Отец и дочь: Художники Владимир и Вера Колгановы

Его фамилию вы, возможно, и не вспомните, но работы его видели наверняка – в книгах и учебниках по биологии, на почтовых марках, на плакатах и на музейных стендах. Если вы видели ее работы, то вам, вероятно, запомнился этот необычных метод – святые на валяных из шерсти полотнах. Отец и дочь: оба художники, но у каждого свой подход к творчеству. Общее у них – любовь к окружающему миру. Скрупулёзное прорисовывание деталей или летящие мазки и линии, похожие на полунамёки – то и другое выражает внимание, сопереживание.
Вера Колганова рассказала «Бате» о своем отце Владимире Колганове, своем детстве в творческой семье и влиянии отца на ее художественный путь.

Слева: Владимир Дмитриевич Колганов на открытии своей выставки, фото: Елена Изенеггер. Справа: Вера Колганова на открытии выставки, на которой представлены ее работы

Владимир Колганов. Родился в 1923 г. в Москве. Участник Великой Отечественной войны. Один из старейших членов мастерской «Промграфика». Создатель товарных знаков, этикеток, плакатов, упаковок, значков. Книжный иллюстратор, в 1960-е годы принимавший участие в создании знаменитой «Детской энциклопедии». Автор серий анималистических почтовых марок «Беловежская Пуща», «Аскания-Нова», «120 лет Московскому зоопарку», оформитель витрин в Палеонтологичесокм музее.

Вера Колганова. Родилась в 1964 г. В 1990 году окончила МВХПУ (Строгановка). Член Союза художников с 1999 года. Занимается живописью, графикой, росписью тканей, керамикой, валянием. Работы находятся в Музее современного искусства (Царицыно), частных коллекциях России, Канады, Франции, Германии.

— Вера, когда вы начали рисовать?

— Мой папа начал рисовать лет с пяти, а я, наверно, лет с четырёх. Я же до семи лет жила с мамой в Петербурге, а папа жил в Москве. И в Петербурге я ходила в детскую студию при Эрмитаже – это было чудесно: окна студии выходили прямо на Петропавловскую крепость, а у нас была замечательная руководительница. И на Новый Год у нас были карнавалы прямо в залах Эрмитажа. Я была драконом – папа мне делал драконью маску, приезжал из Москвы и клеил. И я в детстве любила красить не маленькие, а большие картинки – гуашью. Это было моё желание, меня никто специально не подталкивал. Мама читала мне мифы Древней Греции, а я что-то рисовала.

А когда мы переехали в Москву, то папа решил меня учить рисовать по своей системе. Но он ведь совсем другой, у него всё такое точное, подробное, научное, правильное. Папа сказал, что нельзя одновременно читать и рисовать, что надо, например, цветок рисовать вот так подробно. И у меня сделался ступор на несколько лет – пока я не пошла в художественную школу, я почти не рисовала потому, что боялась папу (смеётся).

Но думаю, это дало мне колоссальную прививку на всю дальнейшую жизнь. Как говорится, то, что нас не убивает, делает нас сильней (смеётся). По сравнению с этим все дальнейшие нападки тех же учителей некоторых в Строгановке – это были семечки.

А мама меня очень поддерживала. А у неё был прекрасный вкус. Потом, я думаю, что это в моей природе — рисовать. И больше ничего я особенно и не делала никогда.

Работа Веры Колгановой

— Как вы воспринимали деятельность отца? А он как относился к вашим работам, которые вы рисовали, уже будучи взрослой?

— В 7 лет я приехала в Москву и с тех пор жила с родителями, пока они были живы. Только на короткие промежутки времени куда-то уезжала. Я всегда относилась к тому, что делал папа, с большим уважением, как к высочайшему мастерству.

Иллюстрации Владимира Колганова

Уважение – пожалуй, самое точное слово. Хотя мы с ним очень разные изначально, у меня, скорее, больше маминых черт. Мама была более такая – размашистая. А у папы, скорее, научный подход. Ведь он прекрасно знал анатомию и прочие подобные дисциплины. Когда-то он делал рисунки для Палеонтологического музея – так сотрудники до сих пор говорят: «Как же мы теперь?» Ему давали остов какого-либо животного, а он этот остов «одевал» в мышцы, кожу и так далее, воссоздавал всё очень точно. Так что он был во многом именно учёный.

Иллюстрация Владимира Колганова

Мы почти не говорили с ним об искусстве потому, что мы и любили разных художников. Хотя были и совпадения – например, и он, и я любили Эндрю Уайета.

Но к моим работам он тоже относился с почтением, несмотря на всю нашу разницу. А моя дочь Варвара – модельер, у неё тоже всё по-своему.

— Владимир Дмитриевич хотел, чтоб вы пошли по его стопам в профессии?

— Думаю, что он не очень хотел, чтобы я занималась в точности тем же, чем он. К тому же, я совершенно не в состоянии была делать то, что он делал. Несколько раз я пыталась, в чём-то ему помогала – ведь у него всегда было много заказов, а у меня иногда их не было совсем. Потом он за мной ещё что-то подправлял.

Фрагмент беседы Марии Михайловой с художником Владимиром Колгановым. Оператор Вячеслав Михайлов. 2010 г.

А хотел ли он, чтобы я вообще была художником, неизвестно. Это никогда не обсуждалось, не было разговоров о какой-то семейной традиции. Только однажды мне папа вдруг сказал: «Ты имей в виду, что тебе грех не рисовать». Эта фраза у меня даже написана на двери в комнату. Он так сказал притом, что он не был церковным человеком.

Вера Колганова об одном из направлений своего творчества:
Я плохо запоминаю текст, пока не напишу его или не нарисую. В Строгановке я только так и могла сдавать историю искусств, например. И однажды я решила написать себе на Великий Пост молитву Ефрема Сирина – горячим батиком. Написала и на стеночку повесила. Смотрю: красиво получилось и вещь полезная. С тех пор я много написала таких молитв. В основном я их раздариваю друзьям. Даже не знаю, делает так ещё кто-нибудь или нет – пишет молитвы горячим батиком. Ковры с изображениями святых возникли тоже по необходимости. Надо было делать выставку при посольстве США, которую курировала жена американского вице-посла. Я думала, что она возьмёт у меня живопись и графику, а она увидела как раз вот эти ткани с молитвами и предложила сделать именно такую выставку. Но там три зала – не увешивать же все три зала текстами. И тогда я стала валять вот эти ковры. Вообще сложно обращаться к таким темам, чтобы это не получалось нарочито. Я очень люблю древнерусское искусство, но писать иконы я не готова. Но как-то прикоснуться к этому хочется – просто от любви.

Работы Веры Колгановой. Техника валяние

– Расскажите, как это – расти в творческой семье?

– У нас не было такого, чтобы родители разговаривали об искусстве, не помню, чтобы папа с мамой сидели и специально обсуждали, например, какого-нибудь художника. Но мы вместе ходили на выставки.

Моя мама была хорошим искусствоведом, в раннем детстве я и росла среди её коллег. Потом эти её подруги приезжали и к нам в гости в Москву. Мама была из поколения так называемых «шестидесятников», она была на 10 лет моложе папы, только умерла раньше – в 1998 году. И она была не то чтобы диссидентствующая, но вольнолюбивая дама. И если у меня есть ощущение, что «мы, художники», то это, конечно, от мамы.

Папа работал дома. До 85 лет он сидел в своей комнате за письменным столом и работал. Выбирался разве что к заказчикам, в «Промграфику» да изредка на какие-то светские мероприятия. Он был индивидуалистом, не вписывался ни в какие компании. Абсолютно индивидуальный Колганов – со своим мнением по каждому вопросу, которое достаточно резко мог высказать. И к художественной братии он тоже относился несколько отстранённо. Ему как раз не было свойственно такое выражение, как «мы, художники».

Владимир Колганов. Эскизы к серии марок

Папа был такой отдельный, но настоящий российский мужчина – с плюсами и минусами, с непростым характером. Хотя сейчас, конечно, когда человек ушёл, всё по-другому переосмысляется. И кое-что я стала совершенно по-другому воспринимать. Например, когда родилась моя дочь, мне было 22 года. И мы с мамой и с моим покойным мужем тут дико психовали – ведь появился маленький ребёнок! Просто на ушах все стояли. А папа выходил из своей комнаты, приходил на кухню, и что бы тут ни происходило, говорил: «А теперь, Олечка (это он к маме моей обращался), мне, пожалуйста, супу». Это означало, что она должна всё бросить и заниматься папой. Тогда меня это дико раздражало, я думала: «Как же так?! Он не понимает, у нас тут младенец!» Сейчас я, насмотревшись уже на семьи, где все носятся вокруг родившихся младенцев, думаю: хорошо, когда мужчина в семье главный. Жена должна носиться в первую очередь вокруг мужа. И младенцу от этого лучше! Особенно, когда младенец один – его ведь можно в такое превратить, если все будут вокруг него вертеться…

— Владимир Дмитриевич рисовал что-то не на заказ?

— Цветы. Он ездил на юг специально для этого – в Новый Афон, в Боржоми, в Сочи. Последний раз папа был в Сочи в 2011 году – мы волновались, ведь он был уже не очень бодр.

— Его подход к такому рисованию отличался от подхода к рисункам на заказ?

— Нет. Он всё так же прорисовывал очень подробно. Вот я объясняю свою манеру любовью – со своей точки зрения. А папа тоже объяснял свой метод любовью, говорил, что он делает всё так подробно потому, что ему хочется запечатлеть цветок таким, какой он есть. Он, конечно, был мастером.

Фрагмент беседы Марии Михайловой с художником Владимиром Колгановым. Оператор Вячеслав Михайлов. 2010 г.

— Как ваш отец относился к славе? Ведь сам он далеко не так известен, как многие его работы.

— Он был уверен, что он великий Колганов, и больше ему не надо было ничего (смеётся).

Но, на самом деле, у него первая персональная выставка прошла в 2010 году. И тогда он, конечно, очень удивился потому, что он не ожидал, что это всё будет так круто. Перед этим он выдал мне работы, которые надо оформлять, и дальше экспозицией уже занималась я вместе с друзьями. Папа пришёл уже только на открытие – и то мне еле удалось его заставить надеть белую рубашку. Ну, и когда уже он пришёл, и оказалось, что так всё красиво развешано, и много народа – конечно, он был очень счастлив, благодарен.

Сложно сказать, насколько он чувствовал недостаток внимания к себе, как к художнику. Вероятно, это было, но было глубоко внутри него, так же, как и его переживания военные – ведь он был в плену, а у советского государства было известно какое отношение к бывшим военнопленным. Про войну папа вообще никогда не рассказывал. Только в 2010 году его разговорил человек, который делал про него документальный фильм, наш любимый Ульрих Хайден, очень хороший, честный немецкий журналист. Его привела к нам как-то в гости наша подруга. И с тех пор мы с ним дружим. И вот он был первым человеком, которому удалось разговорить папу на эту тему, он даже две статьи потом опубликовал про папины военные путешествия.

А потом, когда папу хоронили, произошёл удивительный случай: так получилось, что на кладбище Ульрих шёл с дубовым крестом впереди гроба. Это произошло не нарочно – просто, когда все выгружались из автобуса, местные рабочие сказали Ульриху: «Мужчина, держите крест!», они и не знали, что он немец и журналист.

Фрагмент фильма Марии и Вячеслава Михайловых. 2010 г.