Спорные вопросы истории: есть ли на зубах у детей оскомина?

Недавние политические события толкают всё большее количество наших соотечественников на попытки осмысления настоящего сквозь призму прошлого. Но, к сожалению, часто мы можем поддаться манипуляциям. Сложная и полная катаклизмов история России касается практически каждой нашей семьи, потому споры перерастают в ссоры, а в борьбе за сомнительную истину мы, бывает, готовы потерять отношения с человеком. Как быть и как говорить на сложные темы? Пять советов, что НЕ надо делать, обсуждая историю и политику, дал читателям «Бати» настоятель храма в честь иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» на улице Шпалерной в Санкт-Петербурге и создатель двух исторических мини-музеев протоиерей Вячеслав Харинов.

Протоиерей Вячеслав Харинов

Не путать созидание с разрушением

— Сейчас многие считают реабилитацию советского периода проявлением любви к родине. То есть на подобные пропагандистские ходы откликаются многие…

— Мне кажется, что положительный отклик на попытки реабилитировать советскую власть — это следствие безыдейности. За толерантностью к подобным попыткам стоит индифферентизм — безразличие ко всему, отсутствие идеалов. Бездуховность современной общественной жизни рождает химер — свято место пусто не бывает.

И возникает тоска по идее, по чему-то высокому, объединяющему, по чему-то, символизирующему силу, могущество, защиту. Это вызывает ностальгию по советским временам. Люди забывают обо всём ужасающем, что было в те времена. У людей думающих, сознательных, грамотных не может быть этой ностальгии. Да, достаточно сложно отделить государственнические идеи той эпохи от идей коммунистических.

А ведь первые и привлекают многих сейчас. Невозможно отрицать, что сильнейшие советские деятели того времени были государственниками. Их мировоззрение я никогда не приму, их деяния порой становились позором нашего отечества. Но они понимали, что государство должно быть сильным. И вот это привлекает наших современников.
Забывают очень многое — социум того времени, информационное пространство того времени, но помнят вот этот государственнический вектор. Хотя государство — это мы.

Да, надо заботиться об изучении наших исторических корней, реабилитации лучших инициатив, о наших победах, поддерживать патриотические чувства в народе… Но это должно сочетаться с продуманной социальной политикой, с заботой о человеке. Вертикаль власти – это понятно, но мы-то живём на горизонтали своего общественного и культурного «этажа». Если будут выстроены нормальные отношения между разными уровнями, тогда и государственная система будет устойчивой.

Не слушать маргиналов

— На волне ностальгии по советскому периоду становятся популярными утверждения о том, что большевистских гонений на Церковь не было. Доходит и до полного отрицания сталинских репрессий.

— Это типичный маргинализм. И профанирование истории. А профан откликается на профанские заявления, маргинал узнаёт маргинала.

— Получается, что именно в наше сложное время профаны и маргиналы оказывают большое влияние на ситуацию.

— Всегда такое случалось. Человек, который до войны был заместителем начальника политотдела милиции Ленинграда и области, во время Великой Отечественной войны стал предателем. Работал на оккупантов, выдавая себя за священника, стал настоятелем храма Успения Пресвятой Богородицы в деревне Лезье (где я теперь служу). Иван Васильевич Амозов – настоящий маргинал и шарлатан. При этом даже то минимальное образование, которое у него было, он получил в Церкви. И ведь маргинализм всегда воинствует. Шариков – это не просто выдуманный Михаилом Булгаковым персонаж. Если не было гонений на Церковь, то куда же исчезли тысячи верующих соотечественников, откуда же взялись стенограммы допросов священников и мирян? И в этих стенограммах зафиксирована сама речь следователей – их вопросы и даже употребляемые ими падежные окончания выдают маргиналов.

Не порвать связь между поколениями

— Все эти разговоры сейчас ведутся в русле идеи, что и Россия до 1917-го года, и Советский Союз – это всё одна великая страна.

— С этим, конечно, нельзя согласиться потому, что эти государства различны по идеологии, политике, устройству, по своему отношению к духовности, к истории. Но единственное, что эти государства объединяет – один и тот же народ. И вот тут я скажу: есть что-то неуничтожимое в народе, что не прозревается нами до конца. Духовные корни, токи, уничтожить которые ни один режим не в силах. Пример тому – кресты и иконки, которые поисковики находят у убитых на Великой Отечественной войне красноармейцев, зашитые, спрятанные. Это то, что солдаты брали из дома, носили с собой во время войны, несмотря на запреты. Речь идёт о людях, которые родились в 20-е годы, то есть прежней России они не знали.

— Но ту Россию помнили их родители. А, например, в 70-е годы многие 18-летние уже не могли общаться с теми, кто сохранял живую память о разрушенной большевиками стране.

— Но у многих были и родственники, которые помнили. Мой дед не был церковным человеком, но он прекрасно знал Священное Писание и священную историю. Моя бабушка была просто-таки воплощением церковного благочестия, хотя храм могла посещать только по большим праздникам. Она называла меня почему-то батюшкой, когда я был мальчиком маленьким – «Батюшко, исти-то будеши?». А мама, совсем не церковная, отговаривая меня от поступления в семинарию, повторяла: «Христом-Богом молю, не делай этого!»

Трагедия начинается, когда разрывается связь между поколениями – то, что у нас происходило во многих семьях, в связи с большим террором и тому подобными событиями. Народ ведь искусственно оглупляли, замалчивали исторические факты, уничтожали документы. Большевики пытались подготовить невежественные и легко манипулируемые поколения людей. Но всё равно какие-то цепочки, какие-то связи между прошлыми поколениями и нынешними выстраиваются. И в этом смысле, да – мы говорим о территории одного и того же народа, который не прекращал своё существование и не уходил с этой территории. Из этого народа выходили люди с положительными и отрицательными качествами.

А если говорить об империи, то держалась она не на штыках. Да, были и есть в ней слабые звенья, иногда там начинают греметь пушки, но через какое-то время люди понимают, что на этом ничего не выстроить. И тогда возникает поиск других связей – ментальных, этических, духовных. Сибирь, Дальний Восток, Аляска присоединялись к России не военным путём. Я предпочитаю использовать термин «государственники» вместо термина «империалисты». И даже персонаж со знаком минус в отечественной истории может оказаться государственником, то есть человеком, для которого Алтай так же дорог, как Костромская область, для которого Дальний Восток – такая же Россия, как и Орловщина или Белгородчина. И как, уж извините, Киев и другие «окраины» великой страны – и ничего с этими людьми поделать нельзя.

Иллюстрация Игоря Медведева

Не уходить в крайности

— Из-за всего, что происходило в нашей стране в прошлом веке отношения между поколениями внутри одной семьи могут оказаться весьма болезненными. У любого человека, размышляющего об исторических событиях, возникает личное отношение к этим событиям. И оно может входить в противоречие с личным отношением к участникам этих событий. Например, человек ужасается, узнавая о большевистском терроре, при этом знает, что его родной дед был офицером КГБ. А некоторые оправдывают советский период только потому, что их старшие родственники, которых они любят, были воспитаны в той системе. Как сочетать заповедь о почитании родителей и критическое отношение к истории своей страны?

— Это напоминает церковный конфликт между сторонниками старого и нового обрядов. Ведь старообрядцы тоже движимы мыслью: «Так что же, наши отцы и деды не спасались, если они произносили два раза «Аллилуйя!» вместо трёх?!» «Да нет, — говорим мы, — точно так же спасались! Просто некоторые внешние формы мы привели в соответствие с принятыми в других поместных Православных Церквях. Ничего страшного в этом нет». И некоторые наши нынешние формы освещения истории тоже, может быть, несовершенны. Не надо быть триумфалистом. Не должно быть и диссидентского отношения к прошлому.

Попытка защитить всё советское прошлое может быть следствием невежества, профанства, а может быть и реакцией на нигилизм по отношению к прошлому и к настоящему. Ведь связывать эпохи и поколения может настоящий патриотизм – не сермяжный, не выдуманный, а тот, который заставлял кого-то из наших отцов и дедов (в том числе и моего отца) биться с врагами нашей страны и стоять насмерть. С диссидентом и невеждой трудно найти общий язык. Невежда может любить свою родину, но быть недалёким человеком, а диссидент может оказаться умным нигилистом. И если кто-то служил в НКВД, КГБ и тому подобных структурах, это не значит, что какой-то порок на их потомках.

В книге пророка Иезекииля сказано: «…зачем вы употребляете в земле Израилевой эту пословицу, говоря: “отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина”?» и там же сказано, что Господь отменяет эту пословицу. Оскомины на зубах у детей нет, но другое дело, что надо знать о том, что отцы ели кислый виноград! Наоборот, если мы будем замалчивать неприятные для нас факты из жизни наших отцов, то будем точно страдать от этой оскомины.

В нашей семье один дед пошёл в лагеря, и от него отказалась родная дочь, которая счастливо пережила ленинградскую блокаду и даже утверждает, что ничего такого страшного в блокаду не было – потому, что работала при больнице, которая хорошо обеспечивалась. А другой дед работал в транспортной милиции, но позже, когда выпивал, то и дело говорил о «врагах народа» и прославлял Сталина. Но во время войны никто из них не стал предателем. И ведь у человека, с которым мы не соглашаемся в вопросах политики, мы можем видеть замечательные качества. Какая бы сложная история у нас ни была, надо внимательно и без нигилизма относиться к культуре, традициям, языку, народу… То же самое и в личных отношениях с людьми.

Не препарировать факты

— Как вы говорите об истории своей семьи со своими детьми?

— Моя семья, её прошлое говорит во мне и через меня без лишних слов, ведь я плоть от плоти и кровь от крови этих людей. И я могу говорить о них с кем угодно совершенно свободно. Если нет диссидентства, то любые воспоминания, рассказы о прошлом будут конструктивными. И они дадут багаж, который будет использован во благо – для построения личности. Если совсем нечего сказать, можно ограничиться просто фактами. Вот я очень мало могу сказать о моей бабушке Евдокии, которая скончалась в блокаду. Только то, немногое, что говорила моя мама – она рано потеряла мать и переживала по этому поводу. Завод имени Козицкого, коммуналка на Васильевском острове, работа и голод, Пискарёвское кладбище – вот и всё, что я знаю. Не нужно препарировать факты. Препарирует тот, кто чем-то ангажирован.

— Бывает ли, что вопросы детей – ваших или тех, что приходят на экскурсии в музеи при Скорбященском храме – ставят вас в тупик?

— Конечно, есть то, чего я не знаю, я же не ходячая энциклопедия. Есть вопросы, на которые надо готовить ответы. Я уже сказал о трёх наших врагах: нигилизме, невежестве и триумфализме. Триумфализм может особенно проявляться в отношениях с детьми: человек может быть невеждой, но вести себя так, будто он всё знает, всё умеет, всё понял. Вот это ужасающе. Триумфалист не может и сам развиваться. Так что признать себя в чём-то несведущим – это вполне нормально. Не учится и не может научить тот, кто думает, что уже и так знает достаточно…