Владимир Лучанинов. Научить ребенка верить – как?

В издательстве «Никея» выходит много красочных, интересных книг, рассказывающих детям о Христе и о святых, о Церкви и молитвах… А в 2016 году появилась книга, рассказывающая ребенку о самой сердцевине церковной жизни – о Литургии.

Автор книги Владимир Лучанинов – главный редактор издательства «Никея», богослов по образованию, алтарник в храме. Но одно дело делиться опытом и говорить о Евхаристии с взрослым читателем, и совсем другое – с маленьким. О том, как создавалась книга, как учить детей вере, о своей семье и воспитании пяти дочек Владимир Лучанинов рассказал «Бате».

Владимир Лучанинов родился в Москве в 1976 году. Учился в Московской государственной академии печати, окончил Богословский факультет Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Занимался предпринимательской деятельностью. Работал в сфере книгоиздания. С 2008 года учредитель и главный редактор издательства «Никея», вдохновитель и разработчик большинства издательских проектов, автор нескольких книг. Женат, отец пятерых дочерей.

Как дети папину книгу редактировали

— Книга – результат личного опыта, так ведь?

— Тема эта мне близка, я ведь тоже пытаюсь рассказывать своим детям, что такое Евхаристия и зачем каждое воскресение мы стараемся к ней приобщиться. Ведь для маленького человека участие в чем-либо должно быть тоже осмысленным. Конечно, ребёнок вместе с родителями будет ходить в храм просто потому, что так надо. Но если нет у него собственной мотивации — рано или поздно эти походы станут для него обременительными. Уже после семи лет дети начинают обобщать происходящие с ними события, задавать вопросы не только «почему», но и «зачем?».

В. Лучанинов, худ.: Анастасия Новик. Изд-во «Никея», 2016 г.
Не очень много текста, яркие картинки – книга выстроена так, чтобы ребенок мог легко воспринять информацию.

Можно просто сказать: «завтра будем причащаться», но если пойти дальше и сказать: «причастимся Телом и Кровью Иисуса Христа» потребуются хоть и трудные, но необходимые объяснения. А это уже совместное путешествие к смыслу. Оно непростое. Помните фрагмент из Евангелия от Иоанна, когда Господь сказал: «Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни». Даже для взрослых современников Христа эти слова прозвучали как соблазн. После беседе о Хлебе Небесном многие ученики и последователи Иисуса смутились, покинули Его. Остались лишь те, для кого Христос уже был выше всех прежних ценностей и смыслов.

Взрослые люди, через опыт личной встречи узнавшие Бога, с доверием принимают всю церковную и богослужебную традицию. Но у детей в церковных семьях восприятие происходит несколько иначе – для них наше сакральное – привычное и даже повседневное, а личная встреча с Христом им только предстоит, причем каждому в свое время. Желание этой встречи или его отсутствие, понимание ее необходимости или полная утрата ее ценности – зависит от множества условий. Есть то, что просто неподвластно внешнему влиянию, то, что существует в индивидуальных глубинах личности, закладывается бессознательно. Даже Священное Писание дает нам яркие примеры, свидетельствующие, что далеко не всегда хорошее или плохое воспитание становится гарантией благоразумия детей. Например, мы знаем, что Каин и Авель воспитывались одними родителями…

Но, безусловно, есть и то, что зависит только от нас. Очень важно, как сами взрослые участвуют в Евхаристии, как она их преображает, является ли радостным центром семейной жизни. Это называется личным примером. Важнее его нет ничего. Дети воспринимают не то, что мы говорим, а то, что делаем. И только дела утверждают сказанные нами слова. Но важно и как ты свое слово произносишь, как несешь благую весть своим детям. И если апостол Павел свидетельствовал, что сделался для всех всем: с иудеями он говорил, как иудей, с язычниками как язычник, то, тем более, говоря с детьми нужно не сюсюкаться, а просто смотреть на мир не своими взрослыми глазами, а их детскими.

И говоря детям о Литургии, я всегда искал удобную форму объяснения и, как мне кажется, отчасти нашёл верную интонацию и удачные образы, по крайней мере, в словах. С делами у меня всегда туговато выходило…

Ведь как часто бывает? Мы будим ребенка в воскресенье утром, когда большинство его сверстников спят себе спокойно, идём или едем в храм. И ребёнок видит и чувствует там не совсем то же, что и мы. Возможно, он не выспался, ему хочется есть, перед собой он часто видит только огромные фигуры взрослых, ему душно, при этом он не вполне понимает, что происходит. И когда то и дело ты слышишь вопросы: «Папа, ну когда уже Причастие будет?», понимаешь — что-то пошло не так.

А ведь в храме ребёнку должно быть удобно и интересно, и Литургия может стать не бременем, а праздником. Собственно – это и есть главное послание книжки – Литургия – это праздник!

И когда мы начали работать над серией «Детям о православии», у меня уже имелся в запасе определенный опыт разъяснений смыслов и содержаний. Что-то я даже записывал, когда казалось, что диалог с детьми состоялся. Поэтому решил выступить в роли автора книги, посвященной литургии. Конечно, пришлось основательно поработать: одно дело папины записки, совсем другое – хоть маленькая, но все же книга, и не для кого-нибудь предназначенная, а для детей, писать которым, как известно, куда сложнее, чем взрослым.

Но у меня были прекрасные «научные» редакторы – мои дети. Я неоднократно зачитывал им рабочие варианты, со смирением принимал критику, переписывал. Особенно помогла моя старшая дочь. Иногда она говорила: «Вот здесь очень слащаво – какое-то сюсюканье, так просто нельзя писать!»

— А в итоге с вашими детьми срабатывает, они ходят на Литургию с удовольствием, они чувствуют то, что вы пытаетесь до них донести?

— Вообще при воспитании детей, думаю, нужно руководствоваться принципом, который сформулировал преподобный Порфирий Кавсокаливит. Однажды к нему пришла женщина и стала жаловаться на своих детей – и в храм они не ходят и по заповедям не живут… А старец ответил ей: «Ты бы меньше говорила детям о Боге, а больше Богу о детях».

Владимир Лучанинов

Зачастую мы ориентируемся только на внешнее, оно видно окружающим, которые о нас представление составляют. Когда мы себе и детям своим не доверяем, значение внешних мнений и оценок гипертрофируется, из периферии выбивается в самый центр. Как здесь внутреннее увидишь?

Одна из моих дочек – прекрасная дошкольница, очень подвижная девочка, и посмотришь со стороны — кажется, ее совсем не интересуют духовные темы. Все с удовольствием собираются в храм, а она может заявить: «Не хочу!» И вот как-то были мы в Грузии в гостях у дорогого и близкого нашей семье человека игуменьи Мариам (Миколадзе). Все дети к ней прониклись, а Тася вроде и не замечает ее вовсе. И когда мы собирались домой, Тасю очень сильно расцарапал какой-то уличный котяра, так, что мы еле кровь остановили. Очень ей больно было, она терпела, плакала и просила: «Отведите меня к матушке Мариам!» Кто может представить, что в душе ребенка происходит? Наше дело сеять и молиться.

Как дети смирению учат

— Как вы находите время на детей?

— К сожалению, я не нахожу времени, чтобы достаточно общаться с детьми, хоть мне с ними очень интересно.

Мы родили пять детей вовсе не в силу убеждения, что предохраняться – страшный грех. И не потому, что никак мальчика не дождемся (у меня пять девчонок). Просто и мне, и моей жене всегда была близка модель большой семьи. У меня и по отцовской и по материнской линии были бабушки и дедушки, которые не разводились, прожили вместе всю жизнь, и когда вся семья собиралась, я постоянно видел своих родственников, двоюродных сестёр, двоюродного брата. У моего папы было три брата и сестра, у мамы брат. В моем представлении – семья – это что-то большое, радостное, там звучит смех, творится какая-то кутерьма. Моя родная сестра тоже многодетная – у нее три ребенка. Кстати, тоже все ее дети — девочки, так что у отца нашего восемь внучек и ни одного внука. Это несколько смешно… А если взять всех детей нашей тогдашней веселой семейной детской компании родных и двоюродных – получится семнадцать двоюродных и троюродных братьев и сестер. Мне очень нравится это течение рода. Жизнь в ее прекрасном проявлении.

А у жены моей представления о большой семье возникли от противного – у неё как раз не было ни сестры, ни брата, что приносило ей в детстве серьезные переживания. И еще девочкой она мечтала о том, что ее дети одинокими не будут, потом что она родит много детей.

Супруга Владимира Лучанинова Наталья с дочками

— У вас есть какие-то семейные увлечения? Может быть, даже какие-то серьёзные дела общие? Что-то общее кроме церковной жизни?

— Мы вообще люди не особенно серьёзные (смеётся). И все, кто знает близко нашу семью подтвердит, что педагогов из папы с мамой точно не вышло. К тому же я ведь мужчина, и при всем желании многого дать девочкам просто не могу. Моя жена вместе с дочками рисует, шьет, расписывает деревянные изделия, делает что-то еще. Честно говоря, я в этом не участвую, но когда они заняты рукоделием, а я вдруг дома — читаю им вслух. В такие вечера у нас бывает тепло и уютно.

Мы играем с детьми в настольные игры, иногда отправляемся в походы, катаемся на роликах, на велосипедах. Одним словом, нас скорее объединяет отдых, а не общие дела. Одна из наших девочек впервые оказалась в походе, когда ей было три месяца от роду.

— А дети многому вас научили?

— Да, очень многому! Дети научили меня смирению – с каждым новым ребенком все больше понимал, что родитель я так себе. Говорю это без всякого кокетства, осознанно. Когда у меня был один ребёнок, мне казалось, что я крутой правильный отец, когда появился второй, это ощущение стало меркнуть, а с рождением пятого ребёнка я почувствовал, что не знаю ничего.

И когда дети начинают взрослеть, и ошибки твоего воспитания осыпаются тебе на голову словно пепел — это прекрасно смиряет. Но это и прекрасное открытие! Не всё у человека обязательно должно получаться идеально: что-то выходит замечательно, что-то нормально, что-то сносно, а в чем-то он никогда не преуспеет.

Но и, конечно, дети прекрасно учат взрослых любви и эмпатии. До рождения детей я слишком был зациклен на себе.

Владимир Лучанинов дома

Как православному ребенку не стать «каким-то не таким»

— Ваши дети учатся в обычных учреждениях?

— Что касается детского сада, то официально у нас он свой собственный. Семейный. Есть такая форма помощи многодетным семьям в Москве, странная и нелепая. Моя жена числится воспитателем, воспитывает собственных детей и получает мизерную зарплату. Хотя от этого варианта лучше бы отказаться, он не удобен ни многодетным мамам, ни коллективам детских садов, к которым этих мам прикрепляют. Есть желание поддержать многодетных, так поддержите просто, чтобы никому палки в колеса не ставить. Многодетные мамы – практически все настоящие умницы и подвижницы, и хорошо бы вместо унизительных подачек и пособий, нелепых расстановок, в которых им определяется роль обузы, подумать над тем, как создать такие условия, чтобы многодетность стала удобной, естественной и социально одобряемой.

Учатся наши дети в православной гимназии. Это уже вторая, из первой мы ушли, пробовали домашнее образование, обычную школу.

Мне вообще нравится идея камерной христианской школы. Конечно, здесь, как и везде есть свои подводные камни и скелеты в шкафу, без этого было бы совсем скучно. К тому же православные учебные заведения очень разные, атмосфера в них, как и везде зависит не от устава, а от личностей педагогов, детей, родителей, и поэтому православная гимназия не является чем-то таким специфическим, что можно противопоставить школе светской. Но если говорить о нравственных границах и степени лояльности к откровенному греху – конечно, разница ощущается.

Самая распространенная претензия по отношению к православным учебным заведений в том, что они создают «парниковый эффект». Все кругом верующие, у ребёнка нет опыта общения со сверстниками, живущими в другой парадигме. Но, простите — создание комплементарного сообщества для своего ребенка – это, по-моему, очень даже неплохо. К тому же о каком парниковом эффекте можно говорить в реалиях социальных сетей? Мои старшие дочери общаются с ребятами из самых разных городов России. Все подростковые тренды и увлечения распространяются именно там.

Дочки Лучаниновых

— Не возникает ли у детей проблем со сверстниками, не чувствуют ли они себя «какими-то не такими», церковными? Если да, то как эти ситуации разрешаются?

— Очень важно, чтобы сам ребёнок не ощущал себя «каким-то не таким». Страшная ересь содержится в «православном» послании: «Мы не такие, как они; мы православные, а они нет». Это сектантский взгляд на мир, на людей. И если он, пусть и не явно, но присутствует в миросозерцании родителей, то, конечно, ребёнок будет чувствовать себя крайне неуютно, оказавшись в «неправославной» среде. А когда будет взрослеть, еще и увидит, что семья Серёжи, который в храме вообще не бывает, более открытая, радостная и гостеприимная, а его родители, которые возможно курят и выпивают, вообще-то друг друга любят, поддерживают и даже могут вместе сидеть обнявшись, а мы хоть и правильные, но у нас все двенадцать месяцев холодно и грустно.

Я говорю детям, что Бог бесконечно любит всех, без исключения. Это нам самим нужно жить в Церкви – ведь там мы с Ним соединяемся. Но это вовсе не значит, что человек, который не ходит в Церковь, чем-то хуже нас – Бог может призвать его в свое время, даже в последнюю минуту жизни. И за эту минуту человек может сделать больше, чем мы за всю жизнь.

Что касается постов, мне кажется сейчас уже нет такого трэша, который наблюдался еще лет пятнадцать назад почти повсеместно, когда неофиты из своих детей подвижников делать пытались. Правда, по большей части мученики выходили. Мы, например, в посты мясо специально для детей не готовим, но молочные продукты они едят всегда. Вырастут, может быть и сами захотят строже поститься. Да и в гимназии нашей во все посты молочное в ходу.

То, что приходится вставать в воскресение утром… Ну и что? Многие ребята также утром встают на секции, собираются в студии. Главное — осмысленный мотив.

Когда в подростковом возрасте возникает протест — заставлять ходить в храм, мне кажется — вредить и себе и ребенку. Я знаю много взрослых людей, в том числе и из священнических семей, у которых был очень сложный пубертат – они с боем добивались «независимости». Церковь воспринималась ими как часть родительских правил и законов, от которых в тот период хотелось уйти. Но потом эти люди возвращались в Церковь. Уже со своими детьми.

Не надо драматизировать. Можно обнять, поцеловать и сказать: «Ну ладно, если ты не хочешь, мы пойдём, мы за тебя помолимся, а ты, если уж остаёшься, приготовь нам вкусный обед».

Владимир Лучанинов

— Ваши дети обсуждают вопросы веры и всё, что с ними связано, со своими невоцерковлёнными сверстниками?

— Нет, думаю, этой темы они касаются не так часто. Всё-таки она трепетная, деликатная. Чтобы говорить о внутреннем сокровище, нужно сначала его почувствовать, осознать, что оно есть, оно твое. Дети боятся быть непринятыми и непонятыми, поэтому они будут охотнее говорить о том, что их объединяет. И едва ли в детском и подростковом возрасте это будут вопросы духовной жизни.

У верующих взрослых все происходит иначе – есть обретенный смысл, и он начинает определять жизненный акценты.

У меня тоже много родственников, друзей и знакомых абсолютно нецерковных и даже неверующих, у нас есть темы, воспоминания, увлечения, которые нас объединяет, но это общение лишено полноты, потому что упирается в противоестественные для меня границы. Ведь вера, религиозность – это самая важная часть моего мировосприятия, без нее все темы наших разговоров с этими людьми останутся мною не высказаны, не осмыслены, не завершены. Но это все-таки взрослая рефлексия.

Как семья веру сохраняла и как хулиган Володя Бога искал

— Среди ваших старших родственников были и есть верующие люди?

— Глубоко верующей была прабабушка-крестьянка. Ее дочь, мама моего отца, сохраняла что-то воспринятое в детстве, над ее кроватью весели иконы, и хоть она была доброй и гостеприимной, для внешнего наблюдателя вера ее не была вполне очевидна. Предки ее мужа, моего деда – дворяне Лучаниновы и Высоцкие, судя по семейным преданиям, дневникам и фотоальбомам, еще в девятнадцатом веке к Церкви относились как и большинство представителей своего сословия – несколько отстраненно. И несмотря на то, что моему прадеду Владимиру Ивановичу Лучанинову, офицеру, юристу, участнику Японской и Первой мировой войн, пришлось после революции пройти свой крестный путь, в котором были Соловки, ссылки и пожизненный запрет на возвращение в Москву, он хоть и верил в Бога, но церковным человеком так и не стал. Меня назвали в его честь, мне перешел по наследству его нательный крестик и венчальная икона.

Предки моей мамы по бабушке из купеческого сословия, после революции они лишились всех накопленных несколькими поколениями активов, лишились имущества и своего большого дома на Полянской улице. Мой прадедушка был глубоко верующим человеком, занимал должность церковного старосты. А его дочь, моя бабушка, лучшими своими воспоминаниями до самой смерти имевшая службы в Успенском соборе Коломны у папы на руках, в молодые годы от церкви отошла совсем, да и к Богу имела свои претензии, но вера светилась в ее делах — как пишет апостол Иаков, она могла показать веру из дел.

Бабушка вышла замуж очень молодой, сразу же родила ребёнка. Мальчика. И в тот день, когда он впервые пошёл, ее мужа – моего дедушку арестовали. Около 12 лет просидел он в лагерях по 58-й статье. После его ареста бабушка лишилась всего, осталась с маленьким ребёнком на улице, в своих скитаниях ребенка она потеряла. Она ждала мужа все эти сложные годы – предвоенные, военные и послевоенные. Когда деда освободили, сначала они жили на вольном поселении в Сибири, потом получили разрешение переселиться в Нижний Тагил. Там родили ещё двоих детей. Младшей была моя мама. После реабилитации деда, в пятидесятых годах их семье разрешили вернуться в Коломну. Дедушка умер в тот год, когда я родился. Но бабушка настолько его любила, что он словно присутствовал в моем детстве. Бабушка была преданной женой, и, прожив такую сложную жизнь, никогда никого не осуждала. Мне кажется, это и было созреванием заложенного в детстве зерна. Кстати, незадолго до смерти, а она прожила долгую жизнь, бабушка исповедовалась и причастилась. Но когда я был маленький, никакой религиозности в ней не было.

Володя Лучанинов в школе. Конец 80-х

Когда я рос, помню, у меня были глубокие переживания и мучительные вопросы, на которые никто из взрослых ответить не мог. Быть может, я даже вопросы и не задавал. Не помню… В доме висели иконы, но никто не мог сказать мне что-то ясное о Боге. Помню свои детские ощущения, когда будто бы молишься, просишь что-то, но не понимаешь, слышит Кто-то или нет… Просто очень хотелось излить кому-то свои переживания, задать вопросы, на которые взрослые ответить не могли. Я был хулиганом и троечником, постоянно какие-то пакости делал в школе. Потом приходил домой и было жутко стыдно, хотелось с кем-то поговорить, попросить прощения, пообещать, что исправишься. Понятно было, родителям такого не скажешь, стыдно…

С мамой произошло чудо – она прочитала атеистическую книгу, в которой содержались обширные цитаты из Евангелия от Иоанна. Эй этого хватило. Она проплакала всю ночь и утром сказала отцу, что хочет креститься. Он-то сам с детства был крещенным, но к ее желанию отнесся с опаской – папа занимал солидную должность и лично знал священника, который был сотрудником КГБ, работу отец терять не планировал, поэтому мамино крещение отложилось до 1988 года. Сначала крестилась мама, потом мы с сестрой. Мне было тогда 12 лет.

После этого в моей жизни практически ничего не изменилось, за исключением того, что я понял — с Богом можно выстраивать отношения, и увидел, что тысячи людей стремятся это делать. В те годы по сто человек за раз крестили. Но схема у меня тогда была вполне утилитарной – когда возникают проблемы, заходить в храм, молиться и ставить свечи. Такая религиозность в начале девяностых была широко распространена.

Но было у меня и нечто большее — ощущение, что Бог любящий и прощающий.

Как отцовское непонимание чуть до Японии не довело

— Как вы с женой поступаете, если вам кажется, что увлечения подрастающих детей входят в противоречие с церковными представлениями? Например, если дети хотят читать «Гарри Поттера»… Ведь они могут этого захотеть потому, что их друзья и знакомые потребляют всё это.

— (Усмехается.) Моя старшая дочь не просто читала «Гарри Поттера» — она настолько им увлекалась, что перечитывала разные переводы, сравнивала их, заказывала какие-то вещи, вроде гриффиндорских шарфов. Меня это совсем не напрягало.

Потом ее захватило анимэ. До этого всё, чем она увлекалась, было интересно и мне. А тут вдруг что-то далекое, чужое. Но я попытался разобраться, найти в анимэ что-то для себя близкое, не нашёл. Это увлечение казалось мне понижением планки – ведь прежние увлечения были куда интереснее. Но это история не про страх перед неполезным увлечением, а про родительские фобии и желании все контролировать.

Просто прошло время, одно увлечение сменилось другим. Осталось даже что-то полезное. Девочка узнала многое о Японии, даже язык немного успела подучить. Она ведь строила планы поехать в Японию. Мы даже разработали целую концепцию. Я сказал: «В Японию лететь дорого. Мы это никогда не потянем. Давай сделаем вот что: возьмем палатки и во время отпуска совершим путешествие от Москвы до Владивостока. Представляешь, как круто! Урал увидим и Сибирь, на Байкал завернем, может даже в Монголию на денек. А уже от Владивостока на пароме в Японию. Дешевле получится, а впечатлений на всю жизнь хватит».

— И как, получилось?

— Да нет, слава Богу, не собрались (смеётся). Такая поездка и без самолета золотой выйдет. А следующим летом, скорее всего, будет не актуально. А впечатлений и так море: весной с палатками по Святой Земле прошли, путем Христа и апостолов, чуть позже — в Грузию на машине, затем в Крым. В общем скучать не приходилось.

Мне кажется, что при любых вредных увлечениях детей самое главное – любить, прощать и дорожить любой возможностью их услышать, и, если возможно, понять.

Семья Лучаниновых