В гостях у сказки. Робин Гуд: правда и ложь о «благородном разбойнике»

Читайте также:

В гостях у сказки. Выпуск 1. Буратино. Завести ребёнка «для себя»

В гостях у сказки. Выпуск 2. О рыбаке, рыбке, жадности и слабой воле

В гостях у сказки. Выпуск 3. «Варвара-краса» — не очень добрая сказка

В гостях у сказки. Выпуск 4. Руру. Не отвернуться от «дикаря»

В гостях у сказки. Выпуск 5. Как Анфиса Агафона «под землю провалила»

В гостях у сказки. Выпуск 6. Король Дроздобород избавляет от капризов

В гостях у сказки. Выпуск 7. Дочь разбойника: чтить отца, но не идти по стопам

«Когда б вы знали, из какого сора…» — можно начать нашу сегодняшнюю встречу этой ахматовской строкой. И действительно, не так уж часто мы задумываемся о том, откуда появляются сказки и легенды… Нам достаточно самих историй, рассказывающих нам о том, что мы хотим услышать или вообразить. Вот и английский народный герой Робин Гуд видится нам не иначе как «благородным разбойником». Персонаж этот настолько популярен, что продолжает давать работу писателям и кинематографистам. Образ его варьируется – он может быть подростком, пожилым человеком, может быть государственником и дружить с королём Ричардом Львиное Сердце, а может быть антигосударственником. Но он всегда остаётся нонконформистом, борцом за справедливость.

Иллюстрация к книге о Робин Гуде, художник Ньюэлл Конверс Уайет (N. C. Wyeth), 1917 г.

Создателями того образа Робина Гуда, который стал отправным для всех последующих интерпретаций, стали литераторы XIX века, самые знаменитые из них – Вальтер Скотт и Александр Дюма. А первые баллады о Робине были записаны в XIV веке. Разные авторы помещают этого персонажа в разные эпохи (от XII до XV вв.) — впрочем, это для нас не так уж важно. Заметим только, что современником Ричарда Львиное Сердце легендарный Робин Гуд быть не мог, так как соревнования по стрельбе из лука появились в Англии только в XIII веке, а мы привыкли к его образу предводителя так называемых «вольных стрелков».

Легенда эта претендует на реалистичность, она практически лишена сказочных элементов, кроме разве что феноменальной меткости главного героя. Что ж, давайте попробуем задуматься, насколько благороден этот разбойник и какую «помощь» на самом деле он оказывает крестьянам, подойдём к этому с юридической точки зрения.

Итак, Гуд со своими товарищами скрываются в Шервудском лесу, королевских угодьях, где они запросто охотятся на оленей — жить-то компании как-то надо. При этом Робин якобы защищает честных бедняков от произвола грабителей-богатеев, в том числе и путём отъёма у последних материальных благ для раздачи первым. Шериф Ноттингема отвечает за определённую территорию, на которой орудует Робин Гуд. Если во время очередного переучёта имущества шериф чего-нибудь недосчитается, он будет должен это возместить за счёт дополнительных налогов. Так что Робин Гуд вкусно ест в лесу королевское мясо, а за это платят крестьяне. В легендах это, конечно, не упоминается.

Шериф – не феодал, он наёмник, представитель нормандской знати. Если мы вместе с литераторами позапрошлого века отнесём действие легенд о Робине Гуде всё-таки в эпоху Ричарда Львиное Сердце и будущего короля Джона, следовательно, мы должны учитывать, что в это время ещё живы традиции противопоставления саксов и норманнов. Поскольку Робин так активно воюет с местными баронами и шерифом, он, скорее всего, сакс. То есть это протест ещё и на этнической почве. То есть Робин не признаёт завоевание своей страны нормандскими герцогами. Но какова альтернатива? Вероятнее всего, ушедшее к тому времени в прошлое Семикоролевье с его постоянными междоусобными войнами, в котором гораздо проще перетекать из одного королевства в другое и заниматься грабежом. Так что Робин – это человек, для которого хаос предпочтителен.

Здесь надо сказать, что у легендарного Робина, конечно, были прототипы. Реальные люди с похожими именами и прозвищами и объявленные вне закона жили в разные времена, но знакомый нам образ, конечно же, является собирательным. При этом ранние легенды изображают Гуда не таким уж привлекательным.

Профессор Кембриджского университета, историк Джеймс Холт, автор книги «Легенды о Робине Гуде. Между истиной и заблуждением» не нашёл в самых древних из известных легенд ни одного свидетельства о том, что Робин занимался грабежом с целью раздачи награбленного беднякам. Зато об отношении к Робину простого люда говорит приведённый профессором Холтом рассказ. В легендах о Гуде говорится, что он и его вольные стрелки носили одежду зелёного цвета, и вот однажды король переодел группу своих людей в зелёные одежды и приказал им пройтись по улицам Ноттингема, выдавая себя за сообщников Робина, – горожане вовсе не обрадовались таким гостям, а, напротив, стали разбегаться.

А вот ещё один характерный пример, о котором упоминает профессор Холт — образ монаха Тука, весёлого и добродушного сподвижника «благородного разбойника» Гуда. Так вот по свидетельству Холта, отец Тук действительно существовал — согласно письменным материалам, он организовал свою банду в 200 милях от Шервудского леса, и «был весьма далек от безобидной веселости, поскольку разорял и сжигал дома своих врагов, грабил до нитки проезжих, и, не в силах смирить свою алчность, догонял уже обокраденных и зверски убивал их…»

Но известные и неизвестные авторы большинства легенд, а также более поздних литературных и кинематографических произведений упорно закрывают глаза на то, что Робин Гуд скорее был не борцом за справедливость, а обычным бандитом. В лице Робина Гуда мы имеем дело ни с чем иным, как с очень знакомым нам явлением — романтизацией криминального мира.

Этот мир разнообразен — в нём есть обычные грабители и убийцы, есть необычные — с далеко идущими планами, пытающиеся выдать себя за кого-то другого или идейные «пламенные революционеры». Советская пропаганда рисовала нам Степана Разина и Емельяна Пугачёва как «народных мстителей», заступников простого люда — парадоксально, но при этом ни песня «Из-за острова на стрежень», ни роман Александра Сергеевича Пушкина «Капитанская дочка», живописующие нравы этих «заступников», не были под запретом.

Но зачем ходить так далеко вглубь времён, когда у нас есть история ХХ века? Портреты Че Гевары носят на майках и значках молодые люди, которые видят в нём человека, боровшегося с современным Вавилоном. Понятно, что созданный в воображении этих людей образ не имеет к реальному Эрнесто Геваре практически никакого отношения, разве что соблюдается портретное сходство. Все материалы о жестокости команданте и режиме, воцарившемся на Кубе после победы революции, есть в открытом доступе, но многих ли это интересует? Большинству интересней романтическая легенда.

Не так давно «блатная песня» была вне официальной светской культуры, и мало кто мог представить себе в первой половине 80-х, что у нас в стране будет абсолютно легальная радиостанция, передающая уголовный фольклор и подделки под него (не отличимые по характеру от оригиналов). Но характерно, что эти песни не вызывали у обывателей отторжение, напротив, слушая записи Вилли Токарева или Александра Новикова, можно было почувствовать сладость лёгкого прикосновения к чему-то запретному. Да и первые волны популярности Владимира Высоцкого и Александра Розенбаума были связаны именно со стилизациями под «блатняк», а не с «Охотой на волков» или «Вальсом «Бостон». Кстати, позже Высоцкий воспел и Робина Гуда (хотя справедливости ради предположим, что Владимир Семёнович тоже едва ли задумывался о реальной подоплёке легенды). Как правило, обыватели хоть и слушали «блатняк», но реальных уголовников всё же боялись.

Потом наступили 90-е… «Блатняк» легализовался вместе с фактической легализацией уголовников. Бандиты стали восприниматься общественным сознанием, как просто ещё один социальный институт, опасный и не всегда предсказуемый, но с которым надо уметь договариваться, если хочешь заняться, например, даже сравнительно мелкой коммерцией. А уважаемые артисты могли рассуждать в интервью о том, что у бандитов тоже есть «своя правда».

Вот именно не вполне сознательное уважение к этой бандитской «своей правде» заставляет нас порой симпатизировать и её носителям. Но штука в том, что этой правды не существует в природе, а законы воровского мира, так называемые «понятия» с правдой не имеют ничего общего. Другое дело, что сами «блатари» охотно поддерживают в сознании обывателей эти квазимифы и образы «честного вора» и «благородного разбойника» — чтобы было проще «разводить фраеров, как лохов». А им из века в век на помощь приходят, сами того не понимая, литераторы и кинематографисты. Всё это очень ярко обрисовывает прошедший сталинские лагеря как политзаключённый и не понаслышке знакомый с блатным миром писатель Варлам Шаламов в своих произведениях, например, в «Очерках преступного мира». Первый же очерк так и называется — «Об одной ошибке художественной литературы». Шаламов к блатному миру беспощаден.

Почему же в народе оказывается столь востребован образ «честного преступника»? Потому что он бросает вызов несправедливости и системе? Но тогда не менее популярными были бы какие-нибудь одинокие охотники и любые принципиальные аутсайдеры, порывающие с большим социумом или сводящие контакты с ним к минимуму. Да вот хотя бы капитан Грант — человек, уплывший искать территорию для новой Шотландии… Он и капитан Немо Жюля Верна — фигуры хоть и популярные, но очень далёкие от того, чтобы стать частью фольклора. Чаще люди выбирают не мечтателя, а разбойника, который хоть и игнорирует многие правила системы, но всё-таки остается в ней – и не в роли романтика-одиночки, а в роли «нормального пацана», образ которого зачастую подменяет в обществе образ «настоящего мужчины».

И было бы наивно думать, что красивая легенда о вольном стрелке Робине Гуде говорит нам о чём-то другом.

Памятник Гуду у стен Ноттингемского замка

Автор выражает благодарность за помощь в подготовке статьи историку Юрию Алексеевичу Соколову.