Неглянцевая история знаменитой многодетной семьи

«Лайфхаков у нас для вас нет», — начинает свой рассказ отец Павел Когельман. У них с Марией Львовой-Беловой пятеро кровных детей, четверо приемных, а еще тринадцать находятся под опекой, но живут в доме сопровождаемого проживания. После того как Мария была назначена Уполномоченной по правам ребенка при Президенте РФ, семья переехала из Пензы в Москву. «Там мы были такая крутая, если так можно сказать, семья: многодетная, приемная — выделялись на общем фоне, — признается отец Павел. — А тут мы приезжаем и понимаем, что в православной среде мы достаточно среднестатистическая семья. Нам хвалиться и выделяться нечем. Трудно что-то такое придумать, чему-то научить, даже нам, скорее, можно поучиться». Супруга продолжает его мысль: «Я бы хотела на нашей встрече показать не глянцевую историю нашей семьи, а то, как мы преодолевали – криво, косо, как-то вообще непонятно — разные этапы, но в итоге — мы живем, у нас много детей, и в прошлом году наша семья отметила 18-летие».

Мария Львова-Белова с супругом священником Павлом Когельманом.

В рамках Клуба отцов Московского семейного лектория культурно-просветительского пространства «Фавор»  супруги рассказали о пройденном за эти годы пути.

Встречу провел руководитель журнала для настоящих пап «Батя» священник Дмитрий Березин. Публикуем текстовую версию беседы.

Проект реализуется в рамках конкурса грантов «Москва – добрый город» Департамента труда и социальной защиты населения города Москвы.

«Ничего не предвещало многодетности»

Отец Павел Когельман: Наверное, многие были в такой же ситуации, как я: обычная семья, два ребенка, и никогда у меня не было мысли о многодетности. Мы росли, получали образование, занимались спортом, в моем окружении у всех в семьях были один-два ребенка. И где-то я даже завидовал тем, кто единственный в семье, потому что им доставались все плюшки, которые появлялись, – компьютер, дэнди, — а мне все нужно было делить с сестрой.

Ничто не предвещало многодетности. Но у меня была такая установка: девушку, которая мне нравилась, с которой я начинал встречаться, потенциально я рассматривал как свою будущую жену. Мне не было интересно лишь бы повстречаться. Я не был православным человеком, у меня не верующие родители, и крестился я в 14 лет, а в основном многодетность, наверное, ассоциируется с православием.

Когда я познакомился с будущей супругой, я увидел многодетную семью, где она старшая сестра. Мы на свидания ходили — нам вручали коляску периодически: «заодно выгуляете ребенка». Я видел, что ее мама – домохозяйка, занимается детьми, а у меня родители работали. Я, честно говоря, не хотел своей жене такое будущее, чтобы она сидела дома, занималась детьми… Каждый же по своей семье строит представления, и для меня это было немножко необычно. Но победило, что это такой замечательный человек, в которого я влюбился, и понял, что, наверное, придется чем-то жертвовать.

«В 16 лет решила, что буду мамой»

Мария Львова-Белова: Да, я выросла в многодетной семье. Я не знаю, что такое жить одна. До 10 лет я была одна, очень долго просила у своих родителей братика или сестричку, и они как начали рожать – я думаю, зачем я вообще это просила? (улыбается) В этом плане мне легче: мое окружение – это было православное общество, где были многодетные семьи. Конечно, я грустила, когда все играли в казаки-разбойники, а я сидела на поляне с детьми, но быстро организовала процесс, и стала выстраиваться целая очередь из желающих понянчиться, а я в это время занималась своими делами. Ну, по факту ничего особо не изменилось в моей жизни, так все дальше и продолжается.

Что меня воспитывало? Моей любимой настольной книжкой была и остается на протяжении всей жизни «Под кровом Всевышнего». Книга о матушке, которая в советское время родила и воспитывала пятерых детей в православии. И мой любимый фильм — «Однажды двадцать лет спустя». Я в 16 лет четко определила, что буду мамой. У меня совершенно не было других вариантов, мне вообще было неинтересно все это образование, работа. Я знала, что выйду замуж, рожу много детей и буду сидеть дома.

Любое мое общение с мужчинами начиналось так: «Сколько ты хочешь детей?» Если меньше трех – второго свидания не было. Потому что, зачем? Когда я отца Павла спросила, сколько он хочет детей, он ответил: «Ну двоих, но для тебя, ладно, троих». Я подумала, ладно, хорошо…

Вот сейчас часто, когда общаешься с детьми-подростками из семей, где много детей, они говорят, как сложно, когда у тебя нет свободного времени и ты все свободное время проводишь с братьями и сестрами. А меня родители воспитали, что это «твоя сила», это «твоя мощь»: «Нас завтра может не быть, а твои братья-сестры с тобой будут всегда». И я понимала, что в горе мы все вместе плачем, в радости мы все вместе радуемся. Друг за друга. Это такая внутренняя установка, которую родители в нас смогли воспитать.

Когда к нам приехали журналисты снимать семью моих родителей и спросили 16-летнюю меня, кем я хочу стать, я ответила: «Буду мамой, у меня будет много детей!» Они мне: «Как же, весь день в этих пеленках, распашонках?..» А я говорю: «Ну и здорово, это женское предназначение, я дальше буду двигаться по этому пути».

Когда я вышла замуж, я не знала, что такое готовить маленькими кастрюльками. Когда я первый раз сварила суп, у меня стояла ложка, потому что я не понимала, пропорции на двоих – это как вообще, это про что? Поэтому надо было скорее рожать, чтобы все восторжествовало и я могла спокойно существовать в своей семье.

Как тихий семейный мирок превратился в активную общественную деятельность

О. П.: И вот у нас началась обычная семья, где нас двое, но в перспективе будет больше. У меня была хорошая работа, я был программист, был достаток, мы ездили заграницу… один раз. И тут началось, что окружающие православные друзья родителей стали перешептываться: уже год-полтора живут, а детей нет, неправильно это. Меня это раздражало, не нравилось: чего они лезут в нашу семью? Но постепенно мы тоже понимали, что ребенок нужен.

Первого ребенка мы рожали вместе. Дочку. Хотя на сами роды меня не пустили (наверное, испугались, что я почти двухметровый упаду там, меня еще откачивать нужно будет). Но все равно, было ощущение, что я рядом с женой, там, где ей трудно, дышал вместе с ней, гладил по руке. Помощи как таковой не было, но это тоже важно. И когда потом друзья звонили: «Поздравляем, поехали отмечать», я отвечал: «Поеду домой». Я побыл с ней, увидел, насколько женщине тяжело это, какой это большой труд, и ехать куда-то праздновать не хотелось. Такой настрой был.

Второго ребенка мне передали на руки практически. Мальчика. Это было счастье, потому что любому отцу хочется мальчика.

И путь многодетности у нас был очень естественный. Через год у нас примерно дети рождались, жена занималась бытом, хозяйством, я работал. Все как-то так тихо и спокойно шло…

М.: Когда я забеременела, я была довольная и счастливая, и, помня, как мама вынашивала детей, понимала, что это совершенно обычная история, и я, вся такая смелая, первого и второго ребенка носила и до последнего пела на клиросе. Дочку родила прямо после Пасхальной службы. Я пела, мы разговелись, легли спать и отец Павел говорит: «Маш, только не сегодня», — а я понимаю, что сегодня. Сын – тоже довольно легкая беременность, легкие роды, все с отцом Павлом, все так душевно, замечательно. И такая гордыня появилась, что думалось, ну, уж третьего я прям сейчас быстро. А не тут-то было. Господь смирил.

Мы тогда уже начали заниматься какой-то общественной деятельностью, и у нас было мероприятие с сиротами, мы с ними по горам наскакались, и у меня случилась отслойка плаценты — еле спасли. Врачи говорили, что будут спасать либо одного, либо другого, но с Божьей помощью и меня, и ребенка сохранили.

Это история про такую материнскую гордость, когда кажется, что мы сейчас все сможем сделать прям здесь и сейчас, все же идет как по маслу, мы и в храм ходим, и молимся, и с чего вдруг нам Господь может попустить какие-то вещи. Это был такой переходный момент для меня, и то, что и меня, и ребенка спасли, подтолкнуло к тому, что захотелось сделать как можно больше для Бога. Это тоже в дальнейшем повлияло на то, что мы стали брать приемных детей.

Когда я выходила замуж, моя свекровь сказала моей маме: «Я очень боюсь, что твоя дочь повторит твою судьбу, поэтому я не очень за этот брак – она будет рожать детей, сидеть дома, их воспитывать». И был период времени, самый спокойный, когда я была настоящей мамой. Знаете, когда все по расписанию: кашка утром, в обед супчик, вечером купание, сказка, молитва и баиньки. Но через какое-то время мне это сильно надоело.

Я вообще по натуре человек такой, мне сложно с детьми играть в игрушки. Не знаю, как кого, а меня это прям раздражает. И каждый раз я чувствую, что я плохая мать: я не люблю играть в куклы с дочерью, возить машинку с сыном – ну как так-то? Так не должно быть. Мне было стыдно в этом признаться. Мне казалось, что если я кому-то об этом расскажу, то услышу: «Ну какая она мать вообще, как она так может?! Это же самое классное – играть с детьми!» Я очень люблю проводить с ними время, я очень люблю их обнимать, целовать. А это было для меня самое сложное. Но это был для всех нас благополучный маленький мирок.

После рождения второго ребенка у нас началась наша волонтерская деятельность. Потому что, мне кажется, самое крутое время, когда ты находишься в декрете и осознаешь, что у тебя есть огромное чувство любви, которое просыпается с рождением детей, и есть силы, желание дальше куда-то двигаться, и есть мысль, что вера без дел мертва.

Поэтому третий ребенок рождался, когда у нас уже была очень активная общественная деятельность. И мы с ним ездили в детские дома, он у нас сидел на горшке под флагштоком, когда мы организовывали детские лагеря для сирот. Он у нас такой «полевой» ребенок. Ребята из детских домов его катали на коляске, передавали из рук в руки — он был таким антидепрессантом для сирот. В общем, ему досталось по полной программе.

Дети, в которых нужно поверить

О. П.: Путь к приемному родительству — это такой многовекторный, многосоставный путь. Все началось с общественной благотворительной деятельности. Мы начали заниматься сиротами, детскими домами и через какое-то время поняли, что обычные конфеты и песни – это не то, что нужно. И тогда нам подсказали опытные люди, что нужно проводить что-то важное, что останется, чему-то их научить, дать какой-то навык. И тогда начались лагеря для ребят. Естественно, во время тесного общения кого-то ты выделяешь, кто-то к тебе привязывается, но речи о приемном родительстве не было. Был гостевой режим, когда волонтеры по договоренности с руководством детдома могли на выходные брать ребят, чтобы они могли получить опыт жизни в семье. К нам несколько ребят приезжали, видели, как мы живем. У нас появились друзья, которые брали детей. И так потихоньку формировалась готовность стать приемными родителями.

Это не было каким-то спонтанным решением. Но я скажу: я был против. (смеется)

М.: Я знала детей, знала их судьбы. У меня было ощущение, что если мы возьмем кого-то, то это будет предательством по отношению к другим. Потому что они все считали нас своими, а если мы берем в семью, то это уже совсем близко к себе.

Я много раз рассказывала эту историю, знаковую для меня. Мы приехали в детский дом, где живут колясочники, я кормила третьго нашего малыша в коридоре, а волонтеры играли с ребятами. И я смотрю, стоит парень без ног, прям половинка, подошла: «Ты один, я одна, давай мне детский дом покажи». У нас завязалась дружба, и один раз он мне позвонил: «Возьми меня в гости, я хочу поесть нормальной домашней еды». Мы с мужем посовещались – ну, почему нет, давай возьмем. Мы стали его брать периодически на каникулы, на выходные, и это было, с одной стороны, интересно, а с другой — тяжело морально. Потому что по ночам были бесконечные разговоры о его несостоявшейся жизни, о том, что после 18 лет он попадет в дом престарелых, что его родили наполовину, что он ненавидит своих родителей, которые его когда-то бросили, про дедовщину и про все. Это была гигантская волна боли от маленького подростка. Он мне говорил: «Я не знаю, что дальше». А дальше жизнь сложилась так, что он участвовал в нашем благотворительном концерте и с еще одним парнем танцевал брейк-данс без ног, мы это сняли и отправили на Первый канал. В итоге они победили в передаче «Минута славы», выиграли миллион, Владимир Владимирович жал им руки, Данила поступил в университет и сейчас это довольно успешная личность, работает у известных иллюзионистов, встречается со здоровой девушкой.

Как-то он приехал ко мне за рулем своей машины и позвал попить кофейку. И вот он говорит: «Ты знаешь, я долго думал, почему, когда мы с тобой тогда по ночам разговаривали, мне казалось, что жизни больше не будет, и почему вот так все сложилось? Я понял. Потому что ты в меня поверила, и я все время пытался доказать, что ты не ошиблась».

Для меня это было таким тумблером, который сработал, и стало понятно, что надо в них просто верить.

Мария Львова-Белова с Даниилом Анастасьиным

Помните, есть такая притча: мальчик идет по берегу моря и звезд бросает в воду. Ему говорят: «Ты же все их не спасешь». Он говорит: «Всех не спасу, а этих спасу». Да, мы не можем объять необъятное, не можем помочь всем, но кому-то — точно можем. Нам же Господь все дал: руки, ноги, здоровье, кому-то семью, кому-то финансовые возможности. А жизнь же короткая. Сегодня есть, завтра нет. И надо успеть.

Приемное родительство: Была обещана «малина», а оказалось все не так

М.: Мысли постоянно в голове крутились: сторонне как-то им помогаешь, а чтобы их в семью взять? И я так потихоньку начала мужу об этом говорить. Он говорил: «слушай, мы ездим, и так у нас много этого в жизни, они постоянно дома у нас тусуются, у нас родители просто изнывают, что у нас всегда табор и все не так, совсем в семью я не готов». А я говорила: «дорогой мой, представляешь, мы ребенка возьмем – новые смыслы, мы будем наполненными с тобой, да жизнь у нас будет вообще малина». В какой-то момент он сдался: «я против, но если тебе совсем так хочется, давай».

Мы прошли школу приемного родительства, и потом в конце итоговое психологическое тестирование, по которому выдали заключение, что мне категорически нельзя становиться приемной мамой. Это было так обидно. Ну, потому что мы в этой теме столько лет, мне казалось, я знаю все абсолютно. И тут такое заключение. И я думаю: буду теперь на всех встречах рассказывать, не верьте в эти психологические тестирования, все это бред, и все у вас получится. Но как же я глубоко ошибалась…

О. П.: Итак, мне была обещана малина, рай на земле, счастливая жизнь. Оказалось все не так.

Оказалось, этот человек, которому мы делали хорошо, подросток 14-летний (сейчас ему 20) занял все время, все эмоции моей супруги. Это можно было понять – первое время нужно его как-то отогреть, уделить ему максимум времени, одеть его, устроить. Но это был, конечно, перебор. Я, можно так сказать, ревновал. Мне было обидно за своих, наших, рожденных детей, которые недополучали внимания. Были вопросы, почему именно он, а не кто-то другой. Он кстати выглядел довольно уверенным в себе молодым человеком, он был социальный сирота, у него был папа, про которого он говорил, что любит. Если Марию он называет мамой, то меня он папой никогда не называл, даже речи об этом не шло, я для него был Паша, Павел. Он влился активно, от этого страдали наши родственники, потому что он заполнил всю жизнь.

Очень большую роль сыграли наши друзья, у которых на тот момент было двое рожденных и семь приемных детей. Как-то мы встретились с главой этого семейства, отдыхали, пили вино, и он мне сказал: «Слушай, ты справишься, и все будет хорошо». Потому что я ему признался, что больше не могу: «вот где это все уже сидит». При этом я понимал, что мы делаем доброе, хорошее, нужное дело. Большое спасибо этим людям и школе приемных родителей той же, потому что необходимы какие-то сообщества, где потенциальные приемные родители могут познакомиться с теми, кто это все прошел, имеет опыт, как преодолеть, и просто похлопает по плечу и скажет: «Да не переживай, все у тебя будет хорошо, вы справитесь».

М.: Дети приходят в семью по-разному. Когда меня спрашивают, как я отношусь к приемному родительству за деньги, я говорю: очень хорошо отношусь. Если я понимаю, что ребенок попал в семью, где он будет в безопаснсоти, обеспечен базовыми потребностями, будет чувствовать себя нужным, даже если там не будет какой-то сумасшедшей любви (которой может не быть, и в этом ничего страшного нет), это будет в любом случае лучше, чем детский дом, где то же самое за деньги, но где меняются воспитатели и непонятно, что с ним будет.

Но вот мой первый приемный ребенок был по безумной любви. Просто, вот знаете, ты его как будто родила, но он почему-то оказался в детском доме. Он как-то незаметно влился в нашу компанию волонтерскую, когда мы начали помогать определенному детскому дому. Я смотрела: прям вот мой и все. При этом я понимала, что у него есть родственники и отец, которого он очень любил и делал все, чтобы папе помочь, папу поддержать. Но в какой-то момент мы поговорили, и он сказал, что в целом не против пойти в семью. Не горел желанием, но «ладно, я попробую».

А для меня это была прям любовь. Мне захотелось додавать ему все, что он за 14 лет не получил. Мы его заваливали дорогими вещами (а у нас был не очень хороший достаток), сделали крутую комнату, и все свободное время я ему посвящала… Это главная ошибка: когда ребенок приходит в семью, кажется, что он должен быть на каких-то особенных условиях. Ты с ним сидишь по вечерам, вместо того, чтобы быть с мужем, укладываешь спать и радуешься, что он проходит этапы взросления, которые не мог пройти в детском доме. Ребенок попадает в те условия, где он себя чувствует комфортно, и начинает дальше расти. И вот для меня было шоковой терапией, когда я иду по комнате, он там с малышами на ковре валяется, играется, и вдруг 14-летний конь начинает кусать меня за ноги. У меня была паника. Но контакты с сообществом применых родителей очень помогают. Звоню, рассказываю, а мне: «о, кризис 3 лет, класс!» И я вспоминаю, как наши маленькие дети, не зная, как проявить свои чувства, пытались вцепиться зубами, показать, как любят маму-папу.

В общем, мы настолько вырастили эту пуповину, просто неимоверную, что он вообще без меня не мог. Я всегда должна была быть в поле его зрения. Настолько эта пуповина была крепкая, что в какой-то момент стала тяготить. Я вроде уже все сделала, отогрела, он бы должен влиться в жизнь семьи, а он не вливается и требует все больше и больше внимания. Когда ты ему его не даешь, он начинает истерить. А еще началась такая история, что ты ему, например, даешь денег на еду, а он их копит и папе относит. Ты для него все делаешь, дом создаешь, а он все время с оглядкой назад, потому что там его родственные корни, и там ему несмотря ни на что все равно хорошо, и он туда хочет, и это очень болезненно.

Поэтому в какой-то момент мы приняли решение, что нам надо… взять еще детей в семью.

О. П.: Вот тут я уже с большой радостью, уже реально хотел. Мысль была такая, что время, которое сейчас уделяется одному, можно будет уделить другим. Ну не то, что месть — это жестко сказано, но вот такое какое-то чувство. Да, мы не идеальны. И это были трое детей, которых мы уже хорошо знали, привыкли к ним по гостевым режимам, лагерям. Но с ними тоже оказалось непросто.

М.: Мы решили, что если они придут, то будет чуть легче. А стало еще сложнее.

Приемное родительство: к чему надо быть готовым

М.: Самое сложное было урегулировать их взаимоотношения с родственниками. У каждого своя сложная история, но они поддерживали отношения. Второй момент – это взаимоотношения с маленькими детьми. Потому что ты все время переживаешь, когда ты уходишь, а что там происходит. И это правда страшно. И я благодарна Богу, что Он как-то не допустил каких-то страшных вещей. Кроме того, меня предупреждали в опеке: зачем вы берете большую девочку, она у вас мужа уведет. А это на подкорку садится, и ты начинаешь это муссировать, а правда, половозрелая девочка, молодая. Много всяких разных искушений.

Но помогало то, что в какой-то момент мы выключили историю, что мы родители. Мы поняли, что у них есть родители или память о них, а мы просто значимые взрослые в их жизни и пришли, чтобы дать им максимум того, что можем. Репетиторов, теплоту дома, понимание, как устроен быт и жизнь в семье… Мы играть в родителей прекратили, а стали просто нормально к ним по-человечески относиться как к уже состоявшимся людям.

Важно понимать, что у них эмоциональный фон очень снижен. Ты подходишь обнимаешь, а дочка приемная, как солдатик, руки по швам. Я обижалась: «Я что, тебя как-то не так обнимаю?» А она говорит: «А я не знаю, что это такое, я не умею». Она была такая тихая и спокойная в детском доме, глаза в пол, такая вся смиренная. А тут вдруг начала истерить, характер проявлять. Мы что-то не то делаем? Нет, это она проснулась. Она же была как в летаргическом сне, когда ты бережешь свои эмоции, потому что понимаешь, что они никому не нужны. А тут можешь все эти эмоции начать проявлять.

Казалось бы, этот экшн, который появляется в вашей жизни, ненормальный, но он имеет объяснение. Когда ты начинаешь это понимать, ты по-другому к этому относишься. Поэтому приемное родительство не может быть без сопровождения, без подготовки, без людей, которые просто тебе скажут: слушай, я это пережил, это нормально, это пройдет. И сексуализированное поведение, и клептомания, и еще много знаковых моментов, которые бывают у приемных детей и которые, на самом деле, имеют объяснение и с ними можно работать.

Приемная семья и опека подразумевают, что вы по факту воспитатель, заключивший договор с опекой. Ребенок не становится вашим, вы осуществляете за ним присмотр, уход, вас контролирует опека, она проверяет расходование средств на этого ребенка. Зато по совершеннолетию у него есть квартира, и он имеет все льготы, положенные детям, оставшимся без попечения родителей. Усыновление предполагает, что вы воспитываете ребенка как своего кровного. Через суд оформляются документы – и у вас свидетельство о рождении, в котором написано, что вы родитель. Вы можете поменять дату рождения, фамилию. У вас нет никакого контроля со стороны органов опеки, никто в вашу жизнь не приходит. Есть возможность тайны усыновления, к которой я очень плохо отношусь, потому что общепризнанно, доказано, что рано или поздно ребенок обо всем узнает. И травма, которую он получает во взрослом возрасте, несовместима с тем, как вы эти отношения выстраиваете на протяжении его взросления. Есть куча разных историй и вариантов, как это объяснить в соответствии с возрастом. Тогда он понимает, что он все равно родной. А когда он узнает, что усыновленный во взрослом, подростковом (как правило) возрасте, в 90 % случаев начинается трэш, и он воспринимает все это как предательство и отношения прерываются.

А что касается наших приемных детей, у нас тоже была история, когда с дочерью мы прервали все отношения. Она просто хлопнула дверью и ушла от нас, как только ей исполнилось 18. Мы три года не общались вообще. Я по соцсетям видела, что у нее происходит, знала, что она вышла замуж, ей дали квартиру. Я ее держала в поле зрения, знала, что у нее две старших сестры, которые ей помогали.

Это я к тому, что приемных родителей нельзя оценивать, плохие или хорошие. Каждая история индивидуальна. В одной семье с одним укладом жизни могут быть разные последствия.

Через три года мы с дочкой помирились и сейчас продолжаем поддерживать отношения. А когда я пришла к ней домой, увидела, что у нее даже тарелки стоят те же самые и так же, как у меня. И я подумала: слава Богу, значит, все не зря.

Мария Львова Белова и священник Павел Когельман с родными и приемными детьми

Дети, которым чего-то «недодали», и их «достаточно хорошие родители»

О. П.: Помимо приемных у нас родились еще двое дочек – так называемые «последыши», мои отдушинки, моя радость. Они бегут к тебе, когда приходишь со службы вечером, обнимают, говорят: «Папка, я тебя люблю». Им 7 и 4. И после всего, что мы уже рассказали, 4-5 детей – не принципиально, не страшно. Это тоже все было естественно. И здорово, что это дочки, хоть и считается, что отцы хотят сыновей. Меня переполняют чувства, когда я вспоминаю этих заек, они такие замечательные. И, оглядываясь назад, я не понимаю, как я мог раньше не хотеть столько детей, когда говорил один-два?

Любовь к детям не делится, а умножается с каждым ребенком. Нельзя сказать, что когда рождается очередной, из-за этого кто-то из детей недополучит чего-то. Это не так совершенно. И это проверено не только нами.

М.: Я когда-то услышала выражение: «достаточно хорошая мама». Не знаю, знаете вы или нет. Есть пять позиций, если вы выполняете которые, вы достаточно хорошая мама.

Как и любая мама, я всегда живу с чувством вины, что я недодаю, недолюбливаю, не уделяю должного внимания. Одна мама, у которой один ребенок и она его с утра до вечера за ручку водит по секциям и везде, сказала мне, что тоже живет с таким же чувством вины. И я подумала: ну и чем мы отличаемся?

Достаточно хорошая мама – пять пунктов:

— ребенок накормлен, одет, обут;

— он в безопасности и понимает, что не происходит ничего страшного для него;

— он получает образование;

— ты его не отталкиваешь, когда он хочет получить твою ласку (вот он подошел, тычется в тебя – его надо обнять, даже если ты очень сильно занята);

— ты иногда можешь с ним поговорить.

Все, пять пунктов. Это прям научное исследование.

И если ты по-другому не можешь, то вместо того, чтобы жить все время с чувством вины, получай удовольствие от того, что происходит.

Главное, что я использую как многодетная мама, очень сильно занятая работой, — все время обнимаю. Где застала, там и обнимаю. Потому что в следующий раз можешь нескоро застать.

Еще я всегда знаю, где мои дети, кто куда их везет, как они перемещаются. Даже если я на каком-то совещании важном, я всегда беру трубку. Я в этом плане совершенно сумасшедшая. Я могу не знать каких-то деталей их жизни, но я точно знаю, где они. И они знают, что если ты не отзвонился, то мама сходит с ума. Лучше сразу приходить и голову пеплом посыпать.

И есть еще такая японская фишка, которую я взяла на вооружение. 15 минут на каждого ребенка. Но только ему. Есть проблема личного контакта, когда в семье все галдят «мам, мам». Поэтому надо находить 15 минут на каждого хотя бы раз в неделю. Мы ходим в какое-нибудь кафешку, или идем гулять вдвоем, или просто уходим в комнату.

О.П.: Часто обнимать, говорить, что любишь детей, важно, но тут еще важны однополые родительские отношения. У меня два сына, и я могу им дать то, что не может дать моя супруга. У меня сын просто фанат рыбалки. Я в детстве когда-то любил и не думал, что во взрослом возрасте мне придется опять этим заниматься. Он меня тащит, и я очень рад, потому что это то время, когда мы можем побыть вдвоем. Берем с собой младшего сына, хотя он не так любит, но все равно он с нами. Я очень люблю с детства, с юности туризм, какие-то походы, палатки, байдарки. Сейчас мы вечером ходим на турнички, пробежки. И такие именно мальчишечьи вещи нас очень объединяют.

А дочкам отец может дать, наверное, объятья, слова о любви и формирование правильного отношения к будущему супругу. Девочки на примере отца учатся, что такое бережное отношение, забота. И если это отец заложит, то, хочется надеяться, дочка выберет человека, который будет ей давать похожие отношения, эмоции, который будет ее ценить.

У нас есть в семье какие-то традиционные занятия, которые время от времени мы повторяем и которые нас тоже объединяют. Например, лепка пельменей, когда вся кухня в муке, все дети в муке, а младшая дочка хватает сырое тесто, потому что боится, что сейчас уберут, заморозят, не дадут. Примерно раз в неделю мы практикуем пиццу, ставим самовар. У нас есть хлебопечка, хотя сейчас хлеб можно купить, но нам нравится, что аромат на весь дом и дети бегут его доставать. Такие элементарные вещи, приятности нужны и важны всей семье.

На нашей территории мы разрешаем, чтобы дети с друзьями смотрели кино, даже какие-то чипсы заказывали с лимонадом. Мы знаем, что все в целом будет нормально, а у них есть такая возможность побыть взрослыми, так скажем.

Была ошибка с первой дочерью – мы в нее хотели все вложить, чтобы она была развита во всех направлениях. Она прошла нулевой, минус первый какой-то класс музыкальной школы, первый, второй – и потом возненавидела эту музыкалку. Потом мы водили ее на вокал, в художку… В конечном итоге, она нашла, то что ей нравится и куда она ходит с радостью. А мы на остальных детях уже поняли, что не надо заставлять. А найти, что им нужно, думаю, реально.

М.: Нам иногда кажется, что дети нас не понимают. А может быть, мы просто с ними не до конца честные… Я с детьми сажусь иногда и им рассказываю, чем я занимаюсь, почему я уезжаю. Так у детей появляется ощущение, что они тоже в вашей жизни, они помогают вам реализовываться, что ваша жизнь, это не только они, но что-то еще большое, важное, глобальное, в чем они тоже принимают участие.

А когда меня спрашивают, как мои кровные дети относятся к теме приемного родительства, я рассказываю историю, как была в приюте и видела там девочку — прям наша! Приехала домой и мужу говорю: «Дорогой, я девочку нашла!» Он теперь спокойно уже воспринимает: «Ну, девочку, значит, девочку, но ты со старшими-то поговори». Дети были в это время в лагере. Я им звоню: «Дети, была сегодня в приюте, там девочка такая…» И дочь моя старшая, даже не дослушав, кричит: «Ребята, у меня будет сестра!» А сын: «Мам, а где она будет жить?» Я отвечаю: «Ну, сынок, придется тебе пока в отдельную комнату не переезжать…» А он: «Ну, хорошо». Но с девочкой не сложилось – Господь так управил, что мы нашли ее отца, который не знал о ее существовании, и он ее забрал. В общем, наши дети в этом живут, и для них это нормально, они к этому спокойно относятся.

При этом важно, чтобы мы на наших детях не реализовывали свои амбиции. Такое же часто происходит. Из серии, что в музыкальную школу, потому что занималась мама. Мальчишки на рыбалку, потому что папа любит. И вот мечта — МГУ, журфак. С дочкой поговорили, она в целом не против. А как-то смотрим фильм, и там мальчик кончает жизнь самоубийством, потому что ему папа не разрешает стать актером. Я смотрю, а дочь сидит плачет. Вот так выяснилось, что она мечтает на актерское поступать! Оказывается, она года два назад аккуратненько тему закинула, а мы: «Нет, ты что, и близко такого быть не может». И она как послушная дочь побрела туда, куда сказали. А внутри-то это сидит… Теперь мы подумали и решили: давай, доча, дерзай, а дальше — как уж будет. Важно слышать, что говорят дети.

Есть такой принцип, когда ты можешь дать что-то незначительное, дай. Потому что когда будет что-то очень существенное, ты сможешь сказать: «Я тебе в тот раз уступила, уступи ты мне сейчас». Этот принцип тоже надо использовать.

Вместо заключения: семейная жизнь как череда кризисов

М.: Еще один важный момент – уделять время себе. Счастливый ребенок – это ребенок, у которого счастливая мама. Надо, чтобы в вашем графике было время для встречи с самим собой. Надо на это вообще не жалеть. Все, что тебя наполняет – ставишь себе в график час. Меня, например, наполняет время с мужем. Мы говорим: «Дети, извините, сейчас время для мамы с папой, нас не кантовать». Это воспитали мои родители, у нас в семье всегда было принято, что есть время родительское.

О.П.: Время супругам друг для друга находить очень важно. Я как священник сейчас часто сталкиваюсь, когда люди приходят и говорят, что есть проблемы в семье. Я спрашиваю: «А как часто, когда вы с мужем общаетесь?» — «А мы не общаемся… Пришел, я ему ужин разогрела и все». Это ваш первый любимый, вы его выбрали на всю жизнь, когда не было детей и были только вы вдвоем, и, когда дети вырастут, вы опять вдвоем останетесь. Это время катастрофически нужно каждой семье, каждой паре, которая хочет сохранить отношения. Это могут быть разные занятия — сериал посмотреть, куда-то пойти погулять, кофе-чай-вино попить, но они обязательно должны быть.

И надо супругам обязательно проговаривать проблемы, не копить их. Мы все это знаем, но забываем. Надо говорить: «Мне это трудно, давай по-другому». Мне это очень помогает в трудных моментах. Я говорю: «Слушай, Маш, я не могу! Чем-то можно поступиться, а вот это — я не могу. А как иначе мы можем попробовать?»

М.: На самом деле, семейная жизнь состоит из постоянных кризисов, не бывает семейной жизни без проблем. Важно просто понимать, что любовь имеет такое свойство – возрождаться.

Вот мы, например, ссоримся, и отец Павел говорит: «Так, идем на свидание, пошли гулять». И мы идем такие злые друг на друга, как-то там через силу разговариваем, и вдруг мысль: «А чего я? Он же вон у меня какой хороший».

Надо понимать, что так у всех, и надо через силу заново строить отношения, налаживать их, даже когда совсем не хочется. Господь управит, что эта любовь возродится с новой силой. Такая цикличность. Чувства были на одном уровне, а потом еще больше и еще больше. Думаешь: «Ну куда еще больше можно любить?» А потом — хоп — и понимаешь, что вообще открылось что-то неимоверное. А потом — хлобысь — опять какой-нибудь кризис.

О. П.: У каждого в жизни есть кризисные ситуации, когда кажется, что это уже все. И вера — это то, что помогает тебе преодолеть, когда нет сил и не видишь смысла. Тут я, наверное, не открою какую-то Америку. А еще очень помогает переосмысливать, смотреть на проблему другими глазами. Вот с первым приемным ребенком был сложный период в жизни, но было понятно, что мы можем дать ему то, что никто больше не даст. Нужно переключиться с себя и своих переживаний о том, как плохо, на то что нужно сделать, и помолиться: «Господи, укрепи меня там, где я сам не вывожу».