Сергей Шмеман: «Отец был очень открытым человеком»

Протопресвитер Александр Шмеман не нуждается в особом представлении. На его трудах по литургике и истории Церкви, на его проповедях воспитаны многие православные христиане нескольких поколений в России и других странах. Сам отец Александр в России так и не побывал. Он родился в независимой Эстонии в 1921 году, откуда семья его родителей переехала во Францию, там вырос, получил образование и принял священный сан, а в 1951-ом вместе с семьей по приглашению протоиерея Георгия Флоровского переехал с США, где и скончался в 1983 году.

Его сын Сергей Шмеман – писатель и журналист, редактор «International Herald Tribune», ранее — корреспондент «Associated Press», директор бюро и редактор «New York Times». В качестве корреспондента «Associated Press» он с 1980 года несколько лет работал в тогда ещё советской России. В настоящее время Сергей Александрович с супругой проживает в Париже, но в нашей стране он бывает регулярно. Ощущение себя частью России передалось ему от отца:

— Отец был очень открытым человеком, допускал многое. Но в церкви, в алтаре он был очень строгим. Это уже такое важное дело, что тут всё должно быть безошибочно.
С другой стороны, его вера допускала полную свободу. Нас в детстве ни к чему не принуждали. Мы ходили в церковь потому, что это было естественно, приятно, с ним это было весело. Когда я был совсем маленьким, мне с ним было весело, он был очень хорошим отцом.

Но у меня ощущение, что с отцом я познакомился лично, когда уже сам стал немного задумываться, читать разную литературу – и он начал интересоваться моим мнением. Помню, как мы стали ходить вместе на русские фильмы и потом долго их обсуждали. Или когда мы вместе встречались с русскими, выехавшими из СССР. Позже, когда в начале 80-х годов я стал работать в России, он очень этим интересовался, и казалось, что вот теперь мы будем ещё лучше понимать друг друга, но как раз тогда он заболел и потом умер – так что мы не успели…*

Сергей Александрович Шмеман поделился с «Батей» воспоминаниями о своем детстве, молодости и взаимоотношениях с отцом.

Сергей Александрович Шмеман. Фото: Правмир

О семейных традициях

— Есть ли какие-то семейные традиции, которые вы переняли от родителей и перенесли в свою семью? Можно ли сказать, что это традиции русские?

— И во Франции, и в Америке мы дома говорили по-русски. Все праздники – Пасху, Рождество и другие – отмечали по-семейному. Бабушка и дедушка в Нью-Йорке ещё ставили настоящие свечи на ёлку, от чего американцы чуть ли не падали в обморок, боялись, что весь дом сгорит. Мы пели русские песни.

Понемножку в нашу семью проникали традиции и американские. Отец очень любил День благодарения – мы как-то его освоили, в этот день у нас была Литургия. Отец считал, что это просто праздник благодарности, в котором нет никакой идеологии.

Но домашние русские традиции всё равно сохранялись. Особенно это проявлялось летом – у нас была дача в Канаде, на озере (она есть и теперь). Там собиралось очень много родственников, друзей, была построена часовня. Всё это напоминало русский деревенский приход. Ходили Крестным ходом, благословляли воду, фрукты и так далее… Но когда ты ребёнок и растёшь в этой атмосфере, то не думаешь, русское это или не русское.

Когда я уже пошёл в школу, то увидел, что другие семьи живут иначе. Мы ещё тогда в Церкви жили по старому календарю, и я уходил из школы, чтобы праздновать Рождество. Или если Пасха у нас не совпадала, то я уже с четверга в школу не ходил. А многие в Америке любят с нами праздновать – на Пасху во все православные храмы приходит очень много американцев, иногда людям даже не хватает места.

Мои дети в русские традиции вовлечены, но меньше, внуки – ещё меньше. Так что понемножку наша ассимиляция продолжается. Но вот в июне мы привозили внуков в Питер, двух мальчиков больших уже, и им всё показывали, старались им объяснить про их корни.

— Какая-то картина из вашего детства, связанная с отцом, впечатление…

— Столько воспоминаний… Много ярких моментов было. Я часто прислуживал на Литургии. Отец Александр в алтаре умел всех мальчиков организовать, учил, что, когда и почему надо делать. Когда я подавал кадило, приближался к его руке – и всегда был очень приятный запах. С одной стороны, от кадила, с другой стороны, запах одеколона. До сих пор я чувствую, как подхожу к отцу…

О культуре

— В недавно вышедшей книге «Основы русской культуры» есть слова отца Александра о том, как Пушкин воспринимал культуру и жизнь вообще, о его принятии сотворённого мира, в котором изначально всё «добро зело». Судя по известным высказываниям отца Александра и воспоминаниям знавших его людей, это восприятие жизни было присуще и ему самому. А вам оно передавалось?

— Да. Отец очень много и очень быстро читал, и у него была удивительная память. Цитаты из русской литературы всё время были у него на языке. Культура всегда занимала в его жизни огромное место, но она не отделялась от остальной жизни. И эта новая книга для меня очень важная потому, что там объясняется это единство культуры, веры и свободы.

Отец очень тонко понимал поэзию. Помню, как он читал Блока, Ахматову, других поэтов Серебряного века, потом Бродского – всё это было для него прикосновением к творческой правде, которая у него соединялась с верой, правдой Божественной, с внутренней свободой и красотой. Так что всё это в его жизни играло позитивную, радостную роль. Особенно это было заметно летом, когда он писал свои книги – тогда он и больше читал.

— Как пример вашего отца, его служения повлиял на ваше отношение к делу, которым занимаетесь?

— Конечно, когда я был мальчишкой, я был уверен, что тоже буду священником. Это логично, когда растёшь в доме священника, тем более, очень известного. Это казалось естественным – пойти по стопам отца. А когда я стал старше, то, как бывает у молодых людей, когда отец известен в своей профессии, немножко опасаешься пойти за ним, думаешь, что будут с ним сравнивать, и возникает желание пойти своим путём. Что я и сделал с его благословения и при его полной поддержке.

Отец интересовался вообще всеми сторонами жизни. Наша жизнь не ограничивалась Церковью, хотя всё воспринималось через церковный взгляд и всё было единой радостью. В том числе и литература, которую он так любил, и фильмы, на которые мы ходили. Всё было нам открыто, и не было такого чувства, что нельзя уходить и делать что-то в миру. Наоборот, когда я стал журналистом, мой отец был очень рад и даже сказал: «Если бы я не был священником, я бы тоже, может быть, стал журналистом». Тем более что я собирался писать на социальные темы.

Так что мой выбор не был уходом во что-то чуждое и непонятное отцу – он читал газеты, следил за новостями политики и культуры. А когда я начал работать в России, для него это было особенно важно. Хотя он умер на второй год моей работы здесь. Но когда я попал в Россию, он меня расспрашивал беспощадно о том, что я делаю, что я вижу, читаю, и он был очень доволен.

Отец Александр Шмеман с сыном Сергеем

Об эпохе

— Ваша молодость пришлась на 60-е годы, когда в культуре, в политике, в социальной сфере происходили огромные перемены. Вас лично это как-то захватило? И как относился к этому отец Александр?

— Конечно, захватывало. Это были удивительные годы. Как раз тогда я заканчивал школу и поступал в университет. Молодость, свобода. Всё менялось, это была настоящая общественная революция, во многом она переходила грани, но мы в этом жили. Появились «The Beatles», другая новая музыка. Это было огромное волнение – и все переживали этот момент истории, все что-то в нём видели. Для каждого человека в этом было что-то своё. Думаю, так же и для отца Александра.

Мы всё это обсуждали. Конечно, кое-что его, взрослого человека, немного пугало. Но для нас, для молодёжи – для меня и моей супруги – это было важно, и мы рады, что всё это пережили. Трудно объяснить теперешней молодёжи, что это значило… Сейчас как старики мы вспоминаем то время с некоторой ностальгией.

— Вы знакомились с людьми, приезжающими из России в США на постоянное место жительства. Чем семьи этих людей отличались от людей вашего круга?

— Разница была огромной. Люди, которые теряют свою страну – я знаю это и по нашей семье, со мной лично такого не происходило, но мы читали воспоминания старших, – переживают огромный шок: всё меняется, впереди неизвестность. И когда люди приезжали, они страдали от потери, у многих было ощущение, что их вышвырнули. А мы уже жили в Америке, и нам всё было привычно и понятно.

Но у этих людей, особенно если это были люди молодые, появлялись и новые возможности, которые они не всегда могли увидеть. Я помню, мы с женой помогали Бродскому, когда он только приехал. Для него было новым всё – те же банковские операции. В СССР были сберкассы, а в Америке абсолютно другая система. И к этому добавлялась потеря – для Бродского было мучительно не слышать русский язык, русский поэт должен его слышать, эту музыку, этот звук. Он от этого страдал и перешёл на английский язык во многом – но не в стихах.

Мы говорили с приезжающими о России. Отец слушал людей и пытался понять, чем живёт та страна, из которой они оказались исключены. И для него эти встречи были возможностью почувствовать Россию, в которой он никогда не был.

* Фрагмент выступления Сергея Шмемана на презентации книги «Основы русской культуры», в которую вошли обнаруженные несколько лет назад тексты бесед отца Александра на радио «Свобода» в 1970-1971 годах, в Санкт-Петербурге в декабре 2017 года.