забегаю в медсанчасть авиационную, к телефону – начинаю докладывать, а оперативники ещё не сразу верят: «Да ты, что, напился?» Ну, пробежать 70 метров, да ещё в такой ситуации, потом сразу по телефону говорить – конечно, у меня дыхание сбивалось. Но потом всё-таки поверили. И уже началось движение – стали окружать школу, приехал начальник полигона, контр-адмирал Виктор Владимирович Шевченко. А остальное в целом известно – служба безопасности потом всё описала.

Господь дал мне жизнь. В той ситуации мне было нелегко. Но меня Бог услышал. И я думал, почему? Ведь я недостоин. Я был крещеный, носил крестик… Но никогда до этого к Богу не обращался. Потом я понял – тогда, в 1998 году, Господь так спас детей и учителей.

Два Романа

Моё крещение произошло в 1990 году. Я был счастлив, что закончил «автономку», счастлив, что сын родился. Мы с Верой и Ромкой тогда поехали в отпуск к моей тёще. Приехали, она говорит: «Надо покрестить ребёнка». И меня спрашивает: «А ты крещёный?» Отвечаю, что нет. Она говорит: «Давайте сделаем так: ты, Вера и ваш сын вместе покреститесь».

Мы приходим в храм в честь Покрова Пресвятой Богородицы, там отец Михаил, дай Бог ему здоровья, крестит нас. Сына крестят Романом. Ему два годика было, а он батюшке говорит: «спасибо». А я по паспорту Руслан. Отец Михаил говорит: «Ну, будешь и ты Роман». Через год в этом же храме мы с Верой обвенчались.

А фактически моё духовное развитие началось после вот этих событий на Новой Земле. И для меня было очень важно ощущение связи с прошлым, когда я стал молиться за усопших.

В 90-е, когда наша семья жила в Питере, мы водили детей в храм. Но сам я впервые по-настоящему задумался о Боге позже. А когда в 2002 году уволился, мы стали вместе ходить в церковь. Сейчас дети стали взрослыми и сами занимаются вопросами своего духовного развития, но они верят и знают Бога, бывают в храме.

Ужасный Дед Мороз

Я бы вообще офицерским жёнам поставил памятник, они этого достойны. В первую очередь благодаря им в этих семьях дети вырастают и становятся нормальными людьми. Если на гражданке в семьях между мужем и женой нагрузка, как правило, распределяется поровну – всё-таки они каждый день общаются, решают вопросы, то, например, когда я служил на Новой Земле, Вера принимала решения сама. Да, я их финансировал. Но они были здесь, а я – далеко. Соответственно, семья держалась, благодаря жене.

Конечно, они по мне скучали. Вера хотела поехать на Новую Землю, но я не хотел их туда везти. Там нельзя им было находиться, там очень тяжело. Всё живое появляется на три месяца: вот гуси прилетают – вот гуси улетают, Гольфстрим греет… А так болезни разные, зубы портятся… Отсутствие нормального питания – консервы в основном.

Даша была маленькая. Когда я уезжал обратно на службу, она передавала через меня письма Деду Морозу – я же вроде как там рядом с ним где-то…

Но были периоды, когда я больше общался с детьми. На Дальнем Востоке, например, когда я ушёл врачом на берег. Я вспоминаю: Роме два года, Новый год, Деда Мороза нет. Я надел вывернутый наоборот овечий тулуп, Вера сделала мне бороду из ваты, вышел в подъезд, чтобы зайти в квартиру с мешком и поздравить сына. Мой вид, конечно, отличался от привычного вида Деда Мороза, но это было все, что я за 5 минут смог изобразить. В подъезде народ просто замер в недоумении.

Постучал домой, Вера говорит: «Ой, Дедушка Мороз пришёл!», открыла дверь, сын испугался. Я ему:

– Ну, расскажи стихотворение, я тебе дам подарок.

Он смотрит мне в глаза и спрашивает:

– Ты – папа?

Я отвечаю:

– Нет, я не папа, я Дед Мороз.

Он поверил. Хотя мой Дед Мороз был ужасен.

Фактически всё воспитание было на Вере. Она сама любит русскую речь, учила с детьми стихи… Во время моего отсутствия она работала с ними постоянно. Благодаря ей они, например, выступали на конкурсах чтецов, Рома художественным словом владел в совершенстве. И до сих пор он так говорит, что я слушаю и думаю: «Вот Вера –прекрасная мама!» Даша пела в хоре имени Дунаевского. То есть я в них ничего не вложил, кроме финансов.

Снял погоны и вернулся в семью

В 2002 году я уволился, всё и стало налаживаться. Мне было 39 лет. Контракт закончился, и я ушёл, оставшись без льгот и прочего.

Обычно не увольняются в такой ситуации, служат до конца, до пенсии. А я понял, что должен выбрать семью, иначе ее просто не будет, если я ещё прослужу до 45 лет – чтобы получить от службы максимальную материальную выгоду: право на жильё, другие льготы. Но лучше бы я это понял в 1997 году…

В июле я приехал домой окончательно, снял погоны и окунулся в семейную жизнь.

И вот у меня началась жизнь отца, который каждый день дома, каждый день видит детей, они видят его. Конечно, с точки зрения детей это было не очень – появился ещё один, кто учит.

До сих пор есть проблемы из-за того, что с детьми я в их детстве недоработал. Особенно с дочерью. Она нуждалась в отцовском внимании, и те тёплые слова, которые я должен был сказать тогда, я говорю ей сейчас, когда ей 26 лет.

Рома более независим. Когда ему было 19 лет, на оставшиеся деньги мы ему купили комнату, и с тех пор он сам занимался своей жизнью. Получается, я постоянно был с ним, когда он уже оканчивал школу, поступал в университет. Мы, конечно, разговаривали. И я ведь предлагал сыну когда-то стать военным, он не согласился.

Он сейчас говорит: «Папа, я понимаю, что ты чувствовал». То есть раньше он меня не понимал, а в 30 лет он женился и стал осознавать, что такое быть мужем.

Я вот сейчас с детьми разговариваю и вижу, что они стали меня воспринимать. А когда я вернулся, то был лишним элементом в этой системе, ведь всё сложилось без меня. Чаще всего в семьях военных так и происходит – если ты всё время пропадаешь на службе, то семья складывается без тебя. И ты в эту семью вписываешься только благодаря жене, которая считает тебя своим мужем. Дети-то уже… ты ведь с ними не разговаривал подолгу, праздники вместе не праздновал.

Теперь говорю с сыном о том, как важна семья. Меняются названия государства, в котором мы живём, меняются политические режимы, правители. А семья остаётся. Все эти истории про «автономки», про Новую Землю – это, конечно, интересно, но жена и дети-то важнее.